Она никогда не видела его рук вблизи, но ошибиться не могла. Только такие руки и могли принадлежать ему.
— Лена… — тихо сказал голос, так знакомый ей. — Ты здесь?
— Да, — ответила она. — А ты?
— Я… — его голос дрожал. — Я и сам не знаю… Это ты была сегодня на собственных похоронах?
— Да, я.
Ей почему-то было так хорошо, спокойно с ним. И отвечала она легко, не напрягаясь.
— Как?
— Случайно получилось. Вообще-то мне сказали, что нельзя, но…
— Лена, почему ты умерла?! — с болью воскликнул он, не дослушав. — Кто… кто посмел?! Это все этот идиот Юрка, да?! Скажи — и я убью его, честное слово!
— Не в нем дело. Я сама виновата. Глупо, правда? Я умирала от страха, а думала, что не успела сказать тебе…
— Что?
— Что люблю. С самого детства. Я всегда мечтала, что ты обратишь на меня внимание. Представляла: вот ты приглашаешь меня в кино… нет, лучше в театр!.. А потом мы гуляем по городу до утра… А потом ты бы меня поцеловал.
— Лена… что я могу сделать для тебя? — его пальцы вцепились в край скатерти. — Можно ли… есть ли способ оживить? Я… занимаюсь оккультизмом много лет, и все еще… но может быть там, у вас…
— Не знаю… — Лена покачала головой, чувствуя беспричинную боль. Все напрасно… — У меня ведь стаж мертвеца невелик. По крайней мере, ни о чем таком не слышала. Но я поспрашиваю ребят, может быть…
— Черт возьми, Лена, это так несправедливо! Как ты могла?!
— О чем ты?
— Я так давно наблюдал за тобой! Я о тебе все знал, каждый твой шаг! И магией, и так просто… Я был уверен… А потом ты взяла, и…
Лена не видела, но чувствовала, как сотрясаются его плечи, как он нервно щурит глаза и стискивает зубы, пытаясь сдержать клокочущую в груди ярость. Он всегда был очень горяч и скор на чувства, равно как и на физическое выражение их. Спокойной и сдержанной Лене было так просто любить его.
А он… Он сказал, что наблюдал за ней… Неужели?..
Горечь, отчаяние и жалость пронзили ее сердце. Ей самой захотелось зареветь — не по детски, а по-бабьи, уцепив зубами угол подушки. И реветь долго-долго, пока не кончатся слезы. Или пока дракон хаоса не унесет ее от боли за тридевять земель.
И тут Сергей вскочил со стула, перегнулся через стол, схватил Лену за свитер, притянул к себе и поцеловал.
Первый мой пророческий сон — это было на уроке музыки. А вот второй?.. Где же был второй…
Буквально на следующий день Алла Андреевна, услышав мой рассказ (я рассказал ей о птицах и о городе, опустив странную девочку и ее игру на пианино), улыбнулась уголком полных накрашенных губ и тихо сказала:
— Пророчество?.. Ну наконец-то! А я-то уж думала, что совершенно зря тобой занимаюсь.
Мне хотелось послать ее к черту и сказать, что не хотела бы и не занималась, но я не осмелился. Я знал, что возмездие с ее стороны будет скорым и крайне неприятным.
— Попробуем так, — говорит она.
— Попробуем так, — говорит женщина с зелеными стекляшками вместо глаз, щелкая по лбу тоненького черноволосого мальчика. И мальчик замирает столбом…
Мальчик видит: огненные полосы вдоль выжженной равнины, и серые столбы, серые тени, что медленно скользят по ней.
Мусор… множество мусора, какие-то куски, автомобильные шины, старые кузова, покореженные строительные балки, и все это валяется беспорядочно и уныло, освещенное лишь слабым светом огненных полос. Даже звезд на небе нет.
— Что это?.. — в страхе спрашивает мальчик.
— Это?.. — улыбается Алла Андреевна, которая, в белом балахоне с капюшоном, стоит рядом с ним. — О, это чудесное место! Обиталище Маским Хула.
— Кого?.. — на мгновение мальчику кажется, что учительница сматерилась.
— Маским Хула, Лежащего в Засаде. Не бойся, он не тронет нас, ибо не заметит. Я воззвала нас к древнему договору и укрыла нас от его глаз.
— Он — один из Хозяев?..
— Где ты подцепил это слово?.. Можно сказать и так, но на самом деле у нас нет хозяев. Мы свободны. А я привела тебя сюда, потому что так легче всего показать тебе, что твои пророчества — это дверь в мир, дарующий силу. То, как взять эту силу, зависит только от тебя.
И с этими словами она решительно толкает мальчика на одну из огненных полос.
Мальчик кричит, и падает вниз, вниз, в огненную реку… река становится метелью, и силуэты волков, страшные, косматые, древний ужас… Нет от него спасения, нет от него защиты, и только прищуренные белые глаза Маскин Хула, Лежащего в Засаде, смотрят с выжженного неба, откуда даже звезды убежали…
С тех пор я прошел всю область Азонея, и приближался к убежищам Смерти и Вечной Жажды, хотя и не осмеливался подойти к ним близко. Я видел демонов и видел людей, видел иные пространства, которые существуют на Земле только отчасти и которых вообще здесь нет. Я познавал прошлое и будущее. Я познавал силу своих видений, хотя и не могу сказать, что особенно в этом преуспел. И все время я позволял страху сжигать меня. Потому что если бы страх кончился, возможно, я обнаружил бы, что ничего от меня не осталось вообще.
Страх — это самая большая свобода, которая только дарована человеку, как учили меня. Пройдя сквозь страх, ты позволяешь ему уничтожить тебя и таким образом уничтожаешь его.
Я думал уже, что не боюсь ничего.
Но когда я увидел девочку с разными глазами, стоящую у собственного гроба, страх вернулся вновь, перевернув все, что от меня оставалось.
Даже в детстве я так не боялся темноты, как теперь, когда я сжал Лену в объятиях, я боялся, что она исчезнет. И Лена исчезла…
Лена вскрикнула — до того это было неожиданно. Его губы были сухими и горячими, и почти обожгли ее. Это было стеснение в груди — как будто она снова стала живой и больной.
На миг ей стало муторно, и почти стошнило, а потом закружилась голова, и последние силы полетели куда-то отброшенной за ненадобностью одеждой.
— Лена… — он выпустил ее, тяжело дыша. Волосы его были всклокочены, глаза безумные. — Лена, ты… живая?! Ты… настоящая?!
Лена испуганно смотрела на него, уперевшись руками в стол, чтобы не упасть. Их лица оказались совсем рядом. Еще день — да еще несколько минут назад! — она бы сошла с ума от подобной близости, а теперь ей было все равно. Только жар, которым ее опаляло…
— Я… наверное, должна была растаять в воздухе, когда ты коснулся меня? — тихо спросила Лена.
Он ошеломленно кивнул.
Господи, сколько пепла и грязи было в его глазах! Он коснулся ее, он надеялся, что она исчезнет, как морок, наваждение, как… не важно, как кто. Просто исчезнет. И тогда ему будет плохо, еще хуже, чем в том сне… но это будет понятно.
А она не исчезла.
Потом Сергей вдруг резко отошел от стола (стол покачнулся), обогнул его, обхватил девушку за талию, притянул к себе, и начал целовать, неожиданно страстно, безумно… По-настоящему безумно.
Лена почувствовала, что она проваливается куда-то… в какую-то пропасть, откуда не возвращаются. Как это было горько, как жарко…
— Жарко…. - простонала она, пока Сергей, тяжело дыша, стаскивал с нее свитер. — Как жарко…
Чужие губы, чужие руки… Ей очень хотелось оттолкнуть Сергея, но его прикосновения словно что-то выпивали из нее… нечто важное… Она вспомнила объятия Вика: сколько в них было чистоты, сколько нежности… Здесь же… Ее словно терзали, а она не могла ни слова сказать против. Ее душа была подчинена.
Гулять с ним до утра по городу… И чтобы звезды в небе… «Недоступные, чужие звезды…» Господи, какой же она была ребенок!
Лена обнаружила, что она каким-то образом оказалась на кровати, почти уже раздетая. Она не помнила, не чувствовала себя. За его плечом была лампа, все еще освещающая стол и никому не нужную салфетку с рунами… Как жарко, господи! Как хочется пить!
Внезапно холодный ветер ударил ей в лицо.
Лена охнула и с облегчением, с неизвестно откуда пришедшей силой столкнула с себя Сергея — теперь она могла сопротивляться. Вокруг них раскинулась мрачная серая пустошь, без начала и конца. Высокое небо — бесконечная белая воронка — словно затягивало пустошь в свое нутро. Безмолвные, равнодушные и неподвижные тени стояли на равнине вертикально, как столбы. Столбами они и были: не плоские, а словно бы обретшие некий загадочный объем, внутри которого клубились уже знакомые Лене углы деструкции. Некоторые тени пытались двигаться, но, дернувшись несколько раз, замирали вновь. Дул сильный ветер, нес в лицо мелкую серую пыль с сухой, растрескавшейся земли.