Словно издалека донесся удивленный голос матери:

«Какой почтальон? При чем тут почтальон из Дьёра?»

«Бежи приехала из Дьёра неожиданно и накупила здесь уйму всяких вещей. Знаешь, Аги, я ее любимица, и ты должна понять…»

«Ты уходишь? — встряхнулась Аги. — Сейчас уйдешь?»

«Почему ты не позвонила по телефону? — спросила большая Аги. — О приезде этой тети… и вообще…»

«Почему не позвонила? — Ютка нахмурилась. — Не сердитесь, пожалуйста, но это не мой стиль».

«Не твой стиль?»

Ютка Кадар стояла посреди комнаты с таким видом, словно ее глубоко оскорбили. Она учтиво поклонилась:

«Пока! До свиданья!»

И исчезла.

Мы снова остались одни. Чуть погодя свечи все же зажгли.

«Ну что ж, доченька!» — Доктор киноведения поднялся со стула. Попытался улыбнуться. Даже речь какую–то произнес. Даже обо мне упомянул, как о верном друге семьи.

— Поэтому–то вас и оставили в клозете? — Йолан Злюка–Пылюка сделала в воздухе сальто.

«Ляжем–ка пораньше спать!»

Это было предложение большой Аги.

«В постель, в постель!»

«Ты права, моя милая! В последнее время я просто не в состоянии поздно ложиться. Нет ничего лучше, чем лечь пораньше».

Это сказал отец, однако вид у него при этом был не очень счастливым.

Не выглядела счастливой и Аги.

В синей ночной рубашке она стояла у окна, уставившись на темную улицу. Я сидел сзади нее на стуле. Через дверную щель из другой комнаты пробивалась тоненькая полоска света. Слышался шепот. Чьи–то шаги. В той комнате передвигали стулья. Словно хотели стереть всякие следы застолья. Следы праздничной, именинной комнаты.

«…Резкий, временами с сильными ураганными толчками северный, северо–западный ветер, — донесся сквозь стены голос. — Ожидается необычно прохладная погода».

«Необычно прохладная погода», — произнес я, сидя на стуле.

Аги повторила:

«Необычно прохладная погода».

Снизу послышались звоночки. Тихие звоночки, дребезжание.

Сорок четвертый! Это сорок четвертый!

Моя маленькая приятельница распахнула окно, изо всех сил рванув его на себя. Свесилась из него. (Надо заметить, что жили мы на втором этаже.)

«Я знала, что ты придешь!»

Она схватила меня, подтащила к окну.

«Смотри… Вот он!»

Да, он стоял внизу. Сорок четвертый. Тренькал и звенел. Лицо его — словно освещенная табличка с номером. Он подал немного назад. Позвонил, сигналя невнимательному ночному пешеходу. Повернул вправо и остановился.

«Поднимайся к нам! — крикнула из окна Аги. — Почему ты не подымаешься?»

А он даже не слушал. Хотя мог проскользнуть в дверь. Дворник с улицы Ипар всегда с опозданием закрывал парадную дверь. Но сорок четвертый не двигался. Прилип к остановке.

Потом он снова зазвонил — раз, другой. Развернулся у дома. Медленно, неторопливо двинулся по темной улице. И исчез за углом.

Мы свесились из окна. Ведь он непременно вернется. Раздастся странное треньканье, звоночки… Но этого не произошло. Сорок четвертый исчез.

«Его угнали…» — Аги перестала выглядывать из окна.

«Пробка, наверное, или еще что–нибудь случилось».

Я и сам чувствовал: звучит это глупо, неубедительно, но сказать что–то надо было.

«Ну что ж…»

Аги закрыла окно. Направилась к кровати. Скользнула было под одеяло, но тут я заговорил:

«Ты спать собралась?»

«А что мне делать?» — Она сидела на краю постели, поджав колени.

«Но ведь сегодня твой день рождения!»

«Послушай, Арнольд Паскаль!»

Мы сидели друг против друга на краю кровати. Вокруг была тишина. Полоска света над дверью пропала. Родители легли спать. С улицы не доносилось никакого шума. Ну, конечно, последний трамвай ушел, последний сорок четвертый.

Аги словно догадалась, о чем я думаю.

«Все вагоны спят в трамвайном депо».

Мне показалось, будто я вижу нашего друга, сорок четвертый трамвай, вижу, как он стоит в темном депо рядом с двумя другими вагонами.

Аги, поджав колени, лежала на боку.

«Все вагоны спят».

Я подождал немного и снова повторил:

«Сегодня твой день рождения».

Аги тотчас села в постели.

«Послушай, Арнольд Паскаль!»

«В твою честь устроен праздник».

«В мою честь? А кто устроил праздник в мою честь?»

«Сейчас узнаешь. Пошли же, наконец! Тебя давно ждут».

«А где меня ждут?»

«Давай заглянем в переднюю!»

Это «заглянем» плохо прозвучало. Я даже в темноте заметил, как лицо Аги омрачилось. Я испугался, что она выкинет меня из окна. Возьмет да вышвырнет. Но она вздохнула и сползла с кровати.

«Что ж, давай заглянем, Арнольд Паскаль».

В передней нас встретил голубь. Он сидел посреди ковра слегка склонив голову набок. Из–под крыла голубь вынул старинные карманные часы:

«Скоро полночь».

«Разве нам нужно спешить?» — спросила Аги.

Голубь исчез.

А мы остались в передней на ковре. С ганга второго этажа в переднюю проникал бархатистый синеватый свет. Аги сжала мне руку.

«Ну, Арнольд Паскаль?»

«Идем!»

И мы пошли по ковру передней. Аги ступала довольно нерешительно. Вдруг она воскликнула:

«Да ведь здесь деревья! Деревья и кусты!»

Дорога пролегала меж кустов и деревьев. В листве сияли огни световых реклам. Синие, красные, лиловые, оранжевые световые рекламы: кафе «Ореховая скорлупа», «Конфетка», «Кабачок тетушки Тери», танцы «У Шаци»!

«Ну, куда мы пойдем? Тебя всюду ждут».

Мимо нас, катя обручи, пробежали девочки в белых чулках. Увидев Аги, они остановились и зашептались:

«Это она! Пришла все–таки!»

В шатре из листьев распахнулась дверь. Толстенький человечек в красном жилете высоко поднял руки.

«Аги, дорогая!»

Аги покосилась на меня.

«Послушай, Арнольд! Откуда он меня знает?»

«Не обращай внимания! А вообще–то кто тебя не знает?»

«Держу пари, что ты хочешь мороженого! — сказал человек в красном жилете. — Если не ошибаюсь, клубничного пополам с малиновым».

«Вы не ошиблись».

Мы сидели в кондитерской. Человек в красном жилете откинулся на стуле.

«Я уже заказал».

Аги подали клубничное мороженое пополам с малиновым. А мне кофе. И к кофе, разумеется, калач с изюмом.

«Барышня, сегодня вы моя гостья!» — поклонился морской капитан с белыми бакенбардами, стоявший у соседнего стола.

«Милочка, — обратилась к Аги пожилая женщина, — вы обязательно должны нас навестить! Вы просто обязаны к нам прийти!»

«Непременно».

Аги погрузилась в мороженое. На миг подняла нос.

«Знать бы, кто они!»

«А не все ли равно?»

Я обратился к человеку в красном жилете:

«Вообще–то я не обижусь, если вы предложите мне сигару».

«Прошу вас! Пожалуйста!»

Он сунул мне в рот сигару величиной с торпеду. Услужливо дал прикурить.

Моя маленькая приятельница поедала мороженое, я удовлетворенно попыхивал сигарой. Вдруг прозвучал резкий, жалобный голос:

«В чем дело? Разве здесь не обслуживают?»

Аги положила ложечку.

«Да ведь это Ютка Кадар!»

У одного из столиков стояла Ютка Кадар. Ее тонкий, острый нос оскорбленно врезался в воздух. Неряшливыми прядями свисали тусклые, выгоревшие волосы. Одна пуговица кофточки болталась на длинной нитке. Можно было подумать, что Ютка только кончила бегать по магазинам и ворвалась в кафе хоть немного отдышаться, но…

«Полчаса назад мы заказали кофе и бриоши!»

«Заказали!» — Аги ткнула меня в бок.

«А ты не видишь, что Ютка не одна?»

«Почтальон! Да ведь это почтальон!»

За столиком Ютки Кадар сидел почтальон с тоненькими усиками. Неловко так сидел, бочком. На коленях он держал форменную поношенную фуражку и тревожно моргал.

«Дорогая! Зачем устраивать сцены? Барышня сейчас к нам подойдет. Почему бы ей не подойти?»

«Потому что она наглая особа! Но она очень ошибается, если думает, что со мной этот номер пройдет!»