Козлов остался между минными полями. Один, ночью. Им овладело сейчас чувство, очень похожее на то, которое испытывает начинающий парашютист перед первым прыжком. Надо было решиться… Там, в самолете, иногда выручает толчок инструктора или даже легкое прикосновение его руки. А здесь? Что поможет здесь преодолеть это минутное колебание? Кто хотя бы осторожным касанием подскажет ему: «Ну что ж, пора… Иди - и все будет хорошо!»
Иди… А куда идти? К кому?
Рассыпались по телу ледяные крупинки, и вот уже бросило в жар. Звонко запульсировала у висков кровь… Нет, совсем не так чувствуют себя в самолете перед прыжком. Никакого сходства. Если уж сравнивать, то, скорее всего, надо вспомнить то неповторимое и почти невыразимое состояние, которое наполняет все твое существо перед первой атакой. Ты вдруг вскакиваешь и, не помня себя, ни на одно мгновенье не задумываясь, над тем, чем это кончится, летишь вперед, навстречу врагу, навстречу штыкам и пулям.
Вот и сейчас ты перейдешь в атаку. Кончилась оборона, которую ты вынужден был занять, вероломно атакованный врагом. Теперь ты будешь только наступать, только атаковать!
Александр Иванович приподнялся на локтях, сложил ладони рупором, раскатисто крикнул:
- Дойче зольдат! Дойче зольдат!
Долго не мог понять, услышали его или нет. Редкая бесцельная стрельба продолжалась. Но там, куда он шел, за рядами колючей проволоки что-то коротко звякнуло, и тогда, приложив ухо к земле, Александр Иванович уловил отдаленный топот.
- Дойче зольдат! - еще раз крикнул он.
Ему ответили вопросом, по-русски:
- Кто есть там?
- Их дойче агент…
- Коммен зи! - позвал его тот же голос.
- Нихт, нихт. Минен!
Немцы на какое-то время затихли, видно соображая, что делать. Но вскоре сквозь редкий кустарник замигал робкий огонек. Два силуэта приблизились к проволочному заграждению. Качнулись освещенные фонарем железные нити с частыми колючками. Двое осторожно пролезли между ними, опять позвали:
- Рус, коммен зи!
- Минен нихт?
Тогда они о чем-то пошептались, и все тот же грудной, словно простуженный голос ответил:
- Кайне минен!
Козлов встал. Он догадался, что, если идти прямо на этих солдат, можно остаться невредимым. Не пошлют же они на мины своего агента. Тем более что о нем они наверняка предупреждены.
- Русиш, шнель! - заторопил Козлова фриц.- Шнель, шнель!
Козлов был уже рядом с ними, когда ему приказали поднять руки.
- Наган… револьвер… есть?
- Нихт, нихт!
Они тут же, у проволочных заграждений, обшарили Александра Ивановича и, убедившись, что оружия при нем нет, повели в тыл. Фонариком больше не подсвечивали, шли на ощупь, торопясь скорее доставить своему командиру русского. Наверное, он и есть тот самый разведчик, которого здесь поджидают не первую ночь. Но если это и не так, если они ведут просто перебежчика, все равно командиру роты будет приятно. Давно на участке их полка не захватывали русских.
Солдаты внезапно остановились, и Козлов увидел блиндаж, скупо освещенный внутри. Карбидная лампа распространяла слабый, едва пробивающийся сквозь щели входной двери свет. Один из конвоиров несмело постучался. Ему никто не ответил, и тогда он легонько приоткрыл дверь. Этот фронтовой блиндаж, расположенный у самого переднего края, был по-домашнему уютен. Стол, застланный газетами, телефон, радиоприемник. Одна стенка занавешена ковриком, сотканным какой-то советской фабрикой. Наверное, из того же крестьянского дома, в котором висел этот коврик, немецкие солдаты притащили для командира железную односпальную с никелированными стойками кровать. На ней лежал сейчас в полной офицерской форме и даже при оружии лейтенант, показавшийся Козлову слишком старым для своего звания.
Пока солдат на цыпочках крался к кровати, офицер проснулся. Он еще ничего не успел разглядеть, но уже схватился за кобуру. Только потом, пошарив по блиндажу заспанными, глубоко спрятанными за густыми ресницами глазами, он увидел троих вошедших. Глаза испуганно споткнулись на русском. Лейтенант часто замигал ими и вскочил.
Солдаты докладывали ему по-немецки, но он смотрел не на них, а на Козлова. Он удивлялся тому, что в такой поздний час перед ним стоял русский. И не просто солдат, и даже не сержант, а сам капитан, да еще с гвардейским значком, на груди. Спросонок можно было подумать, что этот гвардеец ворвался со своими солдатами в расположение роты лейтенанта. Но рядом с ним по обе стороны стояли с оружием не русские, а немцы, и вид у них был явно победный. Значит, они привели русского, а не он их. Значит, этот капитан перешел линию фронта? Шарики в голове немецкого лейтенанта начинали вращаться. Он верил и не верил. Нет, скорее всего, он не верил, чтобы капитан советской гвардейской части добровольно сдался в плен. Тут какая-то уловка. Но его, старого фронтового волка, не так просто одурачить!
- Хальт! - крикнул он без всякой связи с тем, о чём докладывал ему конвоир.- Хальт!
И тут же увидел, что его неуместный и в данной ситуации ужасно глупый окрйк не произвел на русского ни малейшего впечатления. Наоборот, после его окрика гвардии капитан соизволил улыбнуться, что окончательно озадачило командира роты.
- Штаб, Смоленск,- произнес Козлов, видя, что лейтенант не скоро придет в себя.
- Шитаб? Змоленск? - переспросил офицер.
- Их дойче агент,- сказал Козлов.
- Дойче агент? Шитаб, Змоленск? - лишь теперь лейтенант вспомнил о том, что это был пароль. Ему прислали его из штаба полка в срочном и секретном пакете. Как мог он забыть о важнейшем распоряжении? Непростительная оплошность!
И, желая загладить свою вину, лейтенант бросился к телефону и стал куда-то звонить. Докладывая о случившемся, он принял стойку «смирно» и после каждого «Яволь!», что означало «Есть!», лихо прищелкивал каблуками. Будто телефон способен был передавать начальству не только его слова, но и изображение.
Начальство приказало лейтенанту немедленно доставить русского. Козлов не без удовольствия наблюдал, как засуетились в роте. Искали какого-то ефрейтора. Минут через десять в блиндаж ввалился рослый, плечистый немец с полным багрово-красным лицом. Он не слишком внимательно выслушал своего командира и, небрежно схватив Козлова за руку, потащил к выходу…
Ночью, в редеющей перед рассветом темени, он гнал мотоцикл с выключенными фарами. Этот ефрейтор за -каких-нибудь полчаса доставил Козлова в штаб полка.
Майор, видимо полковой командир, был с Козловым чрезвычайно обходителен. Он лично знал полковника Трайзе, всегда охотно откликался на его просьбы и старался относиться к агентам так, как этого требовали интересы дела. Но и Александр Иванович, все более входя в свою роль, умел держаться на высоте. Когда майор предложил ему шнапс, он сказал, что предпочитает пить коньяк или в крайнем случае «московскую». Но где найдешь ее в такую пору?
- Ежели так, я ничего пить не смогу,- сказал Козлов.- Разумеется, кроме кофе. И прошу вас, майор, позаботиться о том, чтобы меня как можно скорее отправили в Смоленск.
- Мне приказано отвезти вас в Жиздру,- извиняющимся тоном проговорил майор. - А там обещают перебросить на самолете. Я позвоню начальнику штаба корпуса.
- Да, да, позвоните.
- Я доложу ему немедленно.
Пока Козлов на машине добирался до Жиздры, там за это время успели приготовить самолет. А через несколько часов Александр Иванович был уже в Смоленске.
Спускаясь по трапу, он еще издали увидел спешивших к самолету полковника Трайзе и лейтенанта Фуксмана. Его чуть не разобрал смех - такими ничтожными, даже жалкими показались они ему в эту минуту. Знали бы, как одурачены! Мало того что их деньги - целых полмиллиона - горько плакали, так еще и радисты скоро загремят. Чекисты с них теперь глаза не спустят. А может быть, и навели уже в доме номер двадцать три порядочек. Только бы эти кретины не догадались.
А что, если они обо всем знают? Если Романов заподозрил неладное и тут же радировал им? Ведь это же разведка, а шутки с разведкой плохи. Сцапают у трапа и - капут!