— Но ведь я всё равно скоро всё забуду.

Девочка надолго задумалась.

— Тогда, наверное, можно, — наконец согласилась она. — Неполноценные граждане — это люди, которых нельзя допускать к работе, требующей ответственности, им нельзя получать знания, которые могут быть опасны, размножаться и участвовать в жизни страны. Неполноценных граждан надо оберегать от волнений и переживаний, оказывать повышенное внимание, чтобы они не чувствовали себя лишними и ненужными, привлекать к безопасным играм и увлечениям, — слова девочки походили на цитату, хотя и не точную. От ещё одной неприятной догадки перехватило дыхание.

— То есть вы общаетесь с неполноценными гражданами только затем, чтобы они не обиделись и не чувствовали себя ненужными?

— Не всегда, — с готовностью возразил ребёнок. — Иногда правда интересно.

— А вот если... — я несколько раз вздохнула, беря себя в руки. — Если, например, одна команда игроков приняла в игру неполноценного гражданина и из-за этого проиграла? Разве проигрыш стоит того?

— Сторона, на которой играет неполноценный гражданин, все равно победила, ведь она проявила лучшие духовные качества.

Я смотрела на ребёнка, рассуждающего совсем не по-детски, и боролась с нарастающим отчаяньем. Потом встала и пошла прочь.

— Ты расстроилась? — девочка догнала и схватилась за руку.

— Нет, всё в порядке, просто мне пора домой, — соврала я, попыталась отцепить малышку и замерла. От моих действий рукав платья загнулся и стала видна тонкая металлическая сеть, оплетающая всю руку белоруночки выше браслета на кисти. — У тебя что-то с рукой?

Девочка проследила за моим взглядом.

— Нет, у меня почти везде так, — радостно заверила она и отогнула воротник, демонстрируя оплетённое металлом тело. — Ведь я — будущий защитник. Вот вырасту, тогда всё это уберут под кожу и видно не будет, только аккумуляторы снаружи останутся, — с этими словами малышка коснулась браслета.

— Это чтобы быть сильнее, да? — горько спросила я. Если государство не гнушается проделывать такое с собственными детьми... то что говорить о прочих?

— Нет, это чтобы я не умерла, — безмятежное лицо ребёнка плохо сочеталось со сказанным. — Ладно, я тоже побегу, а то воспитателю скоро надоест делать вид, что он меня найти не может.

Я несколько минут смотрела вслед девочке. А потом решительно направилась в международный аэропорт. Выберу подходящий рейс, вернусь в деревню, уволюсь (иначе из страны не выпустят) и вперёд, в неизвестность. Главное — не привлечь внимания защитников, ведь, несмотря на то, что полученные знания причиняют боль, лишиться я их не хочу. Не привередничая, выбрала ближайший рейс за границу, но оказалось, что увольняться надо до покупки билета — иначе его просто не продадут. Разочарованно отвернулась от кассы — и сердце ушло в пятки: буквально в нескольких шагах находились два хорошо знакомых защитника из моей деревни. А потом стало хорошо, спокойно и пропала необходимость куда-то спешить и чего-то бояться.

— Идём, — позвал меня один из них. — Тебе пора домой.

5 – 6 июня 617132 года от Стабилизации

Белокерман

Под действием поля покоя все негативные эмоции испарились, возбуждение схлынуло, и я в полной мере почувствовала усталость: как-никак, уже больше суток без сна. Поэтому воспользовавшись тем, что лечу в машине и ничего делать не надо, всю дорогу до деревни проспала. Зайдя в здание, мы направились не к моей квартире, а на другой этаж, в какой-то кабинет, по обстановке напоминающий медицинский. Там сопровождающие усадили меня на пол, забрали паспорт и попросили подождать, после чего включили размещённые сбоку приборы.

Хотя поле покоя подавляло волю и успокаивало нервы, но разум оно не затуманивало, так что я прекрасно понимала, что сейчас идёт подготовка к стиранию памяти. Но не было ни малейшего желания сопротивляться: не лучше ли просто избавиться от источника переживаний, чем пытаться смириться с ним? Зачем бежать, подвергать себя опасности? Ради чего? Да, в конце концов мне придётся уехать из Белокермана, но не лучше ли, если это произойдет не вдруг, а после подготовки, и от новой родины останутся приятные, а не негативные воспоминания?

— У нас проблема, — сказал один из защитников, изучая что-то на экране.

— Неужели не написано, куда подключать? — второй оторвался пульта, подошёл и заглянул через плечо первому, после чего согласно повел рукой. — Да, ты прав, это гораздо хуже. Что думаешь?

— Позвоню специалисту, посоветуюсь, — с этими словами первый вышел из комнаты.

Любопытствуя, я поднялась и приблизилась. Защитник всё ещё просматривал на компьютере данные из моей медицинской карты, которые, несмотря на все попытки, мне самой так и не удалось расшифровать. Интересно, что ему не понравилось?

— Что именно не так, как должно быть?

— Ты знала, что тебе противопоказано стирание памяти? — спросил оставшийся защитник.

— Нет, не знала. Мне говорили, что нельзя использовать мгновенное обучение.

— Эта аналогичная технология, на том же принципе, — вздохнул мужчина.

— И что теперь будет? — В прошлый раз, когда стоял выбор между моей жизнью и материальным обогащением, белоруны выбрали первое. Может, и сейчас будет то же самое?

— Самым простым решением было бы поместить тебя в спецучреждение, но, согласно закону, ты пока не совершила ничего, что позволило бы сделать это без твоего согласия. Однако если хочешь... — защитник сделал паузу, но не успела я открыть рот, как он продолжил. — Нет, не отвечай сейчас. Как законопослушный гражданин, ты имеешь право принимать такие решения не под воздействием поля.

Я удивлённо кивнула и хотела кое-что уточнить, но в это время вернулся второй белорун.

— И? — мужчины посмотрели друг на друга, а потом на меня и снова друг на друга. Первый повел рукой в жесте согласия, судя по всему, ставя точку в этом безмолвном разговоре.

— По медицинским показаниям тебе запрещено стирание памяти, поэтому надо искать другое решение проблемы. Поскольку ситуация нестандартная, мы предлагаем тебе поучаствовать в её обсуждении. Ты сейчас способна к адекватному разговору не под действием поля?

Подумав, я отрицательно помотала головой.

— Нет. Мне нужно некоторое время для того, чтобы переварить случившееся и успокоиться. И ещё желательно знать, какие ограничения на меня теперь наложены, или хотя бы: угрожает ли что-то моей жизни, свободе, здоровью и памяти.

— Ты в безопасности до тех пор, пока соблюдаешь законы. Хотя возможны некоторые ограничения свободы.

— Понятно. Запрет на выезд из страны и раскрытие полученных сведений? — предположила я.

— Только второе. И то не в полной мере. Сколько времени тебе понадобится, чтобы успокоиться, и нужно ли для этого поле?

— Нет. Правильнее будет, если я переживу случившееся не под его воздействием, — с сожалением отказалась я. — Не знаю, сколько. Может — несколько часов, может — сутки.

— Хочешь остаться здесь или провести это время дома?

— Дома, — без колебаний выбрала я.

— Хорошо, — сделал одобрительный жест белорун. — Не спеши, трать столько времени, сколько понадобится — от работы мы тебя освободим.

Один из защитников проводил меня до квартиры, после чего оставил одну и без влияния поля покоя. Минут пять потребовалось, чтобы вернуться в нормальное состояние, если так можно назвать страх и обиду. Мне только что чуть не стёрли память. Некол и другие белоруны, которых я считала если не друзьями, то хотя бы приятелями, общались со мной только для того, чтобы проявить «высокие духовные качества», все пути развития и саморазвития закрыты... По сути, я не умею ничего, что пригодилось бы в этом мире и особенно — в других странах. В чём-то белоруны правы: стоит ли трепыхаться, если результата не видно? Стоят ли такие сомнительные знания понимания, что ты одинок? Вон, знакомый моллюск счастлив, и не факт, что не после стирания памяти. Страшно осознавать, что ты никому не нужен и, вероятнее всего, так останется навсегда.