Могилы больше не было. Громадное Златое Дерево тянуло к ней ветви. Тварь Туманная рычала куда-то в пустоту.

Шэрра рухнула на землю, чувствуя холод камня под пальцами, а после рассмеялась в зияющую темноту.

Где-то там, наверху, сквозь Туманы впервые за сотни лет показались маленькие звёздочки.

Глава тридцатая

Год 120 правления Каены Первой

В какое-то мгновение, когда она, уронив чашу, ступила на шаг ближе, Роларэну показалось, что в небесах засияли звёзды. Что они прорезали густой, скопившийся над головами ледянистый Туман, что наконец-то своим светом сумели разрушить всё то зло Златого Леса, что копилось над ним много-много лет.

А потом - иллюзия рухнула, и над ними всё ещё простирался мрак, та боль подданных и самой Каены, превратившаяся в холод, а сама королева стояла совсем близко. Она положила руки ему на плечи и посмотрела в глаза, такого же цвета, такого же драгоценного отлива, как и у него самого.

- Поцелуй меня, - прошептала она, выдохнула ему почти в губы.

Роларэн положил руки ей на талию - даже не знал, добровольно ли это произошло, - но лишь нежно коснулся лба, оставляя на нём прохладный след от практически неощутимого поцелуя. И она, содрогнувшись, закрыла глаза.

По щеке потекла слезинка - одна-единственная, прозрачная, будто бы обыкновенная вода. Она застыла на острой эльфийской скуле, будто бы маленький алмаз, а потом упала - Рэну на раскрытую ладонь.

- Ты не должна плакать, - прошептал он на ухо женщине. - Ты никогда не должна плакать, Каена.

Вторая слезинка упала на её сияющее звёздами платье - и оно словно потеряло своё волшебство. Сверкание шелков обратилось простой чёрной тканью, скользкая поверхность - тягучестью бархата, полупрозрачность тонких тканей - изящными кружевами, будто бы траурными. Но почему будто бы? Это и был траур - по Златому Лесу, по семье, у которой никогда не было шансов.

Она ахнула от пронзившей её боли - ладонь неосознанно скользнула к животу. Каене казалось - она горит изнутри.

Зелёные глаза впервые сверкали не драгоценностями, а зелёной лесной травой.

- Что было в твоей крови? - прошептала она. - Зачем ты это сделал? Что ты выпил?

Он вынул кулон из кармана и протянул ей. Каена опустилась на холодный, каменный пол и тяжело сглотнула, пытаясь сдержать слёзы.

- Что ты выпил?

- Я ничего не пил, Каена. Это твоя палица. То, что осталось от Каениэля, - голос Рэна звучал тяжело, приглушено. - Я надеялся... Что твоя душа всё ещё жива в тебе. Это не должно было тебя убить. Никогда палица эльфа не причиняет ему самому боль.

- Златой Лес... - она закусила губу - казалось, хотела прокусить почти до крови. То странное пламя, что разрывало её на куски, все те грехи её, которые Роларэн впитал в себя, влил в свою кровь, дабы отдать ей драгоценную Вечную жидкость. - Это убьёт тебя. Никто не имеет права.

- Каена... - он опустился на колени напротив неё, притянул к себе, обнимая за плечи, и она, казалось, не могла больше проронить ни слова.

- Это тебя убьёт! - звучал не то что надрывно - скорее Каена пыталась выдохнуть в него весь тот ужас, который испытывала от одной только этой фразы. - Зачем? Неужели ты не мог убить меня ножом в спину? Неужели не мог растворить в своей иллюзии? Ведь ты мог просто не спасать меня тогда. Зачем так? Зачем - выпивая яд... отец?

Он сжал зубы, чувствуя, как в горле встаёт комок.

- Я - Вечный, - ответил он. - Вечный, Каена. Я сражался с твоей палицей больше двух лет, и она не убила меня. Значит, я выживу и сейчас.

Она схватила его за руку, разжала кулак, всмотрелась в кожу, увидев только сейчас расплывшееся клеймо от кулона.

Магия стремительно вытекала сквозь пальцы. Всё чужое, всё испорченное - казалось, с каждой слезой Каены в ней оставалось всё меньше и меньше деяний.

Роларэн не видел больше жуткую королеву. Его дочь, любимая дочь, испуганная малышка, дрожащая от холода на этой кошмарной крыше, под пеленой Туманов. Его единственный ребёнок, обречённый на такую боль ради собственного спасения. Каена должна была родиться Вечной, а не умирать сейчас от прикосновения собственной же души. Не она должна задыхаться у него на руках, не она - захлёбываться болью от самого жуткого яда на свете. От правды. От того света, который она не смогла в себе сохранить.

Рэн боялся коснуться кулона. Он знал - в нём бился ещё последний лучик её души. То, что может прорасти. То, что может спасти её.

Каена опустилась на камни - легла на них, затихла, глядя на затянутое Туманом небо. Где-то внизу - она слышала это, - громко рычали Твари Туманные, раздавались чужие крики. Она будто бы не понимала, что происходит - просто мимо протекали удивительные звуки, всполохами мелькала чужая жизнь.

- Не бойся, - он провёл ладонью по её щеке, убирая спутанные рыжие волосы. Принялся медленно, одна за другой, вынимать шпильки, освобождать пряди, позволяя им падать на холодный мрамор, окружать алым ореолом Каену - словно она сейчас лежала в волне собственной лжи.

Её белая алебастровая кожа стала мервенно-холодной. Её зелёные глаза медленно угасали - но она ещё смотрела на него со всей осознанностью, живая - впервые за последние много лет.

- Папа, - выдохнула она в пустоту. - Ничего уже не будет.

Роларэн отрицательно покачал головой, сжимая такую хрупкую, узкую ладошку королевы, что, казалось, она вот-вот рассыплется, раскрошится в его пальцах. Каена пыталась ещё ответить хотя бы жестом, но яд действовал слишком быстро, распространялся по её телу, убивая, выжигая изнутри.

- Жжёт, - прошептала она, закрывая глаза. - Не... - Каена запнулась, не в силах выдохнуть больше ни единого слова, попыталась на последних усилиях выдохнуть ещё несколько букв и застыла, всё ещё осознанно всматриваясь в его лицо. - Папа...

- Ты не умрёшь, - голос Роларэна звучал без капли отчаяния, так ровно, совершенно не сочетаясь с плескавшейся в глазах болью. - У тебя впереди ещё долгая, счастливая жизнь, Каена.

Она уже не могла плакать. Яд испарил все до последней капельки слёзы. И дыхания в ней тоже не было - Каена хватала ртом воздух, сжимала его руку и пыталась ухватиться за остатки жизни, ещё плескавшиеся у неё в груди.

Как же хотелось бы Роларэну забыть обо всём, что случилось! Зачем он воевал? Зачем уезжал тогда?

- Ты любишь меня?

Она ждала ответа. Вновь закусила губу, отказывалась умирать до той поры, пока не услышит ответную фразу, такую короткую и такую простую - что ему стоит выдохнуть всего несколько звуков, из таинственных эльфийских рун, как в головоломке, сложить в проклятое, ненавистное слово, что для неё никогда не сыграет так, как хотелось бы. Всё это - та любовь, что никогда не умирала в его сердце, - не имела никакого отношения к тому, чего требовала королева Каена.

Зато была единственным, что вытащило Каену, дочь Роларэна, из лап болезни.

- Люблю, - он сжимал её в своих руках так крепко, что кости могли бы превратиться в пыль. И она пыталась обнять в ответ, да только уже едва-едва могла пошевелиться. - Люблю, как никто никогда не любил своего ребёнка, Каена, - голос сорвался на какой-то миг, он словно провалился на секунду в пустоту - но вынырнул, заканчивая фразу. - Не бойся. Всё будет хорошо. У тебя ещё всё впереди.

У неё - у этого тела, осколка, сгустка темноты, - уже ничего хорошего не будет.

Она попыталась улыбнуться, но лицо исказила гримаса боли.

- Она так похожа на мать...

Роларэн закрыл глаза, прогоняя действительность. Его магия мечтала вырваться на свободу; он ещё мог всё остановить. Мог исцелить её. Но ведь всё вернётся на круги своя. Всё будет так, как и прежде.

Вечные не предают.

Роларэн не мог предать Каену. Свою единственную, горячо любимую дочь. Для того, чтобы возродиться в лучшем мире, без кошмарного Златого Леса, ей необходимо умереть. Он даже не допускал сейчас мысли, что что-то могло не получиться, что Шэрра откажет, что Шэрра, может быть, умерла.