Правда, были опорники, которые успевали выставить дымовую завесу, и тогда удар штурмовиков был менее эффективен. Но тут уж наши наземные части под прикрытием немецкой дымовухи все-равно делали бросок и врывались на позиции, где ссаживали пехоту и уже та зачищала окопы по известной методике — АГС, крупняк и гранаты. Правда, тут уже потери были побольше — до пяти убитых и двадцати раненных на один ротный опорный пункт. С опорниками, находившимися под прикрытием деревьев, также было сложнее — расход РС-120 был выше — приходилось стрелять чуть ли не по площадям. Но в этом случае штурмовики сначала обрабатывали передний край, а уж затем, когда мотопехота входила в лес, переносили штурмовки вглубь массива, чтобы фрицы не успели перегруппироваться на направление атаки. С опорниками, расположенными в поселениях, было даже проще — снаряд — и дом разрушен — местных жителей тут уже не было — мы успели всех эвакуировать с началом немецкого наступления, вместе со скотом и даже вещами.

Так что с помощью новой тактики мы начали щелкать опорники как орехи. Вначале еще осторожничали, вырвав из немецкой обороны только два участка по два километра — нам все не верилось, что все так просто. Просто и не было — немцы оперативно перекинули резервы и попытались контратаковать. Но так как места атак мы подстраховывали танковыми батальонами, то немецкие атаки силами до батальона пехоты и пары-тройки десятков танков мы спокойно купировали — в каждом танковом батальоне был взвод новых танков с новыми же гладкоствольными пушками, и перед их кумулятивными снарядами не могла устоять ни одна броня. Поэтому, потеряв минут за десять до двух десятков танков, немцы откатывались обратно. Что их больше всего шокировало, так это то, что их танки, даже новейшие Тигры, подбивались в лоб — мы даже не особо пытались организовать классические огневые мешки, когда идет стрельба с флангов по бортам. А зачем? При бронепробиваемости более двухсот миллиметров нашими кумулятивами калибра девяносто миллиметров любой танк брался в лоб. По триста метров фронта на один наш танк — и километр перекрыт. А шире полей для танковой атаки здесь почти что и не было — или перелески, или овраги, или речушки — немцам особо и не разгуляться. Ну, по флангам подстрахует и старая техника, с нарезными пушками и бронебойными снарядами.

Сделав таким образом в первый день четыре опорника, в следующий день мы взяли уже двенадцать. Причем, не наблюдая массированных контратак, мы осмелели и просунули вглубь немецкой территории шесть танковых батальонов — прогуляться километров на двадцать. Они и прогулялись, только не на двадцать, а на все сорок — попадавшиеся колонны резервов или перегруппировок они брали на зуб и раскатывали по дорогам или из засад, а введенные в штат каждого такого батальона небольшие самолеты-разведчики — Аисты — были их глазами. В дополнение к высотным разведчикам.

В общем, так уж оказалось, что к вечеру восемнадцатого августа мы вырубили большой кусок немецкой обороны вдоль восточной опушки Клетского леса и влезли вглубь немецкой территории на двадцать километров с запада. А на восточном фронте вдоль Судости мы почти дошли до Почепа, заодно взяв и почти все немецкие опорники вдоль этой реки. Причем, похоже, немцы на время утратили контроль над обстановкой и потеряли управление — наши танковые батальоны не раз натыкались на колонны, спокойно шедшие по своим делам и не ожидая встречи с наземным противником. О том же говорили захваченные в этот день штабы — пять полковых и два дивизионных. То есть развал немецкого фронта посередине их территории был просто катастрофический. И мы этим воспользовались по полной.

Глава 14

Как я уже писал, местность между Судостью и Клетненским лесным массивом была почти безлесная. И на расстоянии пяти-пятнадцати километров от юго-восточной опушки клетненского леса проходил водораздел — реки западнее него текли через лес на запад, в реку Ипуть, а реки восточнее — на восток и юго-восток — в Судость. И последние представляли для нас некоторую преграду — их берега были хоть и не заболочены, как берега Судости, но довольно круты — перепады высот достигали двадцати метров на какой-то сотне метров от берега, к тому же в эти реки впадали небольшие ручейки и овраги, и все эти локальные понижения поросли кустами и деревьями. Отличные места, чтобы держать оборону или прятаться, но плохие — чтобы через них передвигаться. И на этом пространстве размером пятьдесят на сто километров, то есть пять тысяч квадратных километров, находилось, по нашим прикидкам, сто тысяч немцев — по двадцать человек на квадратный километр. Естественно, они не были размазаны по территории равномерным слоем, а находились в селениях, опорных пунктах или в дороге на север. Причем, при взятии их линии опорных пунктов вдоль клетненского леса, мы уже уничтожили или взяли в плен порядка десяти тысяч человек — в самих опорниках и при отражении контратак. Прошедшиеся вдоль Судости изъяли еще столько же немецких войск. И вот, вскрыв оборону вдоль клетненского леса, наши танковые батальоны пошли нарезать немецкую территорию на изолированные участки — медведь выбрался из леса и превратился в волка.

Одна группа батальонов, выйдя из леса в районе деревеньки Познань (да, Познань есть не только в Польше), пошла почти на восток, до Десны, как раз по этому водоразделу. Требовалось спешить. Двадцать километров она прошила за два часа, попутно сбивая хлипкие заслоны, что немцы расставили на территории больше для полицейских функций, чем для нормальной обороны. Но и то, мы потеряли подбитыми шестнадцать танков, причем два — безвозвратно — немецкие самоходки и противотанковые орудия стреляли из самых неожиданных мест. Страдали в основном передовые дозоры, которые мы рассылали по окрестностям, чтобы проверить и обезопасить колонные пути — собственно, о засадах мы и узнавали, когда подбивался очередной танк или БМП — немцы довольно грамотно перекрыли все направления небольшим числом противотанковых стволов — видимо, озаботились этим еще в начале наших атак. У нас не было времени, чтобы продвигаться в режиме осторожной разведки, когда дозор двигается перекатами, да еще в направлениях, с которых врагу неудобно было бы стрелять с дальних дистанций. Поэтому, выставив пару-тройку стволов в начале очередного открытого участка, остальные силы максимально скорым маршем втапливали почти по прямой, а надежде, что либо не окажется немцев, либо высокая скорость движения не позволит взять нужное упреждение. Ну, на проселочных дорогах скорость особо не наберешь, а уж при движении в лоб упреждение брать гораздо легче, если оно вообще требуется. Так что на открытых участках наши потери стали быстро расти.

Но на скорости продвижения основных сил эти засады практически не сказывались — ведь такая ускоренная разведка дозорами и была направлена на то, чтобы выявить засады заранее, чтобы было время на их подавление до подхода основных колонн, которым можно было бы не снижать скорости — чем больше мы прошьем тылы немецкой обороны, тем сложнее будет фрицам восстановить их целостность. Тут время — не деньги, время — жизни. Так что после обнаружения засады дозорные группы из двух-трех танков и пяти-шести БМП сразу же завязывали бой. Постреливая и маневрируя под прикрытием неровностей местности, они старались сблизиться с немцами, чтобы только прижать их и, дождавшись подхода пары звеньев штурмовиков, потом дособрать остатки засады, расстрелянной с воздуха. К тому же наша авиация отучила немцев постоянно находится на безлесых возвышенностях, так что они сидели в низинках, у рек, тем более что там находились и деревеньки, которых можно было разместиться с относительным комфортом. Так что, несмотря на то, что зачастую водораздел сужался до пятисот метров, основная колонна была как правило недосягаема для огня — снизу вверх ее закрывали выпуклости земли, а со стороны — расстояние или холмы. Правда, с новыми немецкими орудиями опасное расстояние увеличилось почти до полутора километров, так что иногда по нам стреляли через реки и балки, причем удачно. Но в таких случаях оставалось только дать целеуказание дежурному звену штурмовиков, чтобы те если и не уничтожили, то хотя бы подавили немца, до которого другим способом быстро не дотянуться — не устраивать же из-за каждой самоходки или вообще буксируемого орудия операцию по переправе через овраги и речушки.