Хани осеклась и чуть не выронила суму с пожитками, но Раш оказался рядом и подхватил ее, тут же сунув обратно девушке в руки.

  - Ну, сперва им придется через меня переступить, kama'lleya, - сказал он, не отрывая взгляда от полога. Тяжелая шкура раз колыхнулась и притихла, недвижимая, будто белые шапки гор.

  - Что? - Хани не разобрала последнего слова, брошенного чужестранцем небрежно, словно все на свете знали, что оно могло значить.

  - Заноза, - сквозь зубы процедил Раш.

  - Ты что же - собрался перерезать всю деревню?! - Глаза Хани округлились от понимания, что чужестранец, если потребуется, пустить в дело свой странный меч.

  Вместо ответа Раш прижал палец к губам, призывая ее замолчать. Он осторожно подступился к пологу, бесшумно, точно ноги его е касались пола. Хани заметила в его руке один из кинжалов, тот странный, будто б заточенное трехгранником длинное шило. Девушка даже не стала пытаться вспомнить, как упустила момент, когда чужестранец успел вооружиться им. Только вот штаны затягивал - а уже готов прирезать всякого, кто дорогу загородит.

  В груди Хани оборвалось, когда Раш метнулся вперед, рванул полог на себя, срывая его с веревки. В получившемся шкурном капкане беззвучно трепыхался пленник. Судя по росту - чужестранец словил Филу.

  - Она же ребенок! - взорвалась девушка, налетев на него в отчаянной попытке высвободить одноглазую помощницу Мудрой.

  Но Раш оттолкнул ее, завернул шкуру коконом и только после высвободил немного места для того, чтоб разглядеть добычу. Пытаясь освободиться, Фила стащила повязку с мертвого глаза: кожа только немного подсохла, но стежки от иглы еще исходили сукровицей. Раш без брезгливости выдержал ее взгляд, ухватил за подбородок, надавил так, что девочке пришлось открыть рот. Нахмурился.

  - Язык на месте, отчего же молчит? - Он перевел взгляд на Хани, дожидаясь ответа.

  - Не может она говорить. Отпусти ее.

  - У нее есть один глаз и руки - достаточно, чтоб указать, в какую сторону мы ушли. Дай мне веревку. Ничего не станется, если она немного полежит здесь связанная. Ну, живо! - торопил он.

  Хани послушно исполнила приказ. Пока он обвязывал веревкой шкуру с Филой, Хани заглянула в кладовую. Горшки с мазями, целебные бальзамы, заготовленные мешочки с травами, сушеные пиявки и ягоды. Предназначения большей части стоящего на полках, она не знала, но собрала то, что могло пригодиться в пути. Толченый в пыль белый уголь, чтоб прочистить воду, настоянные на огненном бри мятные и полынные отвары, красная глина. Ей было жаль Филу, но Раш был прав - девочка выдаст их не задумываясь. Не из злости, а потому что таковы все северяне - отмеченных черной магией надобно обезглавить, чтоб не сталось непоправимого. Хани вспомнилась чужестранка Миэ, которая до последнего билась за тронутого скверной шарашей, жреца. Тогда Хани сказала, что мертвеца нельзя спасти. Теперь она сама мертва, но бежит от участи. Может, остановиться, покориться, пока в ней осталось то, что способно не поддаваться власти Шараяны? Что если темная богиня овладеет ей и заставить творить злодеяния? Девушка много раз слышала страшные истории, как люди, отмеченные темным, переставали быт тем, кем были, и творили ужасное, прославляя Шараяну. Тот, кто пока не сотворил зла опасен уже тем, что в любой момент станет игрушкой в руках своей госпожи.

  - Эй, не время теперь спать, - Раш тронул ее за плечо. - Все взяла?

  - Да, - кивнула она и сунула ему в руки суму. - Уходи.

  - Чего? - непонимающе переспросил чужестранец.

  - Можно выйти через заднюю стену в передней, - быстро заговорила она, ухватила Раша за рукав и поволокла к очагу. - Ту сторону всегда дождем мочило больше остальных. Еще когда мы с Роком уезжали, дерево уж гнило. Будто бы не видать, чтоб тут что-то переиначивали, значит, ты сможешь пробить дыру и уйти через частокол. Там дальше лес, можно спрятаться, если за тобой стану гнаться. Но я попробую... - Хани вытолкала Раша в переднюю, отклонила полог и они очутилась в крошечной коморке, которой стало продолжение коридора. Воздух здесь застоялся, пропитался гнилью. Хани рванулась к завешанной шкурами стене, отклонила и, с облегчением, улыбнулась. - Вот здесь, совсем мягко стало, можно ногой выдавить. Я пойду к ним. У тебя будет довольно времени, чтоб уйти.

  Чужестранец озлобился, губы раскрыли оскал.

  - Дрянная из тебя героиня, - прошипел ей в лицо. - Говоришь, а у самой ноги дрожат, зубы пляшут от страха.

  Хани сглотнула. Видит ее насквозь, будто читает мысли прежде, чем они заберутся в ее голову. Что стыдного в страхе?

  - Я не для того за тобой тащился в треклятую башню, чтоб теперь оставить здесь. Он сцепил пальцы на ее запястье, сжали так сильно, что Хани вскрикнула от боли, но чужестранец не ослабил хватки. - Мы уйдем вместе, я смогу тебя защитить, kama'lleya, только под ногами не путайся и загривок под топор не подставляй. Даже если мне придется вырезать к харстам всех до последнего младенца - я это сделаю, потому что я дал обещание.

  Тут он оборвал сам себя. Хани видела, что Раш чуть не сказал сгоряча то, о чем говорить не хотел. Какое обещание, кому?

  Дверь хижины скрипнула, впуская морозный воздух и Мудрую, за которой следовали двое. Кожевник и парень, лицо которого Хани видела впервые. Этим двоим пришлось согнуться пополам, чтоб пройти в низкие двери. Раш даже не пытался скрыться: шкурный полог скрывал их тела, но ноги выставлял напоказ. Чужестранец вышел, загородив Хани свой спиной, а она, послушная, не высовывала носа и молчала, даже тогда, когда Раш взялся за меч. Со страху Хани показалось, что длинное скошенное лезвие подмигнуло ей кровавыми бликами.

  - Встал, значит, на ноги, - проскрипела Мудрая. - Я уж думала, что Гартис тебя примет.

  - Дайте нам уйти - и все останетесь целыми, - сказал Раш. - Никто не станет трогать эту девушку, никто не будет глядеть ее отметины. Мы не сделали ничего лихого никому из вас, так что разгородите нам дорогу и все останутся со своим интересом.

  - Мудрая, дай я этому говоруну язык завяжу крепше, а то мелет им, как брехливая собака. - Кожевник собрал ладони в пудовые кулаки, окружия мышц перекатывались под рубахой.

  Он был вдвое больше чужестранца, и в рост, и вширь, но Раш даже бровью не повел.

  - Говорила, что лихой он, - покачала головой Мудрая. Ее седые волосы так истончились, что, казалось, косы вот-вот треснут, точно сухой тростник. - Думаешь, мне надобно ее глядеть, чтоб видеть ее порченое нутро? Только вы в деревню зашли, я все поняла. У ней и светлого теперь нет, Вира отняла свое благословение. Ты, чужестранец, нам без надобности - иди своей дорогой. Не нашим рукам тебя карать, какими бы злодействами ты не занимался. Но она, - костлявый палец указал ему за спину, - останется, и примет свою участь. Я нарочно дала времени, чтоб одумалась, очистилась молитвами и вспомнила, что она родилась от снега и мороза, а не вышла из овечьего навоза.

  - Я плохо говорю на северном, но не так уж, чтоб ты, старуха, моих слов не разобрала. Свои речи другим дуракам оставьте, я наслушался до скончания дней про ваши порядки. Сносите головы кому другому, если охота есть куражиться, а Хани со мной идет - и весь сказ.

  Кожевник рванулся вперед, озлобленный неуважением к Мудрой, но Раш остановил его одним взмахом меча. В тесном коридоре клинку как раз хватило места, чтоб описать широкую дугу, хватануть по животу северянина. Тот выпучил глаза, недоуменно глядя, как из распоротой рубахи, источая зловоние и пар, вываливаются его кишки. Кожевник упал на колени и уткнулся лицом в собственные потроха. Кровь стремительно расползалась по полу уродливым пятном, лизнула подошвы сапог чужестранца. Хани потихоньку попробовала зачерпнуть светлой магии, но ладонь осталась пуста.

  - Ты на смерть подписался, Мудрая тому свидетель! - взревел молодой северянин, но ему хватило ума не подступаться к чужаку.