— Мэтью, — сказал Лиллехорн с холодным вздохом превосходства. — Вы, возможно, были так называемым «решателем проблем» в Нью-Йорке, но здесь вы просто проблема. Если вы посмотрите глубже в эту ситуацию, вы увидите плоть преступника, освобожденную от цепей, едущую в тюремной повозке в направлении суда. И я надеюсь — весьма искренне надеюсь — что судья Гринвуд не страдает сейчас от расстройства желудка, подагры или любой зудящей вещи, которая может причинить ему неудобство, потому что это может сильно повлиять на вашу ситуацию. Теперь вы не возражаете, если я уделю немного времени чтению, пока мы не прибыли? На это у меня есть десять минут, если, конечно, еще один вагон не разбросает тут свои бочки.

— О, нет, я не против, — сказал Мэтью. — Прошу вас.

Через десять минут экипаж повернул в переулок и остановился перед дубовой дверью, установленной в стене из коричневых камней. Дверь была слегка обожжена и вполне могла пережить Великий Пожар. Мэтью заметил, что заключенных — таких же, как он сам, и одетых так же — не пускали в переднюю дверь здания суда, потому что они были грязными и могли все запачкать.

— Выходите и храните молчание, пока вам не позволят говорить, — сказал Лиллехорн. — Они не терпят неуважения здесь.

Мэтью кивнул, хотя ему казалось, что приносить копию «Булавки» в Олд-Бейли тоже являлось некоторой формой неуважения к закону здравого смысла, но ни Лиллехорн, ни охранник, похоже, не разделяли его мнения об этом. Он последовал за стражем через дверь, пропустив перед собой помощника главного констебля, и, оказавшись внутри, остановился в комнате, где цепи и замки висели на настенных крюках. Важного вида офицер сидел за столом в свете масляной лампы, перед ним лежала книга учета с пером и чернильницей. Два других охранника прибыли из коридора. Работа по заключению лодыжек и запястий Мэтью в кандалы была быстро сделана, что заставило его согнуться из-за короткой цепи так, словно у него был зуд в заднице. Он с отвращением уставился в пол: предстать перед судьей в таком виде было настоящим позором. Молодой человек чувствовал, как вши ползают в его волосах, ощущал, как ужасно пахнет его тело, видел, насколько грязна его одежда, и понимал, что одним своим видом может вызвать испуг. Но будь, что будет. У него не было выбора, кроме как довериться Лиллехорну и понадеяться, что скоро это испытание закончится.

— Вам сюда, — сказал один из вновь прибывших охранников. Мэтью провели по узкой лестнице, по которой, надо думать, поднималось множество неудачников до него.

Они поднялись на третий этаж, прошли через дверь и очутились в коридоре с черно-белым клетчатым полом. Высокие окна впускали много света, однако на стенах все равно висели керосиновые лампы, чуть разбавляющие мрачную атмосферу Лондона. Массивные портреты суровых мужчин в черных одеждах и огромных белых париках, которые с негодованием смотрели на заключенного, висели вокруг. Как только Мэтью удавалось миновать взгляд одного портрета, он тут же попадал в поле зрения другого. Стук ботинок охранников и каблуков Лиллехорна, вкупе с позвякиванием цепей Мэтью эхом отдавались здесь, и, если б не этот звук, здесь было бы тихо, как на кладбище.

— Это здесь, — сказал Лиллехорн, кивая в сторону другого прохода. Они прошли по нему, столкнулись с резной дверью со вставками из цветного стекла, и стражи отступили, чтобы окружить Мэтью, пока помощник главного констебля открывал дверь.

Это был обычный кабинет с одним овальным окном, на полу лежал темно-зеленый ковер. Молодой человек с соломенного цвета волосами и квадратными очками сидел за столом рядом с аккуратными деревянными шкафами. Он что-то записывал, когда в помещение вошли Лиллехорн, Мэтью и охранники. Глаза молодого служащего переместились с Мэтью на всех остальных и обратно, и он отложил перо.

— Доброго дня, господин Лиллехорн. Вам назначена встреча с судьей, как я понимаю?

— Да, Стивен. Он может поговорить с нами?

— Еще не совсем. Судья Арчер просит вас быть терпеливым, он только что вернулся из гимназии.

— Судья… Арчер? Ох… ну, я боюсь, произошла ошибка. Мне назначена встреча с судьей Гринвудом.

— Возникли некоторые изменения, — Стивен поднял бумагу со стола и предложил ее Лиллехорну. — По официальному указу судья Арчер взял на себя это дело.

— Позвольте-ка мне увидеть бумагу! Пожалуйста, — последнее слово он добавил, чтобы не показаться встревоженным. Он взял документ и прочитал его до конца молча, хотя рот его двигался. Он пораженно взглянул на Мэтью, и сердце узника пустилось вскачь, готовое вот-вот подняться к горлу. С планом что-то определенно пошло не так. Лиллехорн вернул документ в руки клерка. — Я не понимаю. Еще этим утром все было согласовано с судьей Гринвудом. Почему судья Арчер заинтересовался этим?

— Мне очень жаль, сэр. Это вам придется спросить у него, — ответил юноша. Он показал на маятниковые часы в углу, которые показывали восемь минут четвертого. — Сэр Арчер просил вас пройти в зал суда.

— В зал суда? Не в его кабинет?

— Мне сказали проинформировать вас о том, где вы должны с ним встретиться, сэр. Я верю, что выполнил свой долг.

— Да. Отлично. Очень хорошо, — сказал Лиллехорн, который, похоже лихорадочно размышлял про себя. Он шагнул к столу, сделал шаг, и на секунду Мэтью подумал, что он собирается угрожающе нависнуть над клерком. Затем Лиллехорн лаконично сказал: — Пойдемте со мной, — и Мэтью снова испытал дополнительный приступ неудобства — или даже страха — потому что помощник главного констебля Лондона теперь избегал зрительного контакта с ним.

Они вернулись тем же путем. Вновь вышли в коридор под угрюмые осуждающие лица портретов, и там Лиллехорн сказал стражам:

— Отойдите и дайте нам поговорить с глазу на глаз, пожалуйста.

Они подчинились. Мэтью не мог не заметить, что как только они отошли, один принялся читать статью в «Булавке», и второй присоединился к нему с глупой ухмылкой.

— У нас серьезные неприятности, — сказал Лиллехорн. — То есть, я хочу сказать, у вас серьезные неприятности.

— Что случилось?

— Случилось то… что по какой-то причине наш снисходительный судья Гринвуд отказался выслушивать ваш случай, и в дело вступил судья Уильям Атертон Арчер.

— Ну… может, судья Арчер тоже сможет справиться с этим делом?

— Мэтью, Мэтью, Мэтью, — сказал Лиллехорн так, словно говорил с глупым ребенком. — Вы не понимаете всей ситуации. Судья Арчер известен как «Вешающий Судья». Говорят, он даже завтрак свой не может проглотить, пока кого-нибудь не повесят по его приказу. И я могу гарантировать вам… он нечасто пропускает завтраки. Вот, кто будет слушать ваши заявления. Вы готовы?

— Нет, — ответил Мэтью.

— Соберитесь, — посоветовал Лиллехорн, который в этот момент казался единственным в мире настоящим другом. — И ради Бога, не стойте к нему достаточно близко, чтобы он почувствовал запах.

Глава десятая

Мэтью Корбетт раньше никогда не боялся дверей, но эта приводила его в настоящий ужас.

Это была глянцевая черная дверь с блестящей медной ручкой, что навело мысли о тисках и спусковом крючке пистолета. На небольшой металлической табличке читалось: У.А. Арчер. Дверь располагалась рядом с высоким судейским местом, которое само по себе являлось свидетельством силы английского закона. Сидя там, на возвышении, можно было с высоты птичьего полета обозреть все Соединенное Королевство… или, по крайней мере, глядеть на него, как ястреб на рваных ворон, которые пришли к этому глянцевому, полированному куску дерева, чтобы сорвать с себя цепи.

В любую секунду судья Арчер мог появиться из-за этой двери. Мэтью не мог унять бешеный стук сердца. Дыхание его было прерывистым, и он размышлял, не мог ли ненароком отравиться заплесневелым воздухом тюрьмы Святого Петра. Впрочем, ему казалось, что плесенью был пропитан весь воздух Лондона. Сегодня город пах, как хлеб, который оставили вымачиваться в перебродившем соке, или, может, этот запах источал сам Мэтью? В любом случае, он чувствовал легкое головокружение и почти потерял сознание, когда остановился рядом со скамьей, около которой — в нескольких шагах справа от него — замер и Лиллехорн. Стражи остались в вестибюле. Ни одной живой души более не было в этом большом колонном зале суда с его сводчатым потолком и балконом на верхнем ярусе с рядами зрительских мест. За скамьей расположилась белая настенная скульптура, изображающая героического мужчину, правящего колесницей с запряженной в нее шестеркой лошадей, которые рвались вперед, заставляя мышцы рук, что держали поводья, напрягаться. Мэтью отметил, что героический возница носил нагрудник, зубы его были сжаты, а лицо искажала странная усмешка, которой он отвечал на трудную задачу управления колесницей. Мэтью невольно задался вопросом, не послужил ли прообразом для этой скульптуры судья, аудиенция у которого ему сейчас предстоит.