— Для меня, — признался я, — он не очень ясный. Возьмите хотя бы вот это стихотворение про погасшую луну. Что она хотела им сказать? О чем это? А если что-то здесь скрывается, почему не выразить это открыто?

— Неплохо, — похвалил меня Маллен, — вы в самую точку угодили. Так вам кажется, она нарочно что-то от вас скрывает? Помилуйте, ничуть не бывало. Мы с вами люди прямые, Маклин, что не означает — прямолинейные, вот так и поэты: пытаться скрыть что-то могут лишь те, кому выразить нечего. А если выходит неясно, то по той простой причине, что им не удается выразить словами то, что они в себе чувствуют. И Сильвия такая же, ее прямо-таки изводит нечто такое, что не донесут слова, употребленные в обычном своем значении, но со временем это пройдет, и нужные слова отыщутся. Научится лучше понимать, что именно должно быть передано, и умение делать это тоже придет.

Но вот в этих стихах все какие-то символы, какие-то сравнения. Она/ описывает место, где, я так понимаю, прошли ее детские годы, и при этом столько отвращения, столько кошмаров, совсем недетских, если не заблуждаюсь. Вас бы больше устроило, чтобы она просто написала: «Ребенком я жила вот в этом городе», — и поставила точку, но ей-то надо передать, что ощущал ребенок, и для этого она использует довольно сложную символику, образы, запомнившиеся из поры детства. Вы понимаете, о чем я?

— Кажется, понимаю, — кивнул я. — А как вы думаете, в каком городе она выросла?

— Могу только догадываться. Стало быть, в каком городе?

— Да, в каком городе.

— Возможно, в Питсбурге.

— Почему вам кажется, что там?

— Попробую вам объяснить. Когда стихи пишут люди, имеющие законченное образование да еще не один год вращавшиеся в академической среде, с мастерством у них чаще всего неплохо, а вот чувство живой жизни притупляется, как и стимул, заставляющий создавать собственные метафоры, передающие пережитое лично ими, а не кем-то еще. Знаете, у нас в университетах народ очень даже практичный. Вот и комбинирует уже известные метафоры, чуть их подновляя, ведь так проще. А у этой Сильвии, по-моему, образования, я имею в виду школьного образования, почти нет. И свои образы она создает из увиденного и пережитого ею самой. Как-то она услышала, как испанцы называют воду, и это слово произвело на нее впечатление. Вот оттого упомянута «аква» — ей хочется вспомнить тот миг, когда она это впервые услышала. Питсбург, если помните, стоит на слиянии рек Аллегани и Мононгахила, причем на Мононгахила другого сколько-нибудь заметного города больше нет. Это я к тому, откуда ее метафоры и образы. В слове «Мононгахила» первая часть воспринимается как приставка, вроде тех, какими изобилует язык индейцев-алгонквинов. Вообще-то правильнее было бы Ононгахила, но, вы знаете, мы очень произвольно транскрибируем индейские наименования. Вот вам и смысл этого странного выражения «аква нонго», и вот откуда весь образ, хотя как Сильвия докопалась до индейских корней, сказать не могу, такие вещи у самоучек необъяснимы, но тем и интересны.

Итак, «аква нонго», она же «целитель», то есть река Мононгахила. Заметьте, как искусно она зашифровала это слово, сумев обыграть звуки и придать образность имени. Река, прошу заметить, для индейцев была божеством. Индейцев истребили, на месте их жилищ вырос жуткий город Питсбург — так это воспринимает девочка Сильвия. Но ведь река течет, как всегда здесь текла. Она вечна, река, она очищает, она вынесет все. Течет, очищает, исцеляет жестокие раны. Вот о чем эти стихи. Мне противно переводить их смысл на столь плоский язык. Так они становятся понятны лишь тем, кто не чувствует поэзии.

— Мне теперь понятно, — вставил я.

— Ну и хорошо. Похоже, я сам оказался в роли детектива, правда?

— И очень хорошего, сэр.

— Стало быть, мог бы и этим заняться при необходимости, а, мистер Маклин?

— Вполне, профессор Маллен, вполне, можете не сомневаться.

Часть 2

Питсбург

Глава I

Розовощекий коротышка-толстячок, плюхнувшийся в самолете на соседнее кресло, переспросил, как меня зовут.

— Маклин, Алан Маклин.

— А мне послышалось — Маклеон.

— Нет, Маклин.

— В кино работаете?

— Нет.

— Занятно. Знаете, я два раза летал из Лос-Анджелеса с людьми, которые работают в кино.

— Тут таких много, — заметил я. С местным патриотизмом я не в ладу, поэтому не выношу людей, которые, заслышав про Лос-Анджелес, тут же вспоминают Голливуд, а Сан-Франциско именуют не иначе, как Фриско; впрочем, это мое предубеждение, и только. Я развернул свежий номер журнала «Нью-Йоркер» и попробовал читать.

— Хороший там народ, в кино, — добавил сосед.

— Конечно.

— А в Питсбурге раньше бывали?

— Никогда не был.

— Ну вот, пожалуйста. Вечно у американцев так. Небось, в Париже-то бывали, а?

— Случалось.

— Разумеется! А ведь было время, когда все считали: сначала поезди по Америке. Теперь по-другому. Поедем в Тимбукту, в Касабланку, в Москву. Уж в Москву целыми толпами едут. Зять у меня, так тот Большого Каньона в глаза не видал, до Йеллоустонского парка в жизни не добрался, да что там, собственный штат почти не знает, а вот в Москве побывал, уж будьте уверены. Поехал с группой бизнесменов, кормили его там, поили, ну просто как наследного принца. Из кожи вон лезли, только бы доволен остался. А вы в Москве тоже бывали?

— Нет, — сказал я.

— А возьмите Пенсильванию, с ней знаете, какая беда? Им там на все плевать, в Пенсильвании этой, буквально на все, просто болезнь какая-то. Нет бы возгордиться, за честь штата постоять, как калифорнийцы умеют или техасцы да и прочие. А вам не приходило в голову, какой американский штат больше всего построил церквей и колледжей, и городов? Не задумывались?

— Да нет как-то.

— Пенсильвания. И больше всего стали там производится и угля тоже, и железных дорог там больше, чем в других штатах, а также дичи. Вы случаем не охотник?

— Увы, — вздохнул я.

— А еще говорят про Паудер-ривер, про Джексон-холл! Да в любом пенсильванском округе дичи больше, чем во всем штате Вайоминг! Охота — это замечательно. Откровенно говоря, лучше бы наш президент охотился, а не играл в гольф. Правда, в гольф ему легче — физическое состояние, как-никак, приходится считаться. Я-то знаю, зять мой с ним как-то играл, когда Айк[2] в прошлом году посетил Питсбург. Хотя сплетничать не люблю. Это зять у меня такой болтливый. А вы в Питсбург что, по делу?

— По делу, — сказал я.

— Питсбург — сердце штата. То есть буквально сердце. Знаете, сколько в Питсбурге мостов? Кстати, когда по радио национальная викторина будет, позвоню им, предложу этот вопрос. Сколько в Питсбурге мостов, как вы думаете?

— Понятия не имею.

— Тогда лучше и не гадайте, все равно ошибетесь. Больше двухсот, и это только в черте города. Больше двухсот. Да еще штук восемьдесят в округе. Какая там Венеция, пусть лучше к нам в Питсбург приезжают.

Глава II

Просторный, удобный номер в отеле «Уильям Пенн» стоил пятнадцать долларов в день, и мне приходилось напоминать себе, что вообще-то я не привык останавливаться там, где захочу, и заказывать в ресторане все, что мне по вкусу. Ладно, расходы на поездку вполне компенсируются одиночеством, на которое я обречен, как всегда.

Цивилизация так устроена, что ей нужны одинокие Для них созданы сносные условия и предусмотрены всякого рода отвлечения, чтобы не погибнуть от скуки. Это в древности одиночки, у кого не было ни рода, ни племени, были обречены на погибель, да и смотрели на них как на людей вне закона. Причем они могли и не совершать преступлений, потому что преступным было само их существование. Их любой мог обращать в рабство, убивать, избивать, а закон за это не карал. Для них были закрыты ворота почти всех городов, и даже разбойники, сбивавшиеся в банды, состоявшие из таких же одиноких, чаще всего убивали их, даже не расспросив, отчего человек одинок. Так что меня незачем было убеждать, что комфортабельный номер с ванной в одном из лучших отелей Питсбурга знаменует собой прогресс. Когда, понежившись в ванне и побрившись, я доставал из чемодана свежую рубашку, настроение у меня стало почти хорошим, насколько такое мне доступно. По стенам были развешаны цветные фотографии, сделанные в швейцарских Альпах, и я уже мог их разглядывать без отвращения; двуспальная кровать под ярко-рыжим покрывалом так к себе и притягивала, а кроме того, я на некоторое время стал владельцем двух кресел, высокого гардероба, к которому примыкал шкафчик поменьше, и письменного стола. Нечего жаловаться на жизнь.