На улицу вышли не только мы, но еще и собралось куча зрителей.

– Моим секундантом будет… – начал Стафан смотря на нас.

– Нет. Секундантов не будет, – спокойно ответил противник и вынул один меч. Вынул его довольно не обычным способом – обратным хватом. Но после этого он не сменил хват, а так и остался стоять.

– Ты даже меч держать не умеешь, – заржал Стафан и ринулся в атаку.

Я ожидал чего угодно, затяжной борьбы с победой незнакомца. Нравоучений и все равно победа незнакомца. Но ничего этого не было. На каждый выпад Стефана, его противник делал едва заметные движения, достаточные для того, что бы уйти от атаки и нанести маленький порез. После каждого такого движения он называл номер пореза. Так длилось до 20-го пореза. Потом что-то произошло непонятное, но Стефан застыл на месте, а незнакомец кружил вокруг него и наносил все новые и новые порезы. Со словами пятьдесят он остановился, а Стефан — корчась от боли, упал на землю. Незнакомец спрятал свой меч и обратился к нам.

– Там откуда я, была когда-то казнь «Тысяча надрезов». Суть ее заключалась примерно в том, что вы сейчас видели. На его теле 50 ран. Я не стану его убивать, по своим соображениям, но надеюсь, это его чему-нибудь, да научит. Можете его забрать.

Я поблагодарил его за снисходительность. Вместе с друзьями взяли тело нашего начальника и понесли его на корабль. Я не знаю, кого благодарить за то, что мы все остались живы, но я точно знаю, что не хочу встречаться с этим человеком в схватке по разным сторонам.

* * *

– Надеюсь, теперь мне не будут мешать ужинать, – сказал я, когда подошла Ира. И мы направились на постоялый двор. Там, на нашем столе, уже стоял весь заказ, включая сваренный мною глинтвейн, разлитый по кружкам.

– Сначала содержимое кружки, пару больших глотков, а потом приступай к еде. Молчи, потом поговорим, – прервал я ее, еще до реплики.

Десять минут тишины, нарушаемой только стуком примитивных столовых приборов. Доел я раньше, и сначала допил остатки в кружке, а потом наполнил себе еще кружку глинтвейна.

– Не доешь всего, разговора не будет, – поставил я ультиматум Ире.

Не согласная, но все же вернула тарелку с жареной картошкой и начала доедать, периодически попивая глинтвейн. Когда у нее закончилась первая кружка напитка, я уже допил вторую. И разлил остатки кастрюльки в обе кружки. Позвал подавальщиц, что бы забрали лишнюю посуду. Я просто наслаждался вкусом напитка. Допив, я встал из-за стола, за мной повторила движения Ира. И мы отправились в комнату.

– Ну, рассказывай, спящая красавица, о чем ты хотела поговорить? – начал первым я, так как Ира не решалась ничего произнести, а тишина, длиной в пять минут, напрягала.

– Вы назвали меня дорогим для себя человеком. Кто я для Вас? – задала она вопрос и продолжила, – Вы не ругаете меня, не бьете. Вы только заботитесь обо мне, это не нормально для рабыни.

– Кто ты для меня? – повторил я ее же вопрос, и сразу же на него ответил, – Дорогой для меня человек, не больше и не меньше. И кто тебе сказал, что ты рабыня? Я хотел тебе помочь. Я хотел освободить тебя от рабства. Я это сделал. Как дальше распоряжаться своей жизнью, решать только тебе. Ты свободный человек и сама решаешь свою судьбу. Все это время, я ждал, когда ты вернешься к нормальному восприятию окружающего, что бы мы могли обсудить все это. И пусть это грубо, но спасибо тому парню, что вернул тебе нормальное поведение.

– Свободна… я уже забыла что это такое, долгие семь лет рабства, – и она замолчала, только по глазам я понимал, что у нее идет мыслительный процесс.

– А я могу остаться с Вами? – придя к каким-то умозаключениям, спросила Ира.

– Теоретически можешь, практически же: ты уверена в своем выборе? Несмотря на твое недавнее состояние, думаю, ты заметила, что моя жизнь весьма непредсказуемая и полна опасностей. Уверена ли ты в правильности такого выбора?

Ира зависла. Похоже, я перемудрил с ответом. Ну, ничего, пусть думает.

– Уверена! – твердо получил я ответ.

– Добро пожаловать, – улыбнулся я ей.

– А можно просьбу? – боясь моей реакции, решилась все-таки спросить.

– Да, конечно.

– Не издевайся надо мной говоря что я красавица, – потупилась Ира, – знаю же что уродина.

– Не говори глупости. А природную красоту я тебе верну. И я не издевался, на моей родине, есть сказка, о спящей красавицей. Все что с тобой было, в некой мере похоже на события этой сказки. Так что я ни на миг не издевался.

– А расскажешь сказку?

– Расскажу. Зовут то тебя как?

– Ира, – незамедлительно ответила она.

– Ну, это имя, по сути, дал тебе я. А раньше тебя как звали?

– За столько лет я его просто не помню уже. И если честно, то и не хочу вспоминать. Той девушки больше нет. И мне нравится, как ты называешь меня этим именем, по тому не хочу менять.

– Подумай еще раз, может надо кого уведомить о твоем положении, родные или близкие?

– Нет, ни кого у меня нет... Ты не хочешь, что бы я оставалась с тобой? – сказано было это спокойным, даже меланхоличным тоном, а вот взгляд был с тревогой.

– Ты глупости то не думай, если я сказал, что можешь остаться со мной, то так и будет. А теперь давай спать спящая красавица Ира.

– Давай, а можно сказку послушать?

– Можно.

* * *

Проснулся я раньше Иры. Оделся, четыре меча заняли свои места. Я подошел к кровати девушки, и поправил одеяло. По моим наблюдениям у каждой девушки есть привычка раскрываться во время сна. Ира не была исключением. Но это привело к тому, что она проснулась.

– Извини, я тебя разбудил, – из чистой вежливости извинился я, угрызений совести не было.

– Все в порядке. Подождешь меня? Я быстро оденусь и пойдем, – говоря все это, Ира вылезла с под одеяла и кинулась к одежде.

– Да, конечно.

– А почему ты отвернулся? Ты же смотрел на меня голую, – полный недоумения голос раздался у меня за спиной.

– Да видел, но тогда ты была несмышленым слепым котенком. А сейчас ты взрослая женщина с прекрасной фигурой. И как минимум не вежливо за тобой подсматривать, – ответил я, а потом добавил. – Но не переживай, я еще успею насмотреться на твою наготу. Сегодня вечером тебе пить последнюю порцию зелья, которая избавит тебя от рубцов по всему телу. А через неделю я буду осматривать на результаты своих трудов.

– Не по всему, – грустно произнесла она, – лицо. Оно ужасное.

– Я тебе пообещал, что решу и эту проблему, значит решу. Пока что придется потерпеть.

– Спасибо. – услышал я в сопровождение симфонического оркестра имени «Слезы + Сопли».

Я незамедлительно повернулся, она была уже одета. Но сидела на кровати и плакала.

– И чего мы ревем? – присел я рядом.

– Мне страшно.

– Я такой страшный? Или тебя напугала подушка из-под одеяла?

– Издеваешься? – все так же плача, но с улыбкой сказала Ира

– Немного, – признался я. – И чего ты боишься?

– Того что ты меня бросишь. Того что мне опять придется быть самой. Того что вчерашний разговор был нарисован только в моей голове.

– Глупая. Не забивай голову глупостями. Тебя одну я не оставлю.

Вместо ответа она опять оказалась ревущей на моей груди. И ее можно понять. Столько лет одиночества и рабства. Человек просто уже привык, что о нем никто не думает. Его цель в жизни это служить и выносить все тяготы этой рабской службы. А тут раз – и жизнь меняется. Тебя кто-то опекает, заботиться, а ты и рад бы, но не можешь выбросить из головы навязчивую мысль, что это все может в любой момент закончиться. Закончиться именно тогда, когда все вроде наладилось, и ты начинаешь перестраиваться под новое общество, новых людей, привычки, обязанности. Прекрасно ее понимаю. Обняв ее в ответ, я минут пятнадцать просто сидел и поглаживал ее по голове. Ей надо это. И не исключено, что это не последний подобный срыв. С потолка такое, вряд ли произойдет еще раз. Но вот катализаторов вызова такой реакции море.

– Ну что успокоилась? – спросил я, после того как уже минут пять не было ни слез ни всхлипов.