Через час Авдей зашёл в дом с толстенной связкой новенькой лучины — для чего и возился с чурбаном.

Варвара Степановна в благодарность пригласила его за стол, и Авдей остался на ужин. Алёнка обрадовалась. Всё же мастер внушал ей симпатию. И она, судя по всему, тоже ему нравилась. Но показывал он это делами.

Пирог у Варвары получился на редкость вкусным. Никак добавила она в начинку секретных травок. Или Алёнка просто устала от каш и похлёбок? Горячий травяной отвар согревал изнутри. Разговор неспешно шёл о новостях с рудников и заводов, и о работе Авдея, который закончил шкатулку по сложному чертежу, и на диво, без единого скола вышло.

Алёнка по большей части молчала. Она гнала от себя мысли о чувствах к синеглазому мужчине. Хотя и восхищалась его талантами и тем, с каким жаром он говорил в своей работе. Но надо оставаться на дружеской волне. Заводить здесь романтическую связь было бы не правильно — она всё ещё хотела вернуться к сыну. Да и Танюшка в Авдея влюблена. И вообще, его намерения по меркам здешнего общества оставались не ясны, до тех пор, пока он не посватался.

«Неужели я про сватовство думаю?» — удивлялась самой себе Алёнка. — «Ничему-то меня жизнь не учит! Хватит мечтать о несбыточном! Может он всей деревне лапти носит, окна чинит, да лучину колет, а я губу раскатала», — думала она, не сводя глаз с волнистых прядей, красиво обрамляющих загорелый с лета лоб Авдея.

— Варвара! Помоги! — крики с улицы раздались одновременно с сильными стуками в ставень.

Варвара, глотнув остатки отвара, пошла открывать двери. На пороге стоял худой мужчина средних лет, напуганный и в распоясанном тулупе.

— Заходь, Ганя, да сказывай, что стряслось, — скомандовала Варвара Степановна.

— Падка моя занеможила… — глухим голосом ответил мужик.

— Падка… — повторила Варвара, шарясь на полке с мешочками готовых травяных сборов, — занеможила… говорила я ей, чтоб поостереглась. С поясницей не шутят.

— Наконец, Варвара нашла то, что искала, и вышла в сени, чтобы надеть тулуп, подхватить холщовую суму и выйти вслед за мужиком.

— Ия пойду, — откланялся Авдей.

— Доброй ноченьки, — проводила его Алёнка.

В своём мире она бы попросила его остаться подольше. Просто так. С ним было интересно и как-то радостно. Но здесь холостому парню оставаться наедине с незамужней девкой, без особой на то причины, считалось верхом неприличия.

— Занеможила… и надо сразу к Варваре бежать, беспокоить её на ночь глядя, — ворчала вслух Алёнка, убирая со стола. — А ведь та наверняка давала отвар действенный. Просто женщина эта, Лада, кажется… Да. Поленилась отвар курсом пропить. И вот. Закономерный результат.

Тогда ещё Алёнка не знала, что у Лады хронически болели почки. Что накануне она долго стирала на реке, стоя по колено в ледяной воде. Что у неё случилось обострение, которое вкупе с банальной простудой и отсутствием антибиотиков просто убило женщину за ночь. И что у неё осталась пятилетняя дочка.

Про девочку, которая сидит дома, пока отец уходит на рудник, Алёнка узнала у колодца. Выходило, что пятилетний ребёнок с утра до вечера коротает время в тёмной остывающей избе, без еды и какой бы то ни было компании — родственников у приезжих родителей Стеши не было, а у местных баб и так забот хватало со своими детьми и немощными стариками. И забирать к себе на благотворительных началах маленькую нахлебницу никто не спешил поговаривали, что девочка драчливая и неласковая.

Алёнка ворвалась в избу вихрем и сразу же вывалила Варваре свои соображения на этот счёт.

— Супротив слова не скажу, Алёнушка, — ответила тётка Варвара. — Только смотри, места у нас мало, а тулуп один — на целый день ты уйти всё одно не сможешь. Сейчас по холодам то и дело зовут. То жар у ребёночка, то ещё что. Рудничное дело тоже народ косит — робят в забоях ногами в воде, а она студёная шибко. Да и камнерезы весь год пылью дышат, к зиме кашлем заходятся. Дед Михей-то у нас — долгожитель.

— Я попробую, тётя Варвара.

Быстро переделав все домашние дела, Алёнка принялась варить щи с запасом. А когда обед и ужин приготовились, отлила щей в небольшой горшок, закрыла его крышкой, обмотала холстиной, оделась и потопала в Полевской, в дом Стеши.

Открыла ей Стеша сразу. Была она, как и все девочки пяти лет, хрупкой, большеглазой и любознательной. Только заплаканной. Алёнка первым делом обняла маленькую затворницу, сказала, что всё будет хорошо, и позвала за стол обедать. Пока малышка справлялась с большой ложкой и тёплыми щами, Алёнка подбросила в печь дров, отправила внутрь горшок с крупой, водой и щепотью дорогой соли и принялась наводить порядок на полках и на полу.

Девочка поначалу неразговорчивая, отвечала на Алёнкины вопросы односложно. Но Алёнка не сдавалась. Её сыну шёл пятый год, и общаться с детьми она умела. Стеша, видя, что тётя не ругается, будто оттаяла, стала рассказывать про соседского гуся, про ребят на улице, которые её обижали. В какой-то момент Алёнка поймала себя на мысли, что сейчас расплачется. Ей жаль было девочку, но чем дольше она находилась в обществе маленького человечка, тем явственней перед глазами вставал Артёмка, а комок в горле делался просто невыносимым.

— А что у вас в подполе хранится, Стеша?

— Ой, тятя сказал в подпол одной не ходить. Там бабайка живёт, он за ногу схватит.

— Значит, схожу бабайку проведаю. Ему, наверное, тоже скучно одному. — Алёнка подняла тяжелую деревянную крышку и отставила её в сторону.

Темнота в подполе означала, что маленького окошка под потолком не было или его закрыли от холода. Пришлось зажечь вторую лучину. Когда Алёнка спустилась вниз по шаткой лестнице, первым делом она дала волю слезам. Невыплаканные, они бы осели на душе мутным слоем, а ночью вылились бы в очередной кошмар о детдомовском Артёмкином житье. Подобные сны мучили её периодически, но Алёнка считала их платой за свою устроенную жизнь здесь и за собственную тупость, благодаря которой она до сих пор не могла даже представить, где искать выход домой. Плакать старалась тихо, без всхлипов и стонов. Но нос всё равно шмыгал сам собой от заливающих его тёплых слёз.

— Тётя, а ты заболела? — спросила маленькая растрёпанная головка, свесившаяся в подпол.

— Нет, с чего ты взяла? — спросила Алёнка, вытирая мокрые щёки рукавом рубахи.

— Просто ты так же носом делаешь, как тятя. А он болеет. И тоже в подпол ходит, бабайку проведать. А мне тут скучно. Выходи, а? Расскажи ещё сказку.

Алёнка осмотрелась высыхающими глазами. Запасы Стешиного папы напоминали Варварины, и пришла мысль о том, что прошлым летом их делала мать семейства. А в новом году огородные дела лягут на плечи шестилетнего ребёнка, и никуда ей от этого не деться. В очередном горшке нашлось топлёное масло, Алёнка подхватила его и начала выбираться наверх.

Примерно через час каша в печи сварилась. Алёнка положила Стеше плошку еды, сдобрила кашу маслом и закончила сказку о царевне-лягушке.

Пришло время идти домой, хотя оставлять ребёнка одного очень не хотелось.

— Тётя, а зачем тебе уходить?

— Я у Варвары-травницы живу, ей тулуп нужен. Вдруг кому помощь нужна будет?

— A-а… а ты возьми мамин, ей он уже без надобности.

Алёнка опешила. То, с каким спокойствием пятилетняя девочка говорила о матери, которой не стало с неделю как, не укладывалось в голове. «А что я вообще знаю о детской психике? Ничего… Человек ко всему привыкает. Может быть, детский мозг в этом плане более приспосабливаемый?» Как бы то ни было, Алёнка обещала Варваре Степановне, что вернется через пару часов.

— Ну и возьми, — спокойно ответила Варвара, когда Алёнка рассказала о предложении девочки. — Пока Стежка дорастет, неношеный тулуп в конец испортится. Да и новенький ей захочется.

— Не знаю я… Никогда чужие вещи не донашивала.

— Ой ли?.. Ты сюда голышом явилась, али позабыла?

— Правду говорите, Варвара Степановна, — переосмысления давались Алёнке с трудом.

И какой избалованной она была в прошлой жизни, Алёнка поняла именно здесь.