А после снял кулон, в который превратилась палица Каены, со своей шеи, и опустил на её - поверх одежды.
Стянул тот, второй.
- Это будет моим залогом, - прошептал он.
Шэрра не проронила ни слова. Он забирал то, что осталось от его - их - нерождённой дочери, умершей давно вместе со своим Златым Деревом, а взамен оставлял оружие, которое не могло причинить никакого вреда королеве Каене. Как она могла это рассматривать? Как насмешку?
Или как знак?
Вечные не предают.
Шэрра подумала, что боль была совсем уж незначительной. Она практически не чувствовала её. А Роларэн оставался безоружным - только с собственной магией, колышущейся вокруг него в воздухе, будто бы невидимая, прозрачная колыбель.
- Береги его, - прошептал Роларэн ей на ухо, почти касаясь губами кожи. - Береги кулон, жена моя.
Она содрогнулась, будто бы от удара. Пылающие пути окружили их несметными огнями, такими яркими, такими страшными, и если б она могла хотя бы начать дышать... Наверное. Наверное, тогда было бы легче?
- Я тебе не жена, - ответила она полушёпотом. - Я тебе жертва и пленница. Подаяние для королевы Каены.
- Я слишком высоко стою, чтобы носить ей подаяния, - ответил Роларэн.
- Нет ничего выше Королевы, - голос Шэрра звучал хрипло, болезненно, словно каждое слово лезвиями прокручивалось в её горле. Она хотела умолкнуть и больше никогда не поднимать на Роларэна взгляд. Разве это всё имело смысл? Разве она...
- Есть.
- И что же?
Роларэн не ответил. Он вновь посуровел, хотя на какой-то миг Шэрра была уверена, что вот-вот проявится тот, что существовал за границами Златого Леса. Но нет - спокойный, уравновешенный эльф без тени усталости и раздражения, такой мнимо холодный, без ненависти к Её Величеству...
Кто может быть выше королевы?
Шэрра потянулась к кулону, который он опустил ей на шею. Сжала, вопреки тому, что каждое прикосновение причиняло жуткую боль. А потом сняла - и вложила в ладонь Роларэна.
- Это могло бы чем-то тебе помочь? - спросила она. - Могло бы? Тогда оставляй его себе. Мне не нужна чужая палица.
Роларэн хотел возразить, но принял обратно. Шэрра не потянулась ко второму кулону - он равнодушно повесил этот на шею, а тот, с маленькой вмятиной от пальцев Тони, которую девушка заметила только сейчас, швырнул на угли.
Пылающий Путь зашипел, принимая дар, окутал его огнём, словно что-то живое - и испепелил по одному только щелчку пальцев.
- После смерти не бывает ничего другого, - прошептал Роларэн. - Если только душа всё ещё не бьётся в дереве.
Шэрра закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на тот поток разочарования и боли, который пронзил её. Он растоптал тот шанс, что у него ещё был - ради чего? Ради достоверности? Или, может быть, ей надо было только догадаться...
Роларэн склонился к ней, прижимая свои тонкие, холодные пальцы к её вискам, и только молча смотрел в глаза, так, словно боялся оторваться. Шэрре казалось, что она вот-вот задохнётся, задохнётся от того, что он только что совершил, абсолютно не сожалея о содеянном. От убийства - убийства родной дочери...
- Вечные не предают, - уверенно повторил он, - какими б ни были обстоятельства. Иначе они уже не Вечные, и из Туманов на них смотрят Твари с их кошмарным рыком и дыханием, способным убить каждого.
Шэрра вспомнила о клыках. Вечные не предают только потому, что боятся быть растерзанными на мелкие кусочки? Нет, она прекрасно знала, что было что-то ещё. Что-то такое, что она не могла уловить, не могла нащупать в полумраке и в холоде безумных и безмерных теней.
Роларэн ступил с Пылающего Пути, утягивая её за собою. Он не оставил шанса задуматься, не дал остановиться ни на секунду, ни на один удар сердца. Шэрра этого и не просила - незачем было. Она давно знала, что отступать некуда.
Вечные не предают.
Она ведь не Вечная, правда?
Вот только от этого не становилось больше жажды отказаться ради себя самой ради данного обещания. Не хотелось просто так разрушить данную мужчине клятву и уйти в темноту, в холод, туда, где она никогда и никому не будет нужна. Она почувствовала себя пусть маленькой деталью чужого страшного плана, но важной; может быть, Роларэну не удастся это убеждение разрушить.
Верит ли он, что разбил ей сердце?
Столь ли он слеп, как она полагает, или, может быть, это она не может увидеть правды за громогласными словами?
Предатель?
Мститель?
Уставший отец, который давно уже отбросил в сторону все мечты о воскрешении единственного живого существа, которое он искренне любил.
Шэрра не думала больше. Она чувствовала, как смерть подбиралась совсем близко. Она видела, как бросались в стороны люди, подальше от непобедимого Вечного, что шагал на поклон к королеве. Кто может быть важнее Каены? Кто может быть выше неё по положению, силе, по магии, что бьётся в её сердце?
Кто обладал большим, чем она успела украсть? Кто это мог бы одолеть - кто мог бы заковать в кандалы не только то, что было в нём, но и то, чем обладала сама королева? Неужели мужчина, которого она любила?
Шэрра знала, что любовь не могла обладать такой силой. Знала, что сколько б Каена ни мечтала о его поцелуях, он всё равно не вёл бы себя, как хозяин. Выше короля. Выше королевы. Выше всего этого грязного мира.
Он не переступал порог дворца, как льстивый любовник. Не перешагивал через порог, будто бы мечтающий оказаться в её постели, зависимый от милости и жажды любви Каены. Не вышагивал, словно царствующий над женщиной в силу мелких манипуляций, порока и бессмысленных ласк.
Не ступал, будто бы всемогущий маг, который одним ударом мог бы смести королеву.
Он не был победителем. Не был хозяином.
Он так устал, и сил оставалось слишком мало, чтобы драться чарами. В его глазах не горела любовь к ней, как к женщине - скорее как к несмышлёному ребёнку.
Он не боялся её. Он не был её благодетелем; он был единственным пристанищем, не желавшем, впрочем, принимать королеву, залитую кровью. Он был тем самым её миром, который она пыталась затопить кровью, но так и не смогла. Он шёл к ней, будто бы проносил сквозь коридоры дворца молчаливую, бессмертную мораль о том, кто имеет право распоряжаться жизнями. Он не был слугой, он был, казалось, Златым Лесом - всепрощающим родителем, вернувшимся за своим заблудшим ребёнком.
Последний из Вечных.
Шэрра поняла. Только в этот миг, когда перед ним открылись двери во дворец, когда из темноты послышалось тихое приветственное рычание, а эльфы склонились в издевательском полупоклоне, казалось, она осознала, кем именно он был. Чьё имя воскресила Каена.
Последний Вечный Златого Леса. Последний. Других у этих полумёртвых деревьев уже не будет.
Теперь она знала - теперь она чётко сознавала причины каждого из его действий. Вечные не предают. Он не солгал ей. Он сказал чистую правду.
Теперь она сама пойдёт до конца. Даже если ради этого потребуется умереть. Теперь она знает.
Вечные не предают.
- Не положено! - рявкнул страж, стоявший у двери, вытянувшийся, сжимающий в руках своё жалкое оружие. Второй промолчал - он, возвышающийся у второй створки, как для эльфа, был слишком крупен, и просто угрожающе взвесил в руке копьё, которым планировал, если понадобится, нанести удар. Ни в одном из них не было ни капельки верности, они не собирались стоять насмерть ради благодати Каены Первой, но всё же - стояли тут. Потому что, вероятно, выбора у них как такового и не было.
Роларэн не проронил ни слова. Стоило только копьям скреститься у него перед глазами - лишь вскинул руку, и двери раскрылись сами по себе.
Силовой волной швырнуло на пол тронного зала эльфов. Остроухие - теперь Шэрра могла оценить всё презрение, пылавшее в словах людей по отношению к смертным - пусть они об этом и не ведали, - представителям эльфийского рода. Остроухие - не эльфы, а жалкая пародия на них, то, что надо вытравить, будто бы паразита, выжечь.
Выжечь.