Профиль Сергея казался удивительно тонок, словно вырезан из бумаги. Ей иногда начинало казаться, что юноша этот совсем не существует на белом свете, что она его придумала, или, возможно, он придумал сам себя. А еще она вдруг понимала: то что она чувствует к нему — это все-таки любовь, самая обычная, жаркая любовь, просто задавленная необыкновенными обстоятельствами жизни. Девушка понимала это, когда у нее начинали пылать щеки, и она ловила себя на каких-то совершенно дурацких мыслях, которые никогда не могли бы сбыться. А потом она вдруг становилась совершенно спокойна, даже удивлялась этому своему спокойствию… если она так спокойна, почему же она ходит взад-вперед по комнате, подходит к окну, глядит во двор… почему же струны города звенят и звенят где-то на самом глубине ее души, словно город тоже страдает ее страданием и любит ее измученной любовью?..

Один раз Сергей пришел в себя почти полностью. Он посмотрел на Лену мутными глазами, и спросил:

— Еще не утро?..

— Еще ночь, спи, — ответила Лена, хотя было уже пять утра.

— Где я?..

— Ты у Ольги.

— Я не…умираю?..

— Ничего страшного. Поболит и пройдет.

— Ты жестока, — он сардонически улыбнулся и снова закрыл глаза. Потом спросил.

— Лен… когда все кончится, мы поедем куда-нибудь вдвоем, ладно?..

— Ладно, — Лена кивнула. — Обязательно. Ты спи.

Он действительно заснул, и очень быстро — возможно, еще до того, как она договорила. Лена один раз «сотрясала» мозг, классе в третьем, и она помнила, что в это время очень хочется спать…

И вдруг Лена поняла, насколько она на самом деле жестока к нему. Он и впрямь умирал. Его мир сгорал медленно, истлевал на протяжении всего его детства, точно так же, как ее собственный мир сгорел за одну ночь, за ту ночь, когда ее убили. А сейчас она снова одним движением разбила все то, что он построил… и пусть эта постройка была замком из хрусталя, в котором нельзя жить — все равно. Этот замок был частью Сергея, а если убрать часть тебя — оставшееся будет кровоточить. И повреждение может стать смертельным.

Так или иначе, больше до девяти утра он не просыпался, словно хотел отоспаться за всю жизнь. А в девять Лене уже надо было уходить, если она собиралась поспеть к открытию памятника. Появление на симорге подняло бы излишний переполох… пусть не среди обычных граждан, которые бы их даже не увидели, но среди Слуг. Следовательно, требовалось идти пешком.

Но перед уходом Лене требовалось заглянуть еще к одному человеку.

Она помнила, что сказал Вик — что в этом доме все началось. Значит ли это, что здесь и жила Тамара с мужем и ребенком?.. Ей хотелось бы так думать, потому что это было проще всего. Ей надо было поговорить с этой женщиной, спокойно поговорить, чтобы узнать, что все-таки произошло с ее отцом, отчего он сумел умереть, упав всего лишь с пятого этажа. Ведь та же Лена от таких повреждений оправилась буквально за пять минут, а Станислав Ольгердтович не погиб, провисев с полчаса, будучи насквозь проткнутым корявым суком.

Лена только сказала:

— Я пойду пройдусь?

— Куда?.. — кухонная команда восприняла это странно.

— Вы мне скажете, — Лена в упор смотрела на напарников. Ну, ну, прочти мои мысли, друг, или же догадайся сам.

— Ах… да, — Станислав Ольгердтович потер ладонью лоб. — Это ведь тот самый дом, корнет?

Вик кивнул.

— Тогда тридцатая квартира.

…Квартиру оказалось найти легко. Позвонить — сложнее. В конце концов, сейчас ночь, и там, за дверью, ребенок, и… к чему приведет разговор с еще одной несчастной жертвой этих идиотских обстоятельств?.. Лена видела ее только один раз, в парке, и не желала бы повторить опыт. Но даже и не в этом дело. Ее собственные страхи — это только ее проблема, она с этим справится. Гораздо более важно то, что… тревожить чужой покой?.. Зря?.. Эта Тамара еще тогда показалась Лене очень усталой, словно бы даже выжатой. Или не выжатой, а… как бы это сказать лучше?.. Она выглядела так, как будто настолько устала от собственной жизни, что смирилась и с этой усталостью тоже, научилась принимать ее как должное. Смеет ли Лена что-то добавить к ее грузу?.. Ведь ясно же, что ничего она не сделает…

Лена прижалась щекой и ладонями к крашеной двери. Ты ведь тоже часть города, милая. Город обтекает тебя… бессилен ли он оставить какие-то следы на тебе?..

За дверью квартиры мельтешили смутные образы прошлого.

Рыжий мужчина, виденный ею однажды на фотографии, обнимает за плечи Тамару и что-то пытается ей втолковать… потом он берет нож, и делает надрез на руке, кропит кровью и ее, и ребенка… потом он пытается что-то сделать… что-то…и его зашибает отдачей. Так?..

Нет, не так.

У него получилось. Он действительно сумел передать своему внуку — не дочери! — частицу уже прожитой им однажды жизни. А в наказание ему вернули ее всю… чтобы он мог с ней покончить. Но кем?.. Богом?.. Высшими силами?.. Какими либо неумолимыми вселенскими законами?.. Или это просто была случайность?..

Мысли Лены метались по кругу, кусая друг друга за хвосты. Странно… Жизнь тоже может оказаться проклятьем. Лена думала до сих пор, что это одно и безусловное благо. Ибо жизнь всегда дает выбор, а вместе с выбором и… свободу быть с теми, кого любишь, да? Это говорил Сергей?.. Поразительно, кстати, как с него слетело все, что пытались навернуть Слуги, и осталось самое простое, чуть ли не детское определение.

Это не важно. Ничего не важно. Может быть, она когда-то еще поймет, что же случилось с Артемом, но не сейчас…

Лена оторвалась от простой деревянной двери в квартиру Тамары. В эту дверь она никогда не постучит. Меньше всего ей хотелось входить туда или встречаться с этой женщиной. Она была ни в чем не виновата, и все-таки это прошлое… точнее, прошлое ее отца… тянуло ее, висело на ней тяжелейшим грузом. Она никогда не сможет от этого избавить ни саму себя, ни своего ребенка.

Страшное слово — «никогда». До смерти. А будет ли смерть облегчением, или все продолжится снова и снова, бесконечно и изматывающее, как ворочается центрифуга в стиральной машине, перемывая наше грязное белье?.. Круг Сансары, так сказать.

Лена решила, что надо вернуться к Ольге.

В девять часов пять минут утра они вышли из Ольгиной квартиры. Перед уходом Лена обняла Ольгу и сказала:

— Позаботься о нем, ладно?..

На площади уже собралось довольно много народу. В основном это были пенсионеры и молодежь, охочая до зрелищ, но первых больше, чем последних: молодежь все-таки училась, а из тех, что нет, мало было охочих вставать в выходной с утра пораньше. Впрочем, попадались и семьи, выбравшиеся на прогулку. Детей было довольно много.

«Человеческая биомасса, — подумала Лена, лавируя сквозь эту хиленькую толпу к подножию памятника. — Те, кто дает городу пищу и материал для строительства его клеток. Те, кто дают возможность Слугам наживаться на них. Чего вы стоите?.. Вы все!»

Она не знала ответа на этот вопрос и меньше всего знала, чего стоит она сама. Это было неизбежно. Рано или поздно тебе приходится брать на себя ответственность, которую ты никогда бы не принял по доброй воле и делать такие вещи, которые никогда бы не сделал прежде.

Сергей?..

«Я только хотела быть с Сергеем. Но я знаю, что это невозможно».

У подножия памятника, закрытого сейчас белой тканью, была на скорую руку сколочена трибуна и какая-то сцена. Сцену украшали круглые трехцветные половики (то есть, конечно, официально они назывались розетки, но Лена всегда воспринимала их именно как половики: похожие ткала на станке в деревне ее бабушка, покуда была жива). У сцены пестрой кучкой сбилась толпа девочек лет двенадцати — коллектив какой-то самодеятельности. Еще Лена заметила фирменный киоск «Росара»: там продавали новую газировку на розлив. В общем, жизнь. Городские власти сделали все, чтобы превратить открытие памятника в какое-никакое, а событие. С другой стороны, для шумихи, которая раздувалась вот уже два месяца, народу было все-таки маловато. Зато Лена заметила в толпе прилично журналистов, в том числе и общероссийских каналов.