- Бывает же такое, - удивился Змей. - А зачем вам кривые волшебные зеркала?

- Многие пялятся в них от скуки, - пожала плечами Алена. - Некоторые даже начинают верить всему, что им показывают.

- Небось это колдовство какого-нибудь местного Черномора, - хмыкнул Змей. - Отвлекает народ, а сам в это время обделывает какие-то свои грязные делишки.

- На самом деле там, по ту сторону экрана, целая толпа таких черноморов, - невесело улыбнулась Алена, - и тысячи простых трудяг, которые по их указке всю эту ерунду монтируют, передают, пытаются даже что-то настоящее порой показать. Им позволяют иногда, просто ради того, чтобы народ не оторвался от экранов... Ой, что-то я совсем не про то рассказываю.

- Ты говори, говори. Тошнехонько, небось, живется в этом вашем мире с кривыми зеркалами. Вот и захотелось тебе в какой-то новый мир перебраться. Так?

- Не знаю, - Алена мотнула головой. - Я не уверена, что хочу здесь остаться. Хотя дома меня особо никто не ждет. Родители умерли, а дальним родственникам я не нужна. Но здесь всё как-то... слишком ярко, что ли? Слишком по-настоящему. Я сначала думала, что попала в сказки. Есть у нас такие истории — и про тебя, и про Бабу Ягу, и про Кощея... Но здесь всё не совсем так, как в сказках. Или даже совсем не так.

- Тебя это пугает?

- Не особо. Просто хочется что-то значительно сделать. Но вокруг одни волшебники, а я в магии не разбираюсь. Даже про шишки эти ничего не знаю.

- А, шишки, - Змей кивнул. - Они, по сути своей, как мои чешуйки. Мир был сотворен, когда разделились два первоначала. Небесный Огонь - Солнце дает нам свет и тепло. Земная твердь - Великая Змея, пожирающая свой хвост, дает нам плотность. Яга говорит, что Великая Змея держит на себе всю землю. В высшем смысле это так и есть. А шишечки - можно сказать, что это ее чешуйки. В то время, когда мир еще только создавался, кроме маленьких осколков, шишечек, появились и осколки побольше. Со временем они обрели разум и стали жить собственной жизнью... Один из таких осколков - я. Другой - Святогор. Есть и еще кое-кто. Мы - разные. Я более изменчив, изворотлив умом и телом. А Святогор - он крепче и тверже. Ну, а про детей Солнца и Земли, то бишь Небесного Огня и Великой Змеи тебе, небось, и Баба Яга все рассказала.

- Выходит, эта шишечка и ты - из одного материала?

- Ага, - самодовольно улыбнулся Змей. – В каждой такой шишечке сила большая скрыта. А во мне, представь, сколько эдаких шишечек! Помнится, представил меня один рыцарь чудищем о семи головах. Так я, не будь дурак, все семь отрастил! - он горделиво выпятил грудь, вспоминая о былом подвиге, но потом, нахмурился и покачал головой.

- Ох и намучился с ними. Мешаются, куда попало огнем плюют, только зря силу тратят. Пока я порядок навел в головах, этот рыцарь три из семи мне снес... Ну потом я его подпалил легонечко. Да и дал ему удрать восвояси. Как потом понял - зря. Надо было дождаться, пока он мне все головы, кроме последней, снесет.

- Почему? Ведь, когда голову рубят, это, небось, больно!

- А, - он махнул пренебрежительно рукой. - Я могу свой болевой порог регулировать. Не в том дело. Как я мучаюсь, абсорбируя в себя потом отрубленные лишние головы - это отдельная история. Если сожрать их, то перевариваются плохо. А постепенно, через кожу впитывать, это отдельная морока на несколько дней. Но хуже всего, когда после боя голов остается больше одной, как в том случае. Надо ведь было потом уговорить три лишние головы бесследно рассосаться в организме. А они оказались умные! Философские диспуты со мной стали вести. О равенстве, о самоценности разумных существ. Никак, бестии, не хотели самоликвидироваться, - Горыныч тяжело вздохнул. - Нет ничего хуже, чем спорить с самим собой.

- У тебя что же, раздвоение... точнее, расчетверение личности случилось? - ужаснулась Алена.

- В общем, да... И ведь что обидно, боеспособность моя в такие дни резко снижается. Прежде, чем что-либо сделать, приходится все головы убеждать, что надо делать именно это, и именно сейчас.

- Ну и как же ты справился с этим?

- Да никак, - Змей скривился. - Надоели они мне своей демагогией до-смерти. Ну я и откусил их от туловища, одну за другой, пока спали... И какая, скажите мне после этого, сволочь придумала, что я должен быть многоголовым?

- Да-а, - посочувствовала Алена. - Трудно тебе. А вот я читала в одной сказке про змея о двенадцати головах и двенадцати хоботах...

Горыныча аж передернуло.

- Не говори больше никому! А то представят еще, и придется соответствовать. Или ты неспроста этот разговор про головы завела?

- Да вот сказали мне, что убить тебя, Змей, можно...

- Меня? Убить? Ха-ха...

- Мечом-кладенцом, - голос Алены был предельно серьезен.

- Кладенцом? - смеяться Змей перестал. Почесал бровь. - Может, и в самом деле можно. Пока не попробуешь, наверняка сказать нельзя. Вообще-то, по сути я бессмертен, в силу своей полиморфности. Но если, например, разрубить меня на мелкие части, да еще и раскидать их подальше друг от друга, то наверное... Да нет, постепенно соберусь, скорее всего, по кусочкам. А впрочем, ни разу еще не пробовал. И не собираюсь.

- Мечом-кладенцом можно легко порубить на кусочки кого угодно, - покачала головой Алена. - Я видела его в действии.

- Я тоже видел, - Змей нахмурился. - А сейчас меч-кладенец у Кощея?

- Совершенно верно. А Кощей тебя не любит.

- Спрятать бы этот кладенец куда-нибудь понадежнее... Если ходят по земле байки о том, что меня можно им убить, то ведь наверняка и до Кощея дойдет.

- Если уже не дошло, - кивнула Алена.

Горыныч заходил по комнате из стороны в сторону. Похоже, он просчитывал какие-то, только ему ведомые комбинации.

- Но ведь и Кощея тоже можно убить! - вспомнила Алена.

- Да? - Змей удивленно наклонил голову. - И как же, интересно мне?

- Да очень просто! Есть такая сказка, причем не одна. За тридевять земель, в Тридесятом Царстве, в Тридесятом государстве стоит дуб, на нем висит, на железных цепях ларец, в ларце заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце игла. В ней-то и есть смерть Кощеева. Сломать эту иголку, и все, конец Бессмертному!

Горыныч недоверчиво хмыкнул.

- Занимательная история, но в Тридесятом царстве такого чуда нет. Я бы знал. Однако про сказки твои нужно проверить. Вспомни-ка еще что-нибудь.

Алене пришло в голову только стихотворение Пушкина:

- У Лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том.

И днем и ночью кот ученый

Все ходит по-цепи кругом...

- Лукоморье - это мыс такой. Недалеко от Неаполя. Там у Черномора летняя вилла, - заулыбался Горыныч. - А история это давняя. Черномор, ради очередной своей прихоти, заказал себе ученого кота. Ну, ему и привезли. Кот человеческим голосом всякие сказки-песенки петь умел. Посадил Черномор этого кота на цепь, и заставлял его развлекать публику. Коту это, понятно, скоро надоело. Он, не будь дурак, освободился, спер цепь, да и удрал. Цепь, правда, оказалась только позолоченная. А сам кот, Баюном его звать, до сих пор у Бабы Яги живет.

Алена продолжила выборочно цитировать Пушкина. Змей кивал.

- Да, как с натуры написано. Но дуба с сундуком всё равно не припоминаю. Постой! - Горыныч хлопнул рукой по столу. - Есть тут одно место... Дуб древний, а на нем ларец какой-то, на цепях висит. Ох, если оно, то я уж повеселюсь тогда! Пошли!

Вскочив с кресла, он почти бегом бросился из комнаты в большую залу, превращаясь на ходу в змееподобное существо.

- Лезь мне на шею. Да держись там покрепче. Сейчас мигом слетаем.

- Куда?

- На остров Буян.

Лететь на Горыныче оказалось страшнее, чем на богатырской лошади. Алена попыталась отвлечься разговором.

- Скажи, пожалуйста, отчего у вас с Кощеем такая нелюбовь друг к другу?

- Да Кощей не только меня, он вообще всех ненавидит. Как правильно Лебедь сказала, это его натура природная. Ведь он в семье младшенький. Никогда не удавалось ему превзойти своих старших братьев ни в силе, ни в колдовском умении. Вот и озлобился на весь свет. Одно слово - Заморыш.