- Конспирация?
- Вот именно! Кругом ведь одни шпики.
Масевич присела напротив, на краешек кровати, в которой сладко посапывал сынишка.
- Что вы так смотрите на меня? - Козлов смутился от ее пристального и недоверчивого взгляда.
- Чудно как-то,- ответила она, улыбнувшись.- Подпоручик бандитской армии, немецкий шпион и - советский контрразведчик.
- Выбирайте одно из трех. На свое усмотрение.
- До сих пор я считала вас немецким шпионом,- призналась Масевич.
- Что ж, это делает мне честь.
- И облегчает вашу работу,- добавила она.
- Как видите… Тот редкий случай, когда надо высоко ценить абсолютное несоответствие формы содержанию. Конечно, противоречия между ними кричащие, но приходится мириться. До поры до времени.
- Вы подвергаете себя очень большому риску,- сказала Масевич.
- Не только себя. Теперь и вас,- он улыбнулся.- Галя рассказала мне о ваших беседах. Если вы не раздумали…
- Я никогда не раздумаю,- твердо ответила она.
- В таком случае запомните пароль. Даю вам его для связи с советской разведкой. «Байкал-шестьдесят один».
- «Байкал-шестьдесят один»,- медленно повторила она.- А я думала, что вы и в самом деле выполняете их задания. Вот как можно ошибиться в человеке!
- Ошибка ваша не столь опасна. Гораздо опаснее посчитать своим другом врага. Как этот Бунь? Вы с ним встречались?
- Буню я поверила бы.
- Его вот-вот пошлют на задание. Капитан Вольф сказал, что готовят еще одного. Радиста по кличке Черный. Вы что-нибудь знаете о нем?
- Этот предаст. Нутро у него несоветское.
- Тогда связываться не будем, пусть отправляется. Надеюсь, там его встретят. «Повий, витре, на Вкраину…»
- Песня?
- На камрадшафте тянул. Этот Черный.
Масевич все же пообещала присмотреться к Черному. Александр Иванович не возражал, но просил соблюдать максимум осторожности. Резать только после седьмой примерки.
- Десятой,- сказала Люба.
- А на десять не хватит времени,- отшутился Козлов.- Война…
Он ушел в приподнятом настроении. Хотя разговор получился несколько суховатый, официальный, он почувствовал в ней человека с настоящей душой. Его радовало, что они с Галей обрели товарища по борьбе.
Некоторое время связь с Масевич поддерживала только Галя. Александр Иванович все свое внимание сосредоточил на Буне. В свободные от занятий в школе часы прогуливался с ним по двору, посещал спортивные игры на стадионе. Ничем не выдавая своих намерений, изучал его характер, следил за настроением, проверял его отношение к гитлеровцам. Нашлись у них и общие интересы: оба любили шахматы. Часами просиживали они за шахматной доской. Бунь выигрывал реже, но был настойчив и изобретателен. Победить его можно было только продуманной комбинационной игрой, «зевков» от него не дождешься. Даже в сложнейших, казалось бы, совершенно безнадежных для него ситуациях Бунь не отчаивался и упорно искал путь к победе.
Все в нем нравилось Козлову, за исключением одного: любил выпить. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Именно эту человеческую слабость использовали немцы, устраивая свои камрадшафты. Возьмут и его угостят для проверки. Если не здесь, в школе, то там, в Красном Бору. Лейтенант Фуксман без подсказки знает, что делать.
Ну а если угостят? Нахлещется и потеряет голову? Развяжет язык? Впрочем, это можно и самому проверить. Пригласить домой на партию шахмат, проиграть и предложить за победу… Не откажется. На радостях еще как разойдется! Останавливать, конечно, не следует, пусть тянет.
Приглашение и обрадовало и смутило Буня: он не ожидал очутиться в гостях у подпоручика. Удобно ли? Посоветовался с Масевич. Она не нашла в этом ничего предосудительного. Партнеры по шахматам, товарищеские отношения - почему бы и не пойти. Тем более приглашает.
Козлов вел партию остро, комбинационно. Он мог бы, пожалуй, и выиграть, если бы его противник не создал проходную пешку. Победа так окрылила Буня, что, даже напившись, он согласился сыграть еще одну. Ведь скоро их поединки кончатся, его вот-вот вызовут в Красный Бор.
Испытание Бунь выдержал.
«Завтра я попробую объясниться с ним,- решил Александр Иванович.- Утащу вечером на стадион, там какой-то футбольный матч. А после игры потолкуем».
Но со стадиона они ушли задолго до окончания матча - москвичу Буню, избалованному футбольными битвами на столичных стадионах, игра не понравилась.
- Посмотреть бы «Спартачок»,- вздыхал он на трибуне.- Или Цедека… А еще лучше - обе команды сразу. Ух как режутся!..
После первого тайма он не захотел возвращаться на трибуны.
Был один из тех вечеров ранней, только начавшейся осени, когда в природе состязаются два цвета - зеленый и желтый. Первый еще не уступил и не скоро уступит второму. Тепло, но уже почти не бывает жарко. На просторе тянет свежестью. Никнут к земле увядающие травы. Идти по ним легко, они смягчают шаги, глушат звуки.
- Николай Иванович,- обращается Козлов к Буню,- как чувствуете себя перед заброской? Только честно!
- Вроде нормально…
- А если что случится?
- Например? - Бунь настораживается. Сам он еще не Задумывался над этим.
- Допустим, откажет парашют. Что тогда?
- Тогда…- Он втянул голову в плечи, улыбнулся через силу.- Тогда останется от меня только мокрое место.
- Да, перспективна,- сочувственно вздохнул Александр Иванович,- жить и ничего после себя не оставить.
- У всех у нас такая перспектива.
Козлов несколько минут шел молча.
- Слушайте, Николай Иванович,- опять заговорил он,- вы душу в себе чувствуете? Настоящую, человеческую?
Бунь даже споткнулся от удивления.
- Как это - чувствуете?.. По-моему, душа есть у каждого.
- В том-то и дело, что не у всех. Но, наблюдая за вами, я убедился, что у вас она есть. Вы хороший человек.
Бунь с отчаянием махнул рукой:
- Нет, Александр Данилович, совсем нет. Я плохой человек. Оттого и жизнь моя рано кувырком пошла.
- Вы о чем, Николай Иванович?
- Обо всем. Зачем вам-то говорить? У подпоручика и без меня забот хватит.
- Говорите.
- Как вы думаете,- спросил Бунь, волнуясь, - я случайно у немцев оказался? , Захвачен, так сказать, в бессознательном состоянии? Эх, свежо предание!.. О себе говорить, конечно, стыдно, но вам скажу. Чем черт не шутит - вдруг от меня действительно останется одно мокрое место. Да и его никто знать не будет. А уже тридцатка стукнула, постарше вас… У меня тоже, говоря языком деда Щукаря, в жизни перекос образовался. Начал свое существование, как все: учился, и вроде бы прилично. Аттестатом зрелости овладел. А вот дальше заело. И сильно! Разгорелась война с фашизмом, однокашников моих в военкоматы вызвали, а меня в прокуратуру. Судили, ясное дело. По сто шестьдесят второй, пункт «Г». Два годочка лишения свободы припаяли. Время, сами знаете, военное, малость посидел - в штрафную роту. А далее рукопашный бой и все такое прочее.
Он заметил в траве гриб поганку и со злостью зафутболил его носком сапога.
- Значит, наперекосяк? - спросил Козлов.
- Как видите… Но об этом я никому. Даже Любе. Нравится она мне, чертовка!
- Женщина видная. Возможно, и ей когда-нибудь расскажете. О своей жизни.
- Что тут рассказывать! Срамота одна. Взять хотя бы мое нынешнее положеньице…
- А зачем согласились? Зачем пошли против своих же, против Родины?
- Да? - произнес он в каком-то смятении. Не ожидал от подпоручика Меншикова, своего преподавателя, услышать подобное.
- В самом деле, зачем?
Бунь холодно сверкнул глазами:
- А вы… вы зачем?
- Я?.. Я… Слушайте, Бунь, у меня особая линия.
Бунь - рослый, плечистый, крепкий - весь как-то сразу съежился и присмирел. Собрался было что-то сказать в ответ, но только раскрыл рот и застыл в этой позе.
- Все, что вы сейчас услышите,- продолжал Козлов,- пусть останется между нами. Не только в моих интересах. У вас, Бунь, есть возможность начать жить по-иному. Я хочу спасти вас, если вы проявите благоразумие.