Я никогда не видела этого. Я лишь слышала об этом в далекие девяностые, но не знала, что такое все еще живет – стенка на стенку.

Только вот глядя на стенку «Сказки» я уже догадываюсь, чем все это кончится.

Максим резко, больно толкает меня на капот ближайшей к нам машине:

– Стой и смотри, – кричит он, сквозь гомон голосов. – Убежишь – найду и убью. Поняла?

Я смотрю в его бешеные глаза. Я киваю. Я заливаюсь слезами.

Он бросает меня и летит на свет.

Я жмусь к машине, мимо меня бегут люди, которые сбегаются в одну шеренгу, выстраиваясь напротив тех, кто дерзнул бросить им вызов. Я не понимаю – во имя чего? Что происходит? Что они делят? Я лишь вижу Максима, Белку, Низкого и Молчуна стоящих в авангарде. Только вот теперь и Максим – не Максим, и вся его шайка – злобные собаки, бешеные звери, которые почуяли кровь. Молчун больше – не Молчун – Егор гордо поднимает голову, глядя на людей, холодными глазами. На их лицах застыли остервенелые улыбки во все зубы, которые растягивают их лица в жуткой маске, где стеклянные глаза ничего не видят, руки сжаты в кулаки, ноги и спины напряжены и готовы к броску.

И в какое-то мгновение я понимаю – это не битва.

Это – бойня.

И люди поняли это, но слишком поздно – тот, кто был Максимом, стал бездушной тварью с оскаленной пастью и метнулся вперед. Вскормленные «Сказкой» бешеные псы сорвались и бросились на людей.

Земля вздрогнула, я сползла по машине на траву, закрываясь руками и глядя, как в воздух поднялось оружие. Максим влетел в толпу людей и, врезавшись в первого же из них, принялся с безумием молотить его по лицу. Его глаза горели, его рот растянулся в жуткой улыбке – он был на пике наслаждения. Он был счастлив. Его безумие расходилось от него волнами, и передавалось его шавкам. Монтировки, биты ножи полетели в стороны – армия вооруженных навыками гораздо страшнее армии вооруженных палками, и охрана с точностью и быстротой военных роботов обезоруживала и калечила. Белка, прекрасный и тонкий, как херувим, с безумным восторгом долбил какого-то парня кулаками, и когда парень под ним обмяк, отбросил его, как использованный презерватив. Я почти уверена, что парень умер. Люди кричали, люди рычали, люди изо всех сил сопротивлялись, но сминались как трава под машиной, несущей смерть. Низкий работал руками и ногами, как молотом, и его низкий рост с лихвой компенсировался его желанием убивать. Я слышала, как хрустят кости, и обезумевшие от боли крики неслись в ночное небо. Люди падали, как скошенная трава. Это – бойня. Они били их кулаками, ногами, коленями и локтями, и вот кровавое зарево поднялось над дикой толпой – обезумевшие звери рвали на куски людей, и их кровь летела в воздух, их кости сминались под кулаками бойцовых людей, их лица раздувало от боли. Людей убивали. Руками. По старинке – так, как делали наши деды и прадеды. Так, как, возможно, делал отец Максима на глазах у маленького Егора. Смелые до отчаянья, люди сопротивлялись бешеной машине – они махали клаками, они отбивались, они отчаянно дрались за свои жизни. Я сидела, прижавшись спиной к машине и рыдала. На меня брызнула кровь. Она была еще теплая. Я завизжала, закрывая лицо руками. Смерть расправила свои крылья и в диком поле, где никто не увидит, не услышит, не узнает, люди сдавались, сминаемые армией питбулей в человеческой одежде. Бойня – кулаки, кровь, смерть. Они кричали и стонали, они умоляли и просили пощады сквозь хруст ломающихся костей и разрываемой плоти. Человеческая масса превратилась в бесформенный комок мяса, костей и крови. Крики стихали, человеческие лица гасли, словно лампочки, когда тренированные кулаки выбивали из них жизнь, и вот уже все, кто еще дышал, но уже не мог сопротивляться, лежали на Земле, а она, благородная сука, скромно опустив ресницы, прощала своим нерадивым детям миллиарды лет эволюции. Мы все еще звери. Звери в дорогих тачках, звери в хорошо сшитой одежде, звери, живущие в пятизвездочных пещерах и жующие экологически чистое мясо. Но такие же дикие, как тысячи лет назад.

Остались лишь несчастная сотня, которая все еще подавала признаки жизни.

Этого было достаточно.

Максим победно заорал, и его армия откликнулась хором звериных глоток. Охрана ликовала, крича маты и мерзости, твари в лице Белки и Низкого прыгали прямо по людям под их ногами. Егор просто жадно смотрел на месиво из людей под своими ногами и облизывался. Максим кричал, Максим жадно стирал с лица кровь, смотрел на свои изувеченные руки, и выл от восторга, окруженный людьми-собаками, у которых стояло от того, что смерть танцует с ними на костях.

Онемевшими от ужаса глазами я смотрела, как пляшет передо мной ад, поднявшийся на поверхность. Я даже не рыдала – я хватала ртом воздух, потому что не могла дышать – я чувствовала кровь на языке.

И среди гама, крови и смерти он нашел меня и впился глазами, вылитыми из металла. Он зверино оскалился и поднял руки, чтобы я лучше видела – вот что будет с теми, кто ослушается, Кукла.

Вот что происходит с теми, кто не учится смирению. Смотри, кукла, смотри!

А потом он пошел мне навстречу, оставляя за спиной ликующую стаю. Я завизжала. Я попыталась встать, попыталась выбежать, но ноги не слушались меня – они, словно ватные не желали работать, и я, как загнанный в угол кролик смотрела, как на меня идет зверь. Он подошел ко мне, опустился на колени и взял меня за руки. От него пахло кровью, яростью и смертью. Я зарыдала, закричала:

– Не трогай меня! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!!!

Ему было плевать на мою истерику – он ничего не понимал. Сейчас он был животным, бешеной собакой. Он взял мой свитер, потянул на себя, а затем, глядя мне в глаза, вытер окровавленные руки о мою одежду. Я взвыла, я закричала, я зарыдала, но даже не попыталась остановить его. Я слишком хочу жить.

– Теперь, Кукла, – сказал он голосом, в котором уже не было ничего человеческого, – ты со мной заодно. Теперь и ты, принцесса на горошине, по шею в крови.

Я смотрела на свои руки, свою одежду и скулила – я была вся в чужой крови. За спиной Максима послышался хохот – подлетели Белка, Низкий и Егор – я впервые увидела, как он улыбается. Они орали мне что-то, но я ничего не слышала, я смотрела на Максима.

Максим не улыбался. Он внимательно смотрел в мои глаза.

Ты все поняла?

Поняла!!!

Хорошо запомнила?

Хорошо!!!

Кто хозяин?

ТЫ!!!

Умничка…

– Идем, моя кровавая королева, – стеклянные глаза обвели меня ледяным взглядом, он облизнулся, и его губы разошлись в нечеловеческой улыбке, – нас с тобой ждет коронация.

Нет ничего страшнее, чем человек, который ведет себя как зверь.

В машине хохот и гам – Белка, Низкий и Егор, который теперь сидел на переднем сиденье в машине с нами, орали, крыли черным матом и несли полную чушь. Голос Максима, который, вопреки его обычному поведению, орал, хохотал и матерился вместе со своей сворой, звучал прямо под моим ухом – он самым первым забрался на заднее сиденье чего-то большого и вместительного, затащив меня следом, посадив к себе на колени, и вцепился в меня мертвой хваткой. Но мне было плевать – со мной случилась атрофия эмоций. Я превратилась в огромную куклу, которая перестала существовать. Этот безумный кошмар, эхо реальности – лишь декорации для картины, что творилось внутри меня – там ужас и паника доедали друг друга. Правда, сначала они чуть не подавились моим инстинктом самосохранения, но как только с ним было покончено, и он перестал подавать признаки жизни, они принялись жрать друг друга. Я ничего не слышала, я ничего не понимала, я покорно сидела на коленях Максима, тряслась и смотрела в одну точку. Я перестала воспринимать окружающую реальность. Мой мозг отказывался принимать то, что выдавали ему глаза, уши, нос, кожа. Такого не может быть. Это все неправда. Вранье! Я чувствовала, как засыхает на моих руках кровь, и думала, что никогда не узнаю имя человека, которому она принадлежала.