– Вы шутите со мной, мистер Нельсон? Я присоединился к ее смеху.

– И не думал.

– А сколько мне лет, по-вашему? Ну! Только честно! Сколько мне лет?

Я дал бы ей сорок лет, поэтому сказал – тридцать три,

– Ну вот, видите, – она с таким восхищением подняла на меня зеленые глаза, словно я точно угадал день ее рождения. – • Так откуда же мне это знать?

– Вы не так меня поняли. Может быть, есть что-то в архивах…

– Как зовут ребенка? – спросила она,

– Не имею понятия.

– Нет?

– Пропал ребенок друга моего старого приятеля. Старая и некрасивая история с разводом, Жена, которая, кстати говоря, была алкоголичкой, похитила ребенка и, по всей вероятности, привезла его сюда. Нам совершенно неизвестно, под каким именем.

Она только хмыкнула, и я так и не понял, поверила ли она в эту сказку.

Она снова подняла голову и задумчиво посмотрела мне прямо в глаза,

– Я искренне хотела бы помочь вам, мистер Нельсон… Но боюсь, что вряд ли это удастся, Архив у нас, конечно, есть, но самым старым материалам лет пять.

– Как такое может быть?

– Пять лет назад все списали. Добрых пять лет назад,

– Все? Но почему?

– По распоряжению мэра.

– Не понимаю,

Во мне зашевелилось смутное подозрение, что уничтожение архивов может быть каким что образом связано с моим делом. Но миссис Казн развеяла мои подозрения.

– А причина очень простая. Знаете ли, наше заведение – это в то же время и детский дом. Есть много детей, у которых ни отца, ни матери. Понимаете? Тогда они навсегда остаются здесь. Каждый год у нас появляется 100—150 таких детей. С тех пор, как было открыто заведение Харрисона, около четырех тысяч малышей обрели новых родителей. И эти дети выросли и стали уважаемыми людьми. Теперь понимаете?

– Это я понимаю, но не возьму в толк, как…

– Чего вы не понимаете? Человек безумен, мистер Нельсон, во всяком случае, ненормален.

– Это, конечно, так, но…

– Так вот, началось это лет десять назад. Эти мужчины, которые успели обрести положение в обществе, стали захаживать к нам. У кого возникало какое-либо подозрение относительно своего происхождения, тот приезжал сюда на автомобиле и просил показать архивы. Начинал изучать свое прошлое. Кое-кто находил, что искал. Знаете ли вы, сколько мирных и благополучных семей распалось только потому, что глава семьи или супруга обезумели и начали рыться в наших бумагах? Какие трагедии разыгрывались, когда солидные, уважаемые люди узнавали, что те, кто их воспитывал с пеленок, не их кровные родители? Когда же события стали повторяться все чаще (был один случай, который непосредственно затронул господина мэра), господин мэр распорядился уничтожить архивы. Все отвезли на переработку. Слава богу!

Какая досада! Напрасно приехал в Санта-Монику!

– А сестры милосердия? Иди кто-нибудь из персонала? Может быть, кто-нибудь вспомнит ребенка? Она только покачала головой.

– Из старых тут никого не осталось. Все ушли намного раньше. Знаете ли, все они состарились. Новые, современные методы воспитания связаны, даже для нас, с огромными физическими нагрузками. Более пожилые уже не могли с этим справиться.

– Вы знаете кого-нибудь из тех, кто работал здесь в то время?

– Не знаю их адресов. Они были нездешние. Когда вышли на пенсию, разъехались кто куда.

– Но остался же кто-нибудь в Санта-Монике?

– Разве только миссис Мантовани. Господи Иисусе! Опять макаронники!

– Кто эта миссис Мантовани?

– Она была сестрой-санитаркой. Ее муж – владелец шляпного салона Мантовани. Миссис Мантовани работала у нас скорее для собственного удовольствия, вряд ли она нуждалась в деньгах. У нее самой не было детей, так что она изливала свою нежность на чужих детей. Ее я еще застала здесь.

– Вы могли бы сказать, где она живет? Миссис Казн покачала головой.

– К сожалению, нет. Но найти ее будет нетрудно… если она еще жива. Разыщите бывший шляпный магазин Мантовани. С тех пор как мистер Мантовани умер, магазин называется иначе, но новый владелец, конечно же, даст вам нужные сведения.

Когда она, покачивая бедрами, зашагала прочь по дорожке, я долго смотрел ей вслед. И прежде чем завернуть за угол здания, она, обернувшись, улыбнулась и махнула мне рукой. Я махнул в ответ.

Мне, действительно, не потребовалось особых ухищрений, чтобы найти шляпный магазин Мантовани. Он был расположен как раз на углу главной площади, напротив памятника участникам гражданской войны. Когда я толкнул дверь, раздался мелодичный звон колокольчика.

Низенький лысый человек был занят перекладыванием шляп с места на место. Магазин был завален огромными картонными коробками, как будто их изрыгнул из себя некий картонный вулкан.

– Что прикажете, сэр? – проговорил лысый, не отрываясь от своих шляп.

– Я ищу бывшего владельца магазина, – ответил я и небрежно оперся о прилавок.

Лысый впервые поднял на меня глаза и уронил шляпу в лежавшую перед ним коробку.

– Бывшего владельца?

– Ага.

Он медленно встал, подтягивая нарукавники, и сквозь стеклянную дверь показал на статую.

– Вы видите этого всадника?

– Вижу.

– А куда указывает знамя?

– Вижу.

– Так вот, все прямо и прямо. Не сворачивая. Мили полторы отсюда. Там и найдете.

Видимо, он считал себя непревзойденным остряком.

Несколько секунд я играл с мыслью, не стоит ли вознаградить его хорошенько за это провинциальное остроумие, но в конце концов вынужден был принести свою гордость в жертву на алтарь будущего успеха. Я напустил на себя вид сосунка, принимающего все за чистую монету.

– А в чем дело? Что там? – подлил я масла в огонь, – пусть этот убогий позабавится. На его лице заиграла самодовольная улыбка.

– Там, мистер? Городское кладбище… Там вы можете найти мистера Мантовани.

И посмотрел на меня, чтобы проверить, насколько я оценил его юмор.

Я оценил что надо. Заржал, как трубочист, наткнувшийся в дымоходе на окорок.

– А вы отменно остроумны, – сразил я его окончательно.

– Уж таков я, – сказал он самовлюбленно и посмотрел на меня почти с нежностью. – Скажите честно, вы действительно ищете мистера Мантовани? Вы, случайно, не родственник ему?

Неподдельный испуг шевельнулся в его заячьей душе.

Мне пришлось его успокоить, чтобы его не замучили угрызения совести.

– Нет, нет. Но у меня есть в Цинциннати друг. Он просил меня, если я буду здесь, зайти к нему. И чтобы я спросил, что стало с белым медведем.

– С чем?

– С белым медведем.

– Это что еще за чертовщина?

– Белый медведь? Зверь такой. Никогда не видели? У него белая шуба и…

– К черту это, послушайте, конечно же, я видел. Только я не понимаю, что общего у покойного мистера Мантовани с белым медведем.

Я равнодушно пожал плечами.

– Видите ли, я тоже не знаю. Разве что…

– Разве что?

– Он, как младший брат…

– Брат? У мистера Мантовани был брат? Я изумленно присвистнул.

– Вы не знали? Мультимиллионер, торговец животными. Всемирно известный цирк Мантовани. Неужели вы скажете, что никогда не слышали о нем?

Провинциальная гордость не позволяла ему не знать чего-нибудь.

– Как же… Что-то слышал, – пробормотал он в замешательстве. – Только собственно…

– Ваш предшественник был по-своему тоже миллионером. Он входил в долю в цирке старшего брата. Я даже не понимаю, зачем он возился с этим захудалым магазинчиком; если бы он ничего не делал, то и тогда бы его счет в банке рос.

Неожиданно мой собеседник рухнул рядом с коробками и закрыл лицо руками, издавая стоны, как слониха при родах.

– Вам нехорошо? – спросил я участливо.

– Надул меня этот мошенник, – сказал он, не отрывая рук от лица. – Даже после смерти надул. Я купил у него тот сарай за бешеные деньги и все до последнего цента выплатил его вдове. Если бы я знал, что он миллионер, я дал бы только половину. О, этот шут!

– Но-но, – поднял я вверх палец. – Ведь о мертвых только…