Вот гадство!

Рывком вскочив на ноги, я с неожиданной для себя прытью ринулся наутек, чувствуя, как неистово забилось сердце в грудной клетке.

Никогда не бежал так быстро. А ворот жилого комплекса достиг, потный и задыхающийся. Добро, хоть нож прихватил, не бросил впопыхах. Вместе с отпечатками собственных, совершивших злодеяние, пальцев.

И что же? Думаете, мне полегчало? А вот хренушки! И не только потому, что план мести я исполнил лишь частично — успев проколоть всего одно колесо.

Вдобавок, помимо воли я начал обращать внимание на музыку из автомагнитол даже когда машины, из которых она доносилась, проезжали достаточно далеко, чтобы не мешать мне и почти сливаться с общим шумовым фоном. Теперь мои уши реагировали даже на малейшие отклонения от этого фона. А мозг с усердием, достойным лучшего применения фиксировал: вот это проехали любители блатняка, в наших краях почему-то носящего забугорное погоняло «шансон»; вот кто-то слушает бессмысленно-веселую или столь же по-глупому слезливую попсу, а вот зазвучали какие-то не то кавказские, не то восточные мотивчики вроде некогда популярных «Черных глаз».

Мозг фиксировал — а я всякий раз испытывал толику раздражения. Как на лесном пикнике, когда слышишь под ухом звон комара.

По всей видимости, это не давало мне покоя подсознание. Подсознание человека, однажды надкусившего запретный плод — оно подталкивало меня теперь потянуться за добавкой. И словно нашептывало при появлении поблизости очередного любителя проехаться не только с ветерком, но и с музыкой: «Вот еще один враг показался. Еще один, вздумавший помешать тебе, подействовать на нервы. Иди и сделай с ним то же самое, что и с тем… первым… который на «жигуленке» гонял и матерную дрянь слушал».

«А еще они называли тебя земляным червяком!»

Считается, что запретный плод сладок. Но и вреден, скорее всего, тоже. Потому что сознание мое, в свою очередь, тянуло прямо в противоположную сторону. А тут не надо быть психологом, чтобы понять, что подобный конфликт в рамках одной личности чреват душевным расстройством. А впоследствии и болезнью. Да и, в конце концов, будь это не так, вряд ли я довел бы себя до казенного дома.

Так вот, сознание мое почти сразу после попытки отомстить владельцу «жигуленка» заставило меня задаться целым выводком вопросов. Видел ли кто-нибудь, как я колесо прокалываю — например, некто привлеченный звуком сигнализации? Или случайный прохожий? Или просто один из жильцов, мучающийся от бессонницы и вдруг вздумавший либо в окно выглянуть, либо на балкон вылезти?

И главное: а был ли среди этих «кого-то» сам этот дрищ, любитель матерного рэпа и обеспеченных девушек? Ну, или кто-то, кто мог ему сообщить?

А если да, то сможет ли владелец пострадавшего «жигуленка» меня вычислить? Выяснить, как зовут? Найти? Узнать в толпе? И ежели сможет — что предпримет в качестве ответного удара? Обратится в суд? К презираемым (на словах, конечно же, на словах!) всеми «тру гангста» ментам?

Такого поворота событий мне не хотелось. С уголовным делом, даже не доведенным до логического конца, я вылетел бы с работы в два счета. О репутации своей компании, вроде той, где я возглавлял отдел, заботятся ревностно… пускай и несколько своеобразно. В том смысле, что мухлевать с налогами они считают для себя допустимым, а вот держать в штате сотрудника-уголовника — ни-ни.

Но даже если хозяин «жигуленка» вздумает обойтись без суда — разобраться со мной самостоятельно, что называется, по-пацански — такой вариант не радовал тоже. Да, несмотря на свою напускную задиристость, достойную деревенского петуха… гы-гы, опять слово, которое в меру испорченности он мог бы понять превратно. Так вот, несмотря на попытку изобразить из себя крутого, шибко грозным паренек не выглядел. Дрищ, как я уже говорил. Такого, наверное, даже ветром унести может. По крайней мере, очень сильным. Вот только этот дрищ мог прихватить с собой против меня нож, бейсбольную биту, монтировку или хотя бы пустую бутылку. Либо, как вариант, целую свору дружков.

Это сейчас мне смешно вспоминать свои тогдашние треволнения. Фига ли, терять-то нечего… уже нечего. Можно и посмеяться. Но в ту пору проклятые вопросы и высасываемые из пальца предположения терзали меня, мешая спать по ночам. А днем тем более не давали покою.

Я и прежде не так много ходил по улицам пешком, но после атаки на «жигуленок» и вовсе постарался свести эти походы к минимуму. Очередная вылазка в торговый центр, например, прошла в трусливой суете, с поминутными оглядками да судорожными перебежками между стоянкой и входом.

На обед я уже не ходил к ближайшей кафешке. Но бежал изо всех сил. Что не очень-то легко для человека, занимающегося сидячей работой, да к тому же не гнушающегося ни пива выпить, ни закусить какой-нибудь вредной пищей. Тем более напрягало меня бегать обратно в офис после обеда — с полным желудком. Понятно, что никакого удовольствия от прошедшей в таком режиме трапезы я не получал. Да и польза для организма была очень сомнительной.

Потом я попробовал подъезжать на «крузаке» чуть ли не к самому входу в кафешку. Что не только выглядело нелепостью, барской прихотью — типа, несколько сот метров трудно пешком пройти — но и тоже бывало затруднительно, если аналогичная идея приходила кому-то еще. И он успевал занять заветное место раньше.

А когда в очередной раз парковочные места у заветного входа оказались сплошь заняты, я… нет, не оставил дурацкую на мой теперешний взгляд затею ездить на обед за рулем. Но принялся объезжать центральную часть города и перебирать одно за другим заведения общепита. Где-то приткнуться да удавалось. Вот только времени я на эти передвижения тратил с каждым разом все больше, из-за чего даже опоздал пару раз с возвращением на рабочее место. И если первое опоздание осталось незамеченным, то после второго раза меня вызвал к себе сам руководитель сектора, включавшего помимо прочих и мой отдел. Вызвал и принялся распекать, не пожалев на это занятие почти получаса.

Так что пришлось мне, тратя все больше времени на поездки, все меньше его расходовать, собственно, на поглощение пищи. Есть второпях. И не скажу, что мне это нравилось.

Но что хуже всего: и в очередном заведении, выбранном для обеда, и при перемещении по залам и закуткам торгового центра, и сидя за рулем, и в краткие мгновенья нахождения на улице я не забывал озираться по сторонам. И вздрагивал — то от визга шины неподалеку, то от звуков высокого, но мужского голоса, то при виде в поле зрения старой машины, окраской похожей на злополучный «жигуленок».

Однажды я вскочил среди ночи на супружеском ложе, заодно разбудив и жену, просто из-за того, что услышал, как откуда-то неподалеку доносятся звуки, похожие на «Бу-у-ум! Бу-у-ум!» с тем гребаным речитативом. Правда, испугался я в тот момент не столько за себя, сколько за «крузака» — он-де мог пострадать аналогично «жигуленку». Про камеры видеонаблюдения, натыканные чуть ли не через каждый метр территории жилого комплекса (курите нервно в сторонке, Оруэлл и создатели проекта «Дом-2»!) я тогда отчего-то не подумал.

Еще однажды, едва я выбрался из «крузака» на парковку перед офисом, как мне навстречу выскочила худощавая фигура… оказавшаяся, впрочем, всего лишь очередным подростком, раздающим рекламки. Но прежде, чем заметить сей факт, я едва не врезал этому парнишке кулаком если не в нос, то в челюсть. Чисто на рефлексах, усиленных копящимся напряжением.

Добро, подростку хватило проворства вовремя отскочить. Не то бы, наверное, либо на асфальт грянулся и позвоночник сломал, либо голову бедняжке снесло с одного удара — весу-то в нем было примерно вдвое меньше, чем во мне… тогда.

А вот листовки паренек не удержал в руках, выронил. И пока я, пробурчав «извините», шел к офисному крыльцу, собирал их, обескураженный, присев на корточки.

«Интересно? — ехидно вопрошала по дороге к рабочему месту совесть, — будь там, с рекламками, девчонка, ее бы ты тоже… так? Хуком правой?»