— Мэй, милая! У вас сегодня утром одни красные листья на уме! — ответила Ирена, разрываясь между досадой и веселостью. — Дался вам их цвет. Просто два дня стояла жуткая жара. Когда я хоронила бедняжку Пестрика, ни один листик не был тронут багрянцем.

Разговор вышел нелепым и тривиальным, и все же, когда миссис Уоткомб ушла, мысли Ирены невольно вернулись к роковой болезни кузины. Ее недуг стал для семьи совершеннейшей неожиданностью. Бедная Джеральдина, которая всегда отличалась таким крепким здоровьем, внезапно пала жертвой острой анемии! Не верилось, что спустя всего несколько дней сердечная недостаточность прервала ее беззаботную юную жизнь. Правда, это скорбное событие стало причиной чудесного поворота в судьбе Ирены и ее мужа, позволив им сменить тесный пригородный коттедж на восхитительный деревенский дом — Клив Грейндж. Все здесь было наполнено для нее радостью новизны, ведь она правила как хозяйка в этом очаровательном жилище всего одну короткую неделю. Хилари, ее муж, до сих пор не познакомился с потаенными прелестями дома, так как задерживался в Лондоне, распродавая свои деловые предприятия.

Минуло несколько дней, большей частью отданных радости обустройства и бесконечных перестановок в новом жилище. Багровые брызги на сумахе мало-помалу сошли на нет, листва снова позеленела, хотя и выглядела поникшей, точно ей не хватало влаги. Ирена обратила внимание на листья во время каждодневных визитов на трогательную могилку песика, где упорно пыталась посадить цветы, которые неизменно гибли, как бы она за ними ни ухаживала. Такое чувство, будто здесь благоденствует только смерть, думала она в мимолетные мгновенья уныния, ища вокруг дерева мертвых птиц. Но ни одна не упала с тех пор, как миссис Уотком подобрала того дрозда.

Однажды вечером жара в доме сделалась невыносимой. Ирена вышла в сад, и ноги сами привели ее к голой могилке под сумахом. В неверном свете луны искореженные ствол и ветви напоминали грубоватое деревенское кресло. Почувствовав усталость, Ирена поднялась в эту природную беседку, где, откинувшись назад, с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух. Затем ее сморило, и во сне она с удивительной живостью увидела Хилари. Тот завершил дела в Лондоне и вернулся домой. Они встретились вечером у садовых ворот, и Хилари, раскинув руки, с пылом заключил ее в объятия, после чего сон начал стремительно меняться, все больше походя на кошмар. Небо странным образом потемнело, объятие стало жестоким и властным, а лицо, наклонившееся поцеловать ее в шею, больше не принадлежало ее молодому супругу: оно было злобным, порочным, искривленным, как ствол какого-нибудь погнутого непогодой дерева. Похолодев от страха, Ирена долго и отчаянно боролась с видением и наконец проснулась от собственных испуганных всхлипываний, но, даже придя в себя, еще какое-то время оставалась под впечатлением от кошмара. В воображении ее сжимали, не позволяя пошевелиться, жестокие руки. Лишь после слепой, полусонной борьбы ей удалось высвободиться и она поспешила через лужайку к свету в дверном проеме.

На следующее утро Ирену навестила миссис Уоткомб и подвергла ее недоуменному допросу.

— Какая вы бледненькая, милая. Нездоровится?

— Нездоровится! Нет, всего лишь небольшая слабость. Эта погода дурно на меня влияет.

Миссис Уоткомб внимательно поглядела на нее. Лицо Ирены поражало своей бледностью, подчеркивавшей яркое красное пятнышко на стройной шее — приблизительно дюймом ниже уха. Неосознанно подняв руку к шее, Ирена повернулась к приятельнице с объяснениями:

— Эта ссадина так болит. Наверное, вчера вечером я содрала кожу, когда сидела под сумахом.

— Под сумахом! — удивленно повторила миссис Уоткомб. — Весьма занятный поступок. За бедняжкой Джеральдиной тоже такое водилось незадолго до болезни, однако под конец она до ужаса боялась этого дерева. Бог ты мой! Сегодня утром оно опять красное!

Посмотрев на дерево, Ирена преисполнилась смутной неприязни. И то сказать, листья больше не выглядели поникшими, да и цвет их не был зеленым. Они вновь пестрели багряными пятнами, а крона обрела былую пышность.

— Тьфу! — выдохнула Ирена, торопливо направляясь к дому. — Оно будто из какого-то жуткого кошмара. У меня нынче страшно болит голова. Пойдемте и поговорим о чем- нибудь еще!

На протяжении дня жара стала еще более гнетущей, а сумерки принесли с собой странную неподвижность того рода, что обычно предшествует сильным грозам. Ни одна птица не завела свои вечерние трели, и дыхание ветра было таким слабым, что не шевелился ни единый листик: все замерло в безмолвном ожидании.

Часы между обедом и отходом ко сну всегда тягостны для тех, кто привык к компании, но оказывается предоставлен сам себе. Ирену вскоре охватило беспокойство. Сперва потолок, после сам воздух словно давили на нее. Хотя все окна и двери стояли нараспашку, духота в доме становилась все нестерпимее. Отчаявшись, Ирена выбежала в сад, где по неожиданным всполохам на горизонте поняла, что грядет буря. Сама не своя, она некоторое время бесцельно бродила, иногда останавливаясь и прислушиваясь к раскатам далекого грома, и в итоге ноги привели ее к пустынной могилке Пестрика. При виде нее Ирена почувствовала глубочайшее одиночество и горестно всплакнула, скорбя об утрате верного любимца.

Повинуясь безотчетному порыву, Ирена бросилась в уютные объятия старого сумаха и, утешенная ими, вскоре стала сонно клевать носом. Впоследствии воспоминания об этом мгновении были настолько смутными, что она никак не могла решить, и впрямь ли тогда забылась сном либо пережила необъяснимый кошмар наяву. Отчасти все это напоминало сон, виденный накануне, только еще более ужасный, ибо на этот раз начался он не с приятной грезы о муже. Вместо него Ирену тут же сжали в тисках безжалостные ветвеподобные руки, почти лишившие ее возможности дышать.

Вниз метнулась жуткая голова, изборожденная морщинами всех мыслимых грехов и, подобно дикому зверю, набросилась на стройную, белую шею своей жертвы. Омерзительные губы впились в кожу Ирены… Она сопротивлялась отчаянно, исступленно — ее тускнеющему сознанию казалось, что дерево ожило и немилосердно оплетает ее своими ветвями, опутывая по рукам и ногам, разрывая платье. Нечто — возможно, веточка — глубоко вонзилось ей в обнаженную шею. Боль заставила Ирену совершить героическое усилие; со сдавленным криком она высвободилась и, встревоженная внезапным мощным раскатом грома, на неверных ногах поспешила укрыться в безопасности своего жилища.

Добравшись до уютной гостиной, Ирена рухнула в кресло и часто, судорожно задышала. В открытые окна влетали порывы освежающего ветра, но несмотря на то, что в доме быстро стало менее душно, ей понадобился целый час, чтобы найти в себе силы доплестись до спальни. Там ее ожидало очередное потрясение. Она едва узнала в зеркале свое бескровное, осунувшееся лицо. Глаза потеряли блеск, губы побелели, кожа дрябло обвисла на усохшей плоти, как будто Ирена состарилась раньше срока. Меловую белизну шеи нарушало единственное цветное пятно — тоненькая струйка засохшей крови. Взяв ручное зеркальце, Ирена тут же озабоченно ее изучила. Вновь открылась старая ранка. Место выглядело воспаленным и напоминало след от укуса какого- то маленького и очень острозубого зверька. Болело ужасно…

Наутро в гостиную ворвалась миссис Уоткомб с предложением прокатиться в соседний городок. Потрясенная видом Ирены, она начала настаивать, что необходимо тотчас послать за врачом. Пока доктор расспрашивал пациентку, миссис Уоткомб не переставала вмешиваться, упрашивая его изучить ранку на шее. Ирена и врач считали ссадину мелочью, недостойной внимания, но, в конце концов, последний немного озадаченно ее осмотрел и посоветовал наложить повязку. Доктор полагал, что Ирена страдает от анемии, и для скорейшего восстановления сил посоветовал ей вести как можно более спокойный образ жизни, хорошо питаться, чаще проветривать дом и принимать обычные в таких случаях пилюли и микстуры. Однако, невзирая на эти утешительные меры, никто не чувствовал себя полностью удовлетворенным. Врачу недоставало уверенности. Ирена полагала, что у нее не может быть анемии, а миссис Уоткомб одолевали опасения, пусть и крайне туманные, но от того не менее тревожные. Дом она покидала, словно согнувшись под грузом забот. На пути через аллею ее взгляд остановился на старом сумахе — такой багровой и буйной его листва не выглядела со времен роковой болезни Джеральдины.