Если добавить, что в этот день Ковтун видел еще полярного волка, рыскающего по тундре, то надо признать, что его рабочий день был вполне достоин полярных романов.

Рабочий день Курицына и Перетолчина также был чреват неожиданностями — ряд неприятных шивер и один порог заставили их порядком повозиться с байдаркой.

Мы стали на ночь у. конца большой шиверы. Река пенящимся потоком, усеянным камнями, выходила с юга из извилистого ущелья. Выше, в самом ущелье, река мчится по узкому руслу с громадными камнями и низвергается с них бурными каскадами. Байдарку можно переправить через этот страшный порог только обнеся ее и груз по берегу.

Но на это мы потратим много времени, а верховья реки уже близки; легче дойти до них пешком.

Поэтому, оставив наших техников отдыхать и ловить рыбу у порога, мы с Ковтуном уходим вверх. Перетолчин настойчиво советует взять ружья, а если мы не хотим, то обязательно уж финские ножи: из опыта ангарских крестьян следует, когда медведь навалится на вас, распороть ему живот ножом. Но я совсем не хочу, чтобы медведь на меня наваливался: мне кажется, тогда уже поздно будет пороть ему брюхо. Поэтому я отдаю свой финский нож Ковтуну и беру с собой катушку кинопленки: если зажечь ее, то вряд ли медведю придет охота знакомиться.

Мы, по обыкновению, расходимся в разные стороны: я иду вверх по реке, а Ковтун уходит на юг в горы. Выше порогов долина немного расширяется, низкую террасу покрывают болота и кустики. Часто попадаются признаки недавнего пребывания медведей: следы лап на влажной почве, разрытые норы сусликов, кучи помета, показывающие, что медведи пожирали огромное количество прошлогодних ягод. Но самого мишки мне не удалось встретить, и опыт с кинопленкой так и остался только в проекте. Нож Ковтуна также пролежал все время в ножнах.

Хотя мы находимся на крайнем севере, на 68° широты, но горы теперь имеют радостный, сияющий вид. Зеленая трава покрывает нижнюю часть склонов, и нередко в ней видны чудесные цветы — то совсем чуждого нам вида, то представляющие уменьшенную копию наших южных растений, например карликовые незабудки, листья которых похожи на лишаи. Встречаются и небольшие желтые рододендроны и кислица (Oxyria digyna), почковидные листья которой по вкусу похожи на щавель, из них мы варим превосходные зеленые щи.

Птиц здесь гораздо меньше, чем в тундре, — редко-редко увидишь здесь утку или одинокую гусиную семью, поселившуюся на маленьком озерке в долине реки. В траве можно найти гнезда маленьких птичек; из них выглядывают Широко раскрытые желтые рты птенцов.

Я ночую у развилины, где сходятся два истока реки. Вернее, лежу у костра, потому что светло и не хочется спать. Ночь холодна и туманна, и комары скрылись. Через вершины перекатываются сигарообразные облака — я сейчас нахожусь в той области, где они зарождаются во время фена. Начинает накрапывать дождь.

На другой день возвращаюсь к палаткам… Меня отделяла от них шумная река, и пришлось долго кричать, пока перевозчик — Перетолчин — услышал и приехал за мной на байдарке.

Ковтун возвращается к вечеру; его пригнало с гор ненастье, которое закрыло все кругом. Но то, что мы сделали, достаточно: пройдено 315 км по реке, мы проникли уже на южный склон Северного Анюйского хребта, так как в области порогов Уваткын пересекает ось хребта. Следует спешить в Чаун, в начале июля туда может уже прийти наша морская шлюпка, и нужно будет начать работу на побережье губы.

Ненастье принесло с собой большой подъем воды в реке. 3 июля под утро я проснулся от необычного шума и увидел, что река мчится мимо палаток бурным и мутным потоком, уже залила половину галечника, на котором мы стояли, и хочет унести вытащенную на берег байдарку и все, что под ней сложено на ночь — резиновые сапоги, весла, бечеву. Порог Уваткына от этих дождей превратился в грохочущую пенистую стремнину.

Опять идет дождь, а ночью даже и снег. Мы застали здесь еще старый снег, лежавший кругом под обрывами берега и в горах. Мы попробовали изготовить из него мороженое, но неудачно: снег уже превратился в зернистый фирн, и его приходится отцеживать сквозь зубы, съедая отдельно какао и сгущенное молоко.

Обратный путь вниз по реке для нас праздник после тяжелой работы по подъему лодки. Правда, первые 65 км это отдых только для меня, потому что остальным придется идти пешком — байдарка вместе с грузом может поднять только одного человека. Это приятное плавание вниз по реке достается на мою долю.

Какое это удовольствие — мчаться вниз по горной речке, по шиверам и стремнинам, со скоростью 15 км в час. Только успеваешь отгрестись от утеса, на который наносит течение, как из-за поворота выдвигается новая опасность. Все время надо быть начеку, внимание напряжено.

Но когда я выезжаю в область расширения, с ее многочисленными протоками и кустами, путешествие становится еще опаснее. Сильное поднятие воды в реке вызвало новое размывание берегов, и глыбы земли вместе с кустами загромождают фарватер, а вода мчится через кусты бывших островов. Очень опасно, если тонкая резиновая байдарка с размаху ударится о сучья, торчащие из таких барьеров, или попадет в водоворот и навалится боком на куст. Мне приходится усиленно работать веслом, и дважды я даже выбрасываюсь на полной ходу на берег, чтобы избежать грозящих мне кустов.

К концу дня я начинаю думать, что такие праздники, как этот, чересчур утомительны, и я охотно поменялся бы с кем-нибудь на более серые будни.

Река выносит меня к концу последнего увала, и я внимательно слежу, чтобы войти в большую протоку, которая ведет к левому берегу, где расположена наша база, но протоки нет. Выскакиваю на галечники, хожу взад и вперед, но протока исчезла. Вся масса воды уходит теперь вправо, а к базе попадает только несколько мелких ручьев; мне приходится перетаскивать байдарку по галечнику, обдирая ей дно. Впрочем, такие случаи были предусмотрены, и в самом начале работы мы обтянули дно байдарки слоем брезента. Теперь этот брезент уже весь в дырках.

Мои спутники приходят к вечеру уставшие до смерти. Хотя по берегу гораздо ближе, чем по реке, но все же им пришлось отмахать километров пятьдесят по горам, по болотам, по кустам. И они жаждут скорее залезть в палатки, запрятаться от комаров и полежать спокойно.

Только Ковтун — инициатор этого героического похода, сэкономившего нам один день пути, — бодр и свеж; он привык каждый день взбираться на горы.

Выбраться на лодке отсюда не так-то просто — маленькая, мелкая проточка, текущая вдоль левого берега, только в двух километрах ниже соединяется с главным руслом. Приходится протаскивать лодку через почти сухие перекаты. Но через несколько часов обе лодки плывут уже по большой протоке. Скучные плоские береговые обрывы, вдоль которых мы поднимались с таким трудом, проносятся мимо нас с быстротой 10–12 км в час. Через несколько часов мы уже у устья Малого Чауна. Здесь надо сделать остановку для осмотра холмов Теакачин.

Тундра переменилась за эти пятнадцать дней. Появилось множество комаров, и прогулки по болотам в густых сетках при удушающей жаре доставляют мало удовольствия. «Удушающая» жара — это конечно сильно преувеличено, но для нас после целого года холода 19е тепла в тени и больше 30° на солнце кажутся нестерпимой жарой.

Появились также другие маленькие существа, но более симпатичные — гусята. Везде в протоках и на галечниках видны уплывающие и убегающие гусыни с выводками. Как-то раз мы высадились на отмели возле такой семьи; гусыня улетела, а гусята доверчиво пошли за нами и спустились в воду возле лодки. Наши охотники испытывают большие мучения при виде такой доверчивой дичи. Но охота в Чаунском районе запрещена с 15 июня, да мы сами не решились бы убивать мать и губить гусят.

Рыбная ловля не запрещена, и Перетолчин по-прежнему ставит сеть, которая неизменно приносит черных хариусов. Сегодня ночью на реке возле сети слышались пронзительные крики — это кричала гагара. Когда Перетолчин отправился осмотреть сеть, оказалось, что гагара» увидав в сети рыбу, нырнула за ней и сама запуталась. Сеть была порвана и безнадежно запутана, и по воде далеко разносились крепкие выражения, которые расточал по адресу гагары наш рыбак. Я услышал знакомые проклятия ангарских крестьян: «гад» и «змея».