– За седьмого и восьмого дипломантов из нашей комнаты! – сказал Чемогуров. – А вон там, видите, наши с Михал Михалычем отметины...

И мы выпили шампанского. Потом долго обсуждали защиту. Мою английскую речь, Славкину работу, которую все называли «почти диссертацией», и выступление долговязого недоброжелателя. Оказалось, что это самый настоящий научный противник. Он занимался теми же расчетами, только другим методом. Я встал ему поперек пути, не зная этого.

– Наука – жестокая вещь, – сказал Мих-Мих.

– Ну, ребятки, теперь вы инженеры! – сказал Чемогуров, – я в этом почти не сомневаюсь. А кто знает, что такое инженер?

– Я знаю, – робко сказала моя жена.

– Вы? – удивился Чемогуров.

– Мне дочка объяснила, ей три года... Так вот, инженер – это глагол такой. Она где-то узнала про спряжение глаголов и спрягает сейчас все подряд. Очень смешно! Я птица, ты птица, она птица, они птицы... Я ей сказала, что наш папа скоро будет инженером. И она стала спрягать: я инженер, ты инженер, он инженер... Я говорю – неправильно, а она говорит – почему? Ведь складно получается.

– А что? – серьезно сказал Чемогуров. – Она совершенно права. Глагол обозначает действие. А что главное в инженере?... Тоже действие!

И мы выпили за новый глагол «инженер». Все мы были инженерами, кроме моей жены, которая еще училась на инженера. Поэтому, чокаясь, мы с удовольствием спрягали этот глагол и повторяли, как стихи:

Я – инженер,

Ты – инженер,

Он – инженер,

Мы – инженеры!

Эпилог. Кто где

Со времени нашей защиты прошло уже довольно много времени. Я по-прежнему работаю в институте младшим научным сотрудником, правда, на другой кафедре. Сейчас я занимаюсь экспериментами с лазером под руководством нового шефа.

Профессор Юрий Тимофеевич ушел на пенсию. Заведует моей прежней кафедрой теперь Мих-Мих, который защитил докторскую. По этому случаю он отпустил бороду.

Славка Крылов работает в Кутырьме. Он тоже защитился по физике высоких энергий. В среднем два раза в год он приезжает в Ленинград. По делам или в отпуск. Он начальник отдела в своем институте. В Кутырьме он женился, у него теперь двое детей. Славка называет их «кутырятами».

Ко мне приезжал друг Автандил. Оказывается, я оставил ему свой адрес. Наконец, выяснилось, что Автандил – главный винодел совхоза. Несколько дней мы провели по тбилисскому образцу.

Сметанин работает заместителем директора Дворца Культуры. Его фиктивный брак успешно продолжается. Дочка Сметанина скоро пойдет в школу. Сметанин выглядит очень деловым. Когда мы с ним случайно встречаемся, он предлагает достать билеты на любую премьеру в любой театр. Но я предпочитаю ходить в кино.

Гения я видел недавно по телевидению. Он пел в вокально-инструментальном ансамбле. У него были длинные волосы и знакомая мне детская улыбка.

Вика работает на том же заводе. Замуж она не вышла. Зато каждое лето ездит за границу. Она общественный деятель. Я ее вижу довольно часто, потому что живет она рядом. При встрече я всегда чувствую себя неловко. Мне не о чем с нею говорить. Про Крылова она не спрашивает.

Когда приезжает Славка, мы идем с ним к Чемогурову. Евгений Васильевич сидит в той же комнате. Шифр на двери уже несколько раз менялся. Электроинтегратор списали, и Чемогуров отгородился большим фанерным плакатом «Храните деньги в сберегательной кассе!». Не знаю, где он его раздобыл. Чемогуров по-прежнему старший инженер. Мы сидим с ним, пьем вино и вспоминаем всю нашу эпопею с защитой дипломов. И с каждым годом нам все грустней и приятней ее вспоминать.

Чернильных пятнышек на потолке теперь пятнадцать.

Часть 3. Сено-солома

Добровольцы

Летом у нас на кафедре тихо, как в санатории. Если по коридору летит муха – это уже событие. Преподаватели в отпуске, студенты строят коровники в Казахстане, а мы играем в настольный теннис. Мы – это оставшиеся на работе.

В этот день была жара, и я не нашел партнера. Прошелся по лабораториям, покричал, но безрезультатно. Все будто вымерли. Тогда я от нечего делать решил поработать.

В жару работать вредно. Об этом даже в газете писали. Предупреждали, что не следует злоупотреблять. Поэтому я начал полегоньку. Сел за лазер и плавными движениями стал стирать с него пыль. Я старался, чтобы пыли хватило до конца рабочего дня.

Тут вошла Любочка, наш профорг. Она меня долго искала между шкафами, но все-таки нашла. Любочка очень обрадовалась и сказала:

– Петя! Какое счастье! От кафедры нужно двух человек в совхоз на сено. На две недели. Дело сугубо добровольное. Ты ведь в отпуске еще не был? Это то же самое. Даже лучше.

– Кормить будут? – зачем-то спросил я. В таких случаях нужно сразу отказываться. Но я сразу отказаться не могу, боюсь обидеть человека.

– Еще как! – просияла Любочка. И она принялась рисовать картины природы. Молоко, сено, купание в озере, прогулки при луне и прочее. На прогулки и прочее она намекала с каким-то подтекстом.

– Не могу я, – сказал я уныло. – У меня жена и ребенок.

– Дядя Федя согласился, – сказала Любочка. – А у него даже внуки.

– Ладно, я поговорю с женой, – сказал я.

Жена у меня, надо сказать, очень хорошая женщина. Она умеет решать за меня разные вопросы. Исключая чисто научные. Я сказал ей, что нужно помочь совхозу. Совхоз стонет от недостатка кадров.

– Знаем мы эти кадры, – сказала жена. – Езжай. Это будет вместо отпуска. Только не теряй там голову.

– Голову я оставлю здесь, – предложил я.

– Ее кормить надо, – сказала жена. – Оставь что-нибудь другое.

Вот такой у нас, так сказать, стиль общения. С детства. Со стороны наши диалоги похожи на пьесу абсурда. Но мы отлично друг друга понимаем.

– Пиши письма, – сказала она.

– Поливай фикус, – сказал я.

– Читай классику. Много денег я все равно тебе не дам.

– Все относительно, – сказал я.

– Кроме денег. Их всегда абсолютно нет.

Мы в очередной раз посмеялись над этим обстоятельством жизни, и тема была исчерпана. Жена вынула из кладовки джинсы, в которых я делал ремонт. Почему-то их забыли выбросить в свое время. По расцветке они напоминали политическую карту Африки. К тому же рваную. Теперь им предстояло послужить общественному делу.

На следующий день я сказал Любочке, что согласен. Она меня похвалила.

– Молодец! Все равно бы послали, – сказала она. – А так все-таки легче.

После обеда нас собрали в актовом зале. Народу со всех кафедр набралось человек тридцать. В основном, лаборанты и техники. Были и студенты, которые не успели уехать в Казахстан. Младших научных сотрудников было двое – я и Барабыкина с аэродинамики. Барабыкиной лет тридцать семь, она давно младший научный сотрудник. Теперь, наверное, уже пожизненно.

Выяснилось, что самым главным будет Лисоцкий Казимир Анатольевич. Он не успел уйти в отпуск, его и прихватили. С одной стороны, приятно, что Лисоцкого прихватили. Это редко бывает. А с другой – я не очень хорошо представляю, можно ли пойти с ним в разведку. Мне всегда казалось, что нет.

Дядя Федя, стеклодув, сидел рядом со мной и уже строил планы. Тематически его планы всегда известны. Но он умеет их разнообразить нюансами.

– Лучше брать с собой, – сказал дядя Федя. – Чтобы там зря не бегать.

Тут как раз начал говорить Лисоцкий. Он хорошо говорит.

– Товарищи! Нам выпала... – начал Лисоцкий, а дальше я начал регистрировать глаголы. Вся суть в глаголах. Умение слушать глаголы экономит время. И нервную энергию тоже. Глаголы были такие: доказать, показать, умеем, знаем, не знаем, косить, сушить, пропалывать, есть, жить, три раза будем, хочу предостеречь, пить и выполним. Еще много раз было «должны», но я не уверен, что это глагол.

Я в это время рассматривал коллектив. Сплошная молодежь. Судя по виду, энтузиасты. Женщин было семь. Шесть молоденьких и Барабыкина.