На какое-то мгновение мне показалось, я отчетливо ощутил, что охраняю не только этот ангар с укрытой в нем и опечатанной боевой техникой — я охраняю и эти поезда, что так стремительно проносятся мимо, и этих людей, которые безмятежно беседуют, сидя на вагонных полках, и эту степь, раскинувшуюся до самого горизонта, и эту тишину, и своих друзей, которые беззаботно веселятся сейчас в моем родном и таком далеком городе. Будто ответственность за весь мир, за его судьбу легла сейчас на мои плечи, плечи солдата.
И еще я подумал в тот момент, что, наверно, забуду многие другие новогодние праздники, забуду веселые новогодние ночи, а вот эта новогодняя ночь теперь уже навсегда останется со мной, навсегда прочно отпечатается в моей памяти.
И я не ошибся. Потом я не раз мысленно возвращался к этой ночи, к этим минутам на посту и, уже будучи штатским человеком, не раз вновь испытывал чувство солдатской гордости — оттого, что ты пусть в малой степени, но тоже причастен к армейскому братству, к грозной и справедливой силе, стоящей на страже мира, охраняющей покой нашей страны, — к великой Советской Армии.
Я испытывал это чувство и на больших войсковых маневрах «Двина». Никогда не забуду, как шли и шли ночью войска, как, взметая снег, неудержимо двигались вперед колонны танков, как, надрываясь, ревели тягачи, как катили и катили бронированные боевые машины пехоты… Какая мощь ощущалась за этим неотвратимым движением!
А потом, помню, утром в небольшой заснеженной белорусской деревне мы молча стояли возле сельсовета перед простой деревянной мемориальной доской с перечнем фамилий погибших во время войны жителей деревни. Этот скорбный перечень был бесконечно длинен, часто в нем попадались колонки одних и тех же фамилий, только инициалы были различны: целые семьи — братья, сестры, отцы, матери, дети — отдали свою жизнь в смертельной битве с фашизмом. Они в большинстве своем не носили солдатских погон, не имели знаков воинских различий, но в трудный для Родины час все они стали солдатами Родины.
Эта деревянная простая доска на здании сельсовета напоминала нам, как дорого достался нашему народу, нашей стране мир, какой высокой ценой народ наш оплатил Победу. И грохот танков и бронетранспортеров, двинувшихся дальше, казался одновременно и салютом тем, кто лежал здесь, в этой земле, в братских могилах, и обещанием, клятвой всегда защищать, отстаивать дело мира, всегда беречь нашу Родину.
Как память об участии в этих учениях у меня хранится очень дорогая для меня награда — Ленинская юбилейная медаль. На одной стороне медали отчеканен профиль вождя революции, а на другой — слова: «За воинскую доблесть. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина».
И это не случайно. Ведь именно Владимир Ильич Ленин с первых дней существования Советской власти неустанно заботился о том, чтобы первое в мире государство социализма могло надежно защитить себя от врагов.
Да, о многом я мог бы рассказать своему собеседнику. Я рассказал бы ему, что получаю немало писем от ребят — своих читателей. Ребята пишут о своих планах, о том, кем мечтают стать, когда вырастут, расспрашивают о воинских профессиях. И вот что примечательно: среди многих сотен писем-откликов на мои книжки я не встретил ни одного, подчеркиваю, ни одного письма, в котором его автор писал бы: «Я хочу воевать». А вот писем, в которых ребята пишут: «Я хочу служить в армии, потому что наша армия защищает нашу страну, защищает мир» или: «Я хочу стать танкистом, потому что танкистом был мой дед. Он погиб в Великую Отечественную войну, отстаивая свободу нашей Родины», — таких писем много.
Я бы рассказал еще историю, которую услышал однажды, находясь в танковых войсках, от молодого солдата, механика-водителя. Мы разговорились с ним, и его рассказ о первых больших учениях, в которых он принимал участие, я записал тогда почти дословно.
«…Трудно бывает на учениях, да еще как! А все равно любят их солдаты. Я свои первые учения здесь на всю жизнь запомнил. Я тогда только-только из учебного подразделения прибыл, салажонком, можно сказать, был, практики почти никакой, а тут на третий день подняли нас по тревоге. Июнь стоял, днем — жара, пыль, а мы всё с закрытыми люками. Ох и намучился я тогда! Ладони о рычаги стер — дунуть на кожу и то больно было! А что делать? Командир танка меня подменял, но не может же он все время сидеть за рычагами. Обмотал я рычаги тряпками, кое-как приспособился. А в голове у меня одна мысль: только бы выдержать, не подвести, хуже других не оказаться.
На вторые сутки вышла ночью наша рота к какой-то деревне. Остановились мы за околицей, возле речки. Выбрались из своих танков, а вокруг тишина — просто поразительная: ни собака не пролает, ни петух не прокричит.
Белая ночь была. Светло, только избы стоят темные, тихие — прямо сказочная, призрачная какая-то деревня.
У нас, ясное дело, одно желание: помыться. Грязные ведь все, пыль на зубах скрипит. Пока мы размялись немного, пока мыло да полотенце доставали, видим вдруг: в избах одна за другой начинают беззвучно открываться двери. Распахиваются окна, калитки распахиваются, и люди выходят тоже совершенно бесшумно. Это уже потом я сообразил, что мы просто оглохли за двое суток от грохота танков, просто после этого грохота все звуки казались нам как бы приглушенными, а тогда та бесшумность почудилась мне тоже удивительной, вроде бы сказочной. Как во сне. Ночь ведь, два часа ночи, а вся деревня вышла на улицу.
Окружили наши танки мальчишки, женщины, старики. И несут нам — кто молоко, кто яйца, кто огурцы соленые. Ко мне одна старушка подошла — миску простокваши протягивает: „Поешь, сынок, устал, поди…“
Эту белую ночь, деревню эту я, наверное, никогда не смогу забыть, сколько жить буду. Верите, вот, может, и неловко говорить о себе такими словами, но тогда… тогда я первый раз себя не просто солдатом — защитником Родины почувствовал».
В свой блокнот записал я этот рассказ танкиста уже позже, а сначала он просто запал в душу, глубоко тронул меня, и, когда я работал над повестью «Дочь лейтенанта», он всплыл в моей памяти и лег на страницы этой повести. Но вот что самое любопытное. Уже позднее, когда повесть была написана, во время маневров «Двина», о которых я уже рассказывал, со мной и моими товарищами произошел случай, удивительно похожий на тот, рассказанный мне танкистом и использованный мною в повести. А было так. Маневры уже заканчивались, когда однажды наша машина приотстала от колонны. Где-то на заснеженных дорогах затерялась и наша полевая кухня. Изрядно проголодавшись, мы, четверо офицеров, зашли в сельский маленький магазин, надеясь подкрепиться. Там продавались какие-то консервы и пряники. Возле прилавка стояли несколько пожилых женщин. Мы купили пряников и собирались уже уйти, когда одна из женщин сказала: «Ребята, подождите немного, не уходите, мы сейчас…» И женщины вдруг стремительно исчезли из магазина. А через несколько минут они появились снова. Запыхавшись, торопясь, они несли нам кринки с молоком. «Попейте, попейте, ребята, свое молочко, домашнее».
Невозможно забыть того выражения заботливости, доброты, участия, которое было написано на лицах этих женщин, которое светилось в их глазах. Да, именно такие встречи на белорусской земле и оставили тогда самое сильное впечатление. Где-где, а здесь, в Белоруссии, на земле, жестоко опаленной войной, щедро политой кровью, отлично знают истинную цену, истинную меру солдатского труда, истинное его значение.
Как тут не подумать о том, что только армия, стоящая на страже мира и справедливости, может пользоваться такой общенародной любовью.
Это понимают и наши друзья за рубежом. Я ощутил это в Вашингтоне, во время встречи с друзьями нашей страны в обществе имени Поля Робсона. Вместе с нами туда пришел Герой Советского Союза, в прошлом отважный разведчик, взявший в плен немало вражеских «языков», полковник Советской Армии, а ныне писатель, Владимир Васильевич Карпов. И вот когда ведущий встречу представил присутствующим Владимира Карпова, рассказал, что это за человек, надо было видеть, какой шквал аплодисментов, какая буря оваций поднялась в зале. Люди приветствовали Владимира Карпова стоя. И конечно же, подобный взрыв ликования был не только данью уважения лично этому отважному человеку. Вашингтонцы, пришедшие на встречу, выражали таким образом и свои чувства по отношению к Советской Армии. Знаменательно, что аплодировали Карпову те же люди, которые только что в этом же зале горячо и взволнованно выступали за мир, за разоружение. И в этом не было ничего удивительного. Потому что эти люди знали: нет на земле страны, более последовательно и энергично борющейся за мир, более открыто и честно протягивающей руку дружбы всем народам и странам, чем Страна Советов!