Маргарет Штеффин повстречалась на пути Брехта в 1930 году. Штеффин, дочь каменщика с берлинской окраины, знала шесть иностранных языков, обладала врожденной музыкальностью, несомненными артистическими и литературными способностями – иными словами, ей, вероятно, было вполне по силам воплотить свое дарование в нечто значительное, в такое произведение либо драматургии, либо поэзии, которому бы оказалась суждена жизнь более долгая, чем его создателю. Впрочем, свой жизненный и творческий путь Штеффин избрала сама, избрала вполне сознательно, по собственной воле отрекшись от доли творца и выбрав для себя участь сотворца Брехта.

Она была стенографисткой, делопроизводителем, референтом… Только двух людей из своего окружения Брехт называл своими учителями: Фейхтвангера и Штеффин. Эта хрупкая белокурая женщина одевалась скромно, участвовала сначала в левом молодежном движении, затем вступила в компартию.

Почти десять лет продолжалось ее сотрудничество с Бертольтом Брехтом. На обороте титульных листов его шести пьес, вошедших в состав изданного у нас собрания сочинений писателя, мелким шрифтом набрано: «В сотрудничестве с М. Штеффин». Это прежде всего – «Жизнь Галилея», затем «Карьера Артуро Уи», «Страх и отчаяние в Третьей империи», «Горации и Куриации», «Винтовки Тересы Карар», «Допрос Лукулла». Кроме того, по мнению литературоведа из Германии Ганса Бунге, то, что Маргарет Штеффин внесла в «Трехгрошовую оперу» и «Дела господина Юлия Цезаря», неотделимо от написанного Брехтом. Ее вклад в творческий капитал знаменитого писателя этим не исчерпывается. Она участвовала в создании других пьес Брехта, переводила вместе с ним «Воспоминания» Мартина Андерсена-Нексе, была непременным и усерднейшим помощником в издательских делах, требующих кропотливого и неблагодарного труда. Она, наконец, не один год была настоящей связной двух культур, пропагандируя в Советском Союзе Брехта как замечательное явление немецкого революционного искусства.

Эти же десять лет по количеству сделанного ею для себя дали результат, не сопоставимый с тем, что сделано для Брехта. Детская пьеса «Ангел-хранитель» и, может быть, еще одна-две пьесы для детей, несколько рассказов, стихи – все! Правда, вряд ли могло быть иначе. Огромная нагрузка, связанная с творческими заботами Брехта, год от года подтачивающая силы болезнь, крайне непростые обстоятельства личной жизни – с учетом всего этого можно лишь подивиться стойкости Маргарет Штеффин, ее мужеству, терпению и воле.

Тайна и отправная точка отношений Маргарет Штеффин и Брехта заключены в слове «любовь»; Штеффин любила Брехта, и ее верное, буквально до гробовой доски литературное служение ему, ее война за Брехта, ее пропаганда Брехта, ее бескорыстное участие в его романах, пьесах и переводах явились, надо полагать, во многом лишь средством выражения ее любви. Она писала: «Я любила любовь. Но любовь не такую: "Скоро ли мы сделаем мальчика?" Думая об этом, я ненавидела подобную размазню. Когда любовь не приносит радости. За четыре года я только однажды ощутила сходный страстный восторг, сходное наслаждение. Но что это было такое, я не знала. Ведь это мелькнуло во сне и, значит, не происходило со мной никогда. А теперь мы тут. Люблю ли я тебя, сама не знаю. Однако остаться с тобой желаю каждую ночь. Едва ты касаешься меня, мне уже хочется лечь. Ни стыд, ни оглядка не противятся этому. Все заслоняет другое…»

Однажды она застала своего возлюбленного на диване с Рут Берлау в недвусмысленной позе. Брехту удалось помирить двух своих любовниц весьма необычным способом: по его просьбе Штеффин стала переводить роман Рут на немецкий, а Берлау, в свою очередь, занялась устройством пьесы Греты «Если бы он имел ангела-хранителя» в местные датские театры…

Маргарет Штеффин умерла в Москве летом 1941 года, за восемнадцать дней до начала войны. У нее был туберкулез в последней стадии, и врачи, поражаясь стойкости ее духа и страстному желанию жить, могли лишь облегчить ее страдания – до той минуты, когда, крепко сжав руку лечащего доктора, она перестала дышать. Телеграмма о ее кончине была отправлена во Владивосток: «транзитнику Брехту». Брехт, ожидавший во Владивостоке шведский пароход, чтобы отплыть в Соединенные Штаты Америки, отозвался письмом на имя заместителя председателя иностранной комиссии Союза писателей СССР М.Я. Аплетина. В письме были такие слова: «Потеря Греты – тяжелый удар для меня, но если уж я должен был ее оставить, то не мог бы это сделать нигде, кроме как в вашей великой стране».

В этих брехтовских стихах из подборки «После смерти моей сотрудницы М.Ш.» выражено не только чувство, вызванное кончиной близкого человека; в них дана точная оценка места, которое Маргарет Штеффин занимала в жизни Брехта, ее значения в творчестве замечательного немецкого драматурга, прозаика и поэта.

До появления у Брехта всех его «помощниц» ему вообще не давались женские образы. Возможно, мамашу Кураж целиком придумала и создала именно Маргарет Штеффин…

В тридцатые годы начались аресты в СССР. В своем дневнике Брехт упомянул об аресте М. Кольцова, которого знал. Сергей Третьяков был объявлен «японским шпионом». Брехт пытается спасти Каролу Неер, но ее мужа считали троцкистом… Потерял свой театр Мейерхольд. Затем война, эмиграция, новая страна ГДР…

С Рут Берлау, очень красивой скандинавской актрисой, к тому же еще пишущей для детей, Брехт познакомится во время эмиграции. При ее участии был создан «Кавказский меловой круг», а также «Сны Симоны Машар». Она стала основательницей первого в Дании рабочего театра. Позже Рут рассказывала об отношениях Брехта с его женой Вайгель: «Брехт спал с ней только раз в год, под Рождество, для укрепления семейных связей… он… Биди… привозил прямо с вечернего спектакля к себе на второй этаж молодую актрису А утром, полдевятого – сама слышала, потому что жила рядом, – снизу раздавался голос Елены Вайгель. Гулко, как в лесу: "Эй-й! Ау! Спускайтесь, кофе подан!"»

Следом за Берлау в жизни Брехта появляется финская помещица Хелла Вуолийоки, которая, помимо того что дала Брехту приют в своем доме, снабжала его солидной документацией и оказывала помощь. Хелла – писательница, литературовед, публицист, чьи остросоциальные пьесы десятилетиями шли в театрах Финляндии и Европы, была крупным капиталистом, к тому же помогала советской разведке, по свидетельству генерала Судоплатова, «найти подходы» к Нильсу Бору.

Брехт стал классиком соцреализма, но при этом не забыл оформить двойное гражданство, пользуясь тем, что его жена Елена Вайгель – австриячка. Затем Брехт передал все права на первый выпуск своих сочинений западногерманскому издателю Петеру Зуркампу, а получая международную Сталинскую премию, потребовал выплатить ее в швейцарских франках. На полученные деньги он построил небольшой домик под Копенгагеном для Рут Берлау. Но та осталась в Берлине, ибо по-прежнему любила этого сладострастника…

В 1955 году на получение Сталинской премии Брехт отправился в сопровождении жены и ассистента режиссера театра «Берлинер ансамбль» (где ставились пьесы Брехта) Кэте Рюлике-Вайлер, ставшей его возлюбленной. Примерно в это же время драматург сильно увлекся актрисой Кэте Райхель, которая по возрасту годилась ему в дочери. В одну из репетиций Брехт отвел ее в сторону и поинтересовался: «А вы развлекаетесь как-нибудь?» – «Если бы ты меня развлек… Я была бы счастлива до конца моих дней!» – зардевшись, сказала про себя девушка. А вслух пробормотала что-то невнятное. Стареющий драматург «преподал актрисе любовный урок», как писал опубликовавший эти мемуарные свидетельства Фолькер. Когда она подарила ему осеннюю ветвь с пожелтевшей листвой, Брехт написал: «Год кончается. Любовь только началась…»