Вечером тишину замка и окрестностей нарушило звонкое пение серебряных труб. Астон всполошился:

– Что это? Пожар? Война? На нас напали?..

– Нет, дорогой, – успокоила супруга Ахайя. – Это мой сюрприз. Оденься в хорошее платье и приходи ко мне. Только поторопись.

Через четверть часа они под руку спустились в театр, где их с нетерпением ждали собравшиеся зрители.

Огромный зал, разделённый на две половины шёлковым занавесом и помостом сцены, был полон. Слуги, воины, даже отличившиеся рабы, заполняли места для зрителей – широкие дубовые лавы, покрытые тёмным сукном. Позади них возвышалась специальная ложа, обитая бархатом и шёлком, с мягкими удобными креслами – для хозяев и гостей. В зале стоял приглушенный гомон, слышались грубые шутки солдат и хихиканье девушек, но когда появились господин и госпожа, шум мгновенно стих, все поспешно встали и почтительно поклонились. Господа заняли свои места, и в зале воцарилась напряжённая тишина. Из-за занавеса выглянул взволнованный Дайян, и Ахайя подала знак, что можно начинать.

Зазвучала нежная приятная музыка, которую играли музыканты, сидящие на специальном балконе, расположенном над сценой. Ими управлял один из товарищей Дайяна, сочинитель музыки и песен. Занавес дрогнул и медленно пополз в стороны, открывая внутренность сцены, представлявшую сельский пейзаж: несколько деревьев на переднем плане, из-за которых выглядывали идиллические сельские хижины. На заднем фоне была нарисована картина, изображавшая зелёные поля и ряды виноградников, которые пересекала голубая лента реки. За деревьями тоже виднелась синь реки, слегка колеблемая лёгкими волнами. Всё выглядело так очаровательно и так реалистично, что по залу пронёсся невольный шёпот изумления. Даже рабы с опахалами, стоявшие по обе стороны от господ и разгонявшие духоту, забыли о своих обязанностях и уставились на сцену, открыв рты от удивления.

Музыка зазвучала по-иному и на сцену выпорхнула миловидная девушка в аккуратном сельском платьице и с венком луговых цветов на голове. Распущеные волосы обрамляли умело подкрашенное лицо, и даже Ахайя с трудом узнала в этой очаровашке свою любимицу Катиану.

Девушка медленно прошлась по сцене, двигаясь плавно, грациозно и соблазнительно. Затем присела на берегу, сняла с головы венок и опустила его на «воду». Венок медленно «поплыл» по течению, а девушка запела нежным и печальным голосом о неверном любимом, который бросил её и ушёл в чужие края. Поэтому она посылала на его поиски венок, умоляя отыскать и вернуть возлюбленного.

Песня была такой печальной, мелодия грустной, а голос певицы звучал так проникновенно, что некоторые девушки-служанки даже пустили слезу.

Но вот песня кончилась, певица умолкла, склонившись к «воде», всей позой выражая скорбь и страдание. Музыка зазвучала по-другому: весело, быстро, зажигательно. На сцену выбежали несколько девушек и парней в ярких нарядах и закружились в весёлом танце.

Представление длилось около часа. Картины сменяли друг друга, складываясь в незатейливый сюжет, перемежаясь песнями и танцами. Актёры играли весьма неплохо, а некоторые даже отлично, и, когда представление закончилось, благодарные зрители наградили их искренними и щедрыми аплодисментами. Астон радовался, как ребёнок, даже, в порыве чувств, обнял и поцеловал жену.

– Ты у меня просто прелесть! – восторженно воскликнул он, когда они возвращались в свои покои. – Каждый раз, приезжая домой, я застаю что-то новенькое. Я так рад, что боги послали мне в супруги тебя, а не какую-то клушу!

Ахайя тоже осталась довольна новой игрушкой, и распорядилась щедро вознаградить режиссёра и постановщика, а также угостить всех актёров и музыкантов сладостями и вином.

Глава 10

Новое увлечение продержалось недолго. Вскоре Ахайя пресытилась красавчиком-актёром, а его возвышенно-нарочитая любовь приелась ей. Не прошло и полгода, как Дайян был отлучён от постели, хотя увлечение театром у госпожи осталось. Она с удовольствием смотрела все новые постановки и приглашала на представления соседей. Слава о домашнем театре госпожи ди Вермис распространилась на всю округу, и многие знатные землевладельцы сами напрашивались в гости, чтобы побывать на знаменитом представлении. Дайяна даже пытались перекупить, но актёр не пожелал покинуть «Гнездо Чайки» из-за своего привилегированного положения в замке. Ведь, даже после того, как госпожа охладела к нему, он оставался одним из её приближённых, любимчиков, фаворитов. Дайян был умным малым и понимал, что нигде больше не сможет так удобно устроиться: занимать довольно высокое положение, получать хорошие деньги и заниматься любимым делом в своё удовольствие и без строгого надзора. Ведь госпожа Ахайя никогда не вмешивалась в его творческий процесс и не заказывала представления, довольствуясь тем, что ей преподносили.

Расставшись с Дайяном, Ахайя вновь вернулась к своему верному Байдару, терпеливо ждавшему, пока минует увлечение госпожи. Даже наслаждаясь любовью Дайяна, Ахайя не забывала о любимце, постоянно посещала его и строго следила за поведением. Однако, уличить Байдара в измене не смогла. То ли он, в самом деле, был ей верен, то ли предельно осторожен.

Байдар вновь занял пустующее место в постели и в сердце женщины, и, несмотря на измену, его отношение к ней не изменилось. Он был всё так же чуток и нежен, терпелив и послушен. Ахайю это, иногда, даже раздражало, и она нарочито старалась вывести парня из себя. Но, когда он начинал сердиться, она тут же менялась и старалась загладить свою вину.

Как-то раз, проходя через хозяйственный двор, Ахайя услышала голос Дайяна, доносившийся со стороны площадки для наказаний. Место, где наказывали провинившихся рабов и нерадивых слуг, находилось между двумя амбарами, поэтому приблизившуюся хозяйку никто не заметил. Женщину заинтересовало, на кого это так громко и гневно кричит фаворит, поэтому спряталась в тени одного из строений и осторожно выглянула из-за угла. На площадке находилось несколько сооружений для наказаний: большая скамья для порки, два столба с перекладиной, так называемые «ворота», в которых жертву распинали за руки и за ноги, и колодки, в которых провинившиеся сидели на солнцепёке, иногда по нескольку дней, в унизительной и неудобной позе.

Сейчас заняты были только «ворота». В них висел распятый человек, позади которого стоял палач – здоровенный детина с каплей ума в голове и камнем вместо сердца в груди. Он держал в руке длинный бич из воловьей кожи, а на почти полностью обнажённом теле истязуемого уже багровели несколько змеящихся полос.

– Последний раз спрашиваю, мерзавец, ты будешь играть эту роль? Или я прикажу палачу спустить твою белую нежную кожу! – голос Дайяна, обычно мягкий и негромкий, сейчас просто звенел от злобы и жестокой холодности, сквозившей в нём, и это весьма удивило и неприятно поразило женщину. Но ни его угрозы, ни злоба, казалось, не произвели на распятого в «воротах» человека никакого впечатления, потому что он отрицательно качнул головой и твёрдо ответил:

– Нет.

– Ты пожалеешь об этом, скотина! – воскликнул Дайян и приказал палачу отпустить несчастному пять ударов. Тот с готовностью взмахнул бичом, и длинное жало умело обвилось вокруг неподвижного тела. Раб вздрогнул от жгучей боли, и застонал сквозь стиснутые зубы.

Ахайя покинула укрытия и ступила на площадку.

– Прекратить! – приказала она, и палач тут де опустил занесённый для второго удара бич и отступил с низким поклоном. Дайян резко обернулся и с удивлением посмотрел на госпожу.

– Приветствую вас, моя прекрасная госпожа, – склонил он голову в вежливом поклоне. – Что вас сюда привело?

– Да так, проходила мимо… Кто это? Чем он провинился?

– Это строптивый раб из театра. Я наказываю его за непослушание.

– Что-то я не видела его раньше… – протянула женщина, с любопытством рассматривая прекрасную мускулистую фигуру, покрытую нежной белой кожей, которую несколько портил некрасивый розовый рубец, наискосок пересекавший грудь. Изумительную фигуру венчала голова с красивыми утончёнными чертами лица и роскошными вьющимися светлыми волосами, спускавшимися ниже талии мужчины. Если бы не мужественная фигура и не явные мужские признаки, бугрившие узкую набедренную повязку, раб мог бы сойти за женщину.