— Нет, не понял. То есть не понял, к чему все это...

— К чему? — переспросила Вика. — Как же ты, инженер-конструктор и не понимаешь? Так ведь я же толковала тебе... Если для изготовления такой сложной детали требуются все эти приспособления, мы их называем «сыночки», то это значит, что, имея их, я уже заранее готова для обработки любой втулки, какую бы ты ни принес мне для изготовления. Вот гляди, — она снова нагнулась и выбросила целую кучу по-разному обработанных втулок. — Ну вот, скажем, эти... Здесь требуется вот, вот и вот. — Она из перевязанной лоскутком связки выбрала два простых резца и один для нутряной обработки. — Установить их нужно здесь, здесь и здесь... — Ее быстрые руки поворачивали суппорт, почти вслепую находили отверстия, вставляли резцы и закрепляли их. — И вот все оборудовано. Сколько прошло? — она взглянула на часы. — Три с половиной минуты. Если деталь посложнее, может больше, но не больше пяти минут. Теперь посчитай экономию времени, — говорила она с разгоревшимся лицом. Леонид, слушая Вику, невольно любовался ею. — Приносит наладчик такую втулку, чепуха, кажется, а ведь весь технологический процесс протекает заново, заново обрабатывается резец, обдумывается переналадка. Ну, это минимум три часа. А тут на любую операцию не более пяти минут.

Смысл того, что было проделано сейчас Викой, постепенно стал открываться Леониду. Он вспомнил, как она требовала, чтобы ей давали на обработку детали одной группы, — кажется, речь тогда шла именно о втулках. Это требование и лежало в основе ее конфликта с бригадой. Теперь все женщины с сочувствием и интересом слушали разговор.

— И на всех станках у вас проведена такая работа? — спросил Леонид.

— Нет, не на всех... — ответила Вика, и огорчение послышалось в ее голосе. — Алфеевна, дай сюда свою куколку, — и замотанная платком голова Алфеевны, которая до этого виднелась из-за станка Вики, тут же исчезла. — Мы справились только с самыми что ни на есть простыми деталями. Ведь как мы шли? Можно сказать, на ощупь. Началось с того, что я уговорилась с мастером: давайте мне все втулки, — это еще когда ты наш конфликт разбирал... А потом уже начала соображать. То один фасон втулки дают, то другой, а в общем есть во всех сходство. После каждой резцы там, сверла, фрезы сберегаешь. А все равно, как новую втулку принесут, опять нужно переналаживать. Хотя каждый раз все меньше и меньше. Постепенно я решила: а что, если заранее быть готовой к любой втулке? И дошла я до мысли, что нужно сконструировать такую втулку-мать. А у меня как раз был на станке простой. Вот я за время простоя изготовила это чудовище... — и Вика с какой-то нежностью погладила свою затейливую втулку.

В это время вернулась Алфеевна и молча подала Вике странную фигурку, действительно похожую на женскую, с одного конца утончающуюся, а с другого расширяющуюся. Алфеевна сделала это молча, но лицо ее от волнения порозовело, глаза блестели. Тогда к Вике домой приходила старуха, а теперь Леонид видел перед собой привлекательную женщину.

— Вот гляди, какая красавица, — гордо сказала Вика, вертя фигурку перед глазами Леонида. — Это валик. Ты знаешь, что в любом механизме изделий, принадлежащих к этой семье, прямо не счесть. Вот я и наладила станок на изготовление всей этой семьи. Помнишь, еще при тебе разговор с Алфеевной был. Вот и изготовили эту деталь-куколку, видишь, какая она получилась важная да справная...

— Стиляга... — сказала одна из девушек.

Все засмеялись. Это общее оживление, эти исполненные дружбы обращенные друг к другу лица словно что-то раскрыли Леониду. И впервые за эти дни, когда он, переживая горечь отрыва от своих конструкторских задач, ходил как контуженый, душа его наполнилась радостью.

6

До родов еще оставалось около трех месяцев, а Вике с каждым днем все труднее становилось выходить на работу. Возвращаясь домой, она валилась в постель и просто была не в силах двинуться с места. Но Лене она нет-нет да и напоминала о болезни отца и мягко, но настойчиво посылала его навестить Владимира Александровича. Она словно бы угадывала, что ни по кому так не скучал в эти дни Владимир Александрович, как по сыну.

Сама Вика больше не делала попыток бывать в доме у Лёниных родителей. Правда, ей так нравился Владимир Александрович, что она, вопреки явной неприязни со стороны Нины Леонидовны, посещала бы эту всю уставленную сверкающими плоскостями и гранями квартиру, но сейчас у нее не было на это физических сил.

Поправлялся Владимир Александрович медленно. Похоже, что усталость всей жизни сразу овладела им, и он помногу спал, мало разговаривал, не очень вслушивался в рассуждения жены, и только приезд сына вызывал блеск в его глазах и румянец на его щеках.

Леонид входил в комнату разрумянившийся, в отглаженной, накрахмаленной рубашке, и Владимиру Александровичу приятно было, что сын здоров, ухожен, он угадывал те нежные трудовые руки, которые позаботились о том, чтобы Леня предстал перед отцом в таком отличном виде. Он с удовольствием вдыхал тот уличный, снежно-бодрящий дух, который приносил сын в сонно-больничную атмосферу, окружавшую Владимира Александровича. Вдыхая этот напоминавший о жизни и деятельности дух, глядя на оживленное и счастливое лицо сына, Владимир Александрович чувствовал, что и в его душе словно шевелится что-то живое и молодое.

Владимир Александрович, конечно, сразу же заметил, что сын чем-то взволнован, но расспрашивать не стал, а постарался быть к нему особенно внимателен, и Леня сам рассказал ему все. Леня не знал, откуда пришла беда, да и Владимир Александрович, хотя уже представлял себе излюбленную сферу деятельности Матусенко, не мог в этом деле угадать его руку. Он только радовался тому, что сын хорошо вынес первый удар судьбы, — он не поучал и не наставлял его.

Леня очень много рассказывал о жене. «Умный хвалится отцом, матерью, а глупый молодой женой», — вспоминал Владимир Александрович, и эта поговорка казалась ему особенно неверной, когда он слушал сына. Леонид просто не мог рассказывать о себе и о своей работе, не рассказывая одновременно о Виктории. Он с восторгом рассказывал отцу о том, как Виктория открыла группировку изделий по семьям, как они сейчас вместе подготовляют доклад на заседании партийной организации, — делать доклад будет Леонид, но основываться он будет на переоборудовании двух станков — станке, на котором работает Вика, и станке, на котором работает какая-то Анна Алфеевна.

Леонид рассказывал, и с выражением нежности и грусти смотрел на него отец, — он узнавал в сыне себя самого в молодости: то же стремление, хотя и воплощенное в иные мечты, двигало им тридцать лет тому назад. Но не было у него такой, как у Леонида, верной и умной подруги, не было всю жизнь...

Нина Леонидовна словно забыла о ссоре с сыном. Да и он не напоминал ей, был с ней почтителен и вежлив, как это принято было у них в семье, но внутренняя рознь нет-нет да и сказывалась. Однажды, когда он уже целый час провел с отцом, дверь открылась, и вошла вдруг Нина Леонидовна, голова ее была перевязана полотенцем.

— Ленечка, хоть бы зашел ко мне, у меня такая мигрень...

— Больше на воздухе нужно бывать, — сказал Владимир Александрович.

— Я была.

— По магазинам...

— Если не я, то кто же... Один диэтический магазин занял час...

Владимир Александрович мог бы, конечно, сказать, что зато комиссионный занял три часа, но вздохнул и ничего не ответил, — у него и в мыслях не было лишать Нину Леонидовну такого развлечения, как посещение комиссионных магазинов. Но тогда зачем говорить о мигрени?

— Ну как Виктория? — с холодностью спросила Нина Леонидовна; она знала, что Вика ожидает ребенка. — Дохаживает последние месяцы?

— Да, мамочка. Последние. Страшновато что-то...

— Ну, у нее все сойдет прекрасно. Вот я тебя рожала тяжело, у меня оказался узкий таз...

Они еще поговорили о том, как трудно она рожала Леонида и как легко Лелю и как они спорили с Владимиром Александровичем, как назвать девочку; Владимир Александрович хотел назвать Владленой, а она Еленой.