Сердце Эммы забилось быстрее в горле. Она этого не ожидала.
— Уэльс? — герцогиня даже звучала растерянно.
— Динас Эмрис. Владение дома Гвинфуд или Селвит, если предпочитаете их титул, — Виктрис теперь была бледной, звезды сияли в глазах сильнее, по углам глаз появилась дымка цвета индиго. Альберик суетился, словно хотел коснуться плеча королевы, его рука в белой перчатке застыла в воздухе и опустилась.
«Хорошо. Было бы больше проблем, если бы он не уважал ее», — уважения было мало. И супругу нельзя было бояться жены.
Порой страх мужчины был единственной защитой женщины.
Герцогиня тоже побледнела. Кружево ее шляпки дрожало у лица, она нарядилась для этого случая.
— Не уверена, что мне так посчастливилось, дорогая, — уже не так оживленно.
— И мне не удавалось, — Виктрис окинула взглядом тех, кто оставался в комнате — и ее канцлера казны, лорда Крейгли. Грейсон пропал при загадочных обстоятельствах, некоторые шептались о присвоении имущества, о побеге на континент. Другие тише шептались о магии.
Эмма Бэннон следила, чтобы они не шептали об этом громче и долго. Порой правду не стоило давить.
— И мне, — повторила Виктрис, тон стал резким. — Но я часто думаю о том месте, мама. Селвиты были хитрыми змеями раньше, да?
Герцогиня дрожала. Это было видно зорким, как Эмма Бэннон, и она видела, как дрожат юбки женщины.
«Отлично, Ваше величество».
— Александрина… — губы герцогини были белыми, она шептала.
— Можете уйти с Нашего взора, герцогиня, — тон Виктрис обрел новый вес, и тени в тронном зале сгустились. Камни на ее троне и ней самой слепили сверканием. — Ваши титулы и состояние остаются. Но Мы не хотим страдать от вашего присутствия.
Эмма ослабила кулаки по пальцу за раз. Она сомневалась, что Виктрис справится? Зря.
Герцогиня почти не дрогнула, вежливо отвечая Британии. Это было странно, но бледный вид даже подходил ей, продлевал ей молодость. Ее темные глаза пылали живыми углями, и Эмма хотела бы, чтобы ей было видно взгляд дамы. Там точно была гордость… но она хотела бы, чтобы герцогиня знала, что Эмма видела ее смущение.
Мать королевы отступила на три шага, ее юбки пьяно раскачивались. Тень Британии отступила, утренний свет, умытый дождем, снова залил зал через стеклянную крышу. Взгляд Виктрис уже не был звездной ночью. Он стал человеческим, глаза потемнели от человеческой боли.
— Матушка, — сказала она вдруг очень четко. — Я смирилась бы с этим, но не мы.
«Леди Сплетня и лорд История это далеко разнесут. Хорошо».
Виктрис встала, их платья шуршали от поклонов и реверансов, и королева ушла их тронного зала с супругом под руку. Он что-то шептал ей, в тяжелой тишине было слышно вздох боли Виктрис.
Эмма улыбалась. И улыбка, как она подозревала, не была приятной, и она взяла себя в руки и убрала морок. Больше не было смысла оставаться в тени. Это было не по приказу духа Виктрис, но все же…
Ей не стоило беспокоиться. Герцогиня ушла из тронного зала, высоко задрав голову, среди шепота и гула. Событие утра переварят и пережуют во всех комнатах Лондиния к обеду, к ужину об этом будут знать на континенте. И те, кто платил двору Кента, думая, что у нее есть влияние, уйдут.
«Потому ее следующий ход будет скрыт лучше, может оказаться опаснее. И где ее палач? Куда он делся?».
Конрой вряд ли упустил бы шанс, и Эмма убедилась, чтобы он услышал о шансе вернуть королевское расположение, а от него и герцогиня. Эффективный ход, он был приятен.
Но он не показался, и потому удовольствие было не полным.
Ее нервы покалывало. Она подняла голову, окинула взглядом тронный зал с колоннами. Эфирная сила быстро отступила, и ее внимание привлекла другая сторона комнаты, где что-то заблестело в тени в углу.
«Другой игрок или зритель? Интересно», — после этого разговора она должна была встретиться с королевой лично. Были другие дела, помимо разбирательств с матерью, которые требовали услуг примы-волшебницы. Но она задержалась, замерла и следила, усилив восприимчивость.
Бесполезно. Другой волшебник ощутил ее внимание и уже ушел. Закрылась боковая дверь, как та, возле которой стояла Эмма, потому, видимо, то место и было выбрано.
Что-то в этом ей не нравилось.
Это мало беспокоило, если тут был другой игрок, рано или поздно он — или она — оступится и покажется. Эмма приберегла вопрос, подобрала юбки и пошла к двери, Микал тихо следовал за ней.
Пробормотав благодарности, Эмма опустилась в широкое тяжелое кресло, на которое Виктрис указала взмахом руки с кольцами.
— Садитесь, мисс Бэннон, это было… — королева замолчала, словно не могла определить. Она прижала ладони к округлившемуся животу, чуть кривясь. Он только начал показываться. У нее может быть наследник, хотя Британия мало этим интересовалась. — Было…
«Неудобно? Жутко, хоть и необходимо? Я могу лишь представить», — Эмма ограничилась простым:
— Благодарю, Ваше величество.
«У меня нет родителей, только Коллегия. Я не могу представить».
Принц-супруг, бледный и печальный за красивыми усами, устроился у некрасивого серванта из красного дерева. Шторы с узором из яблок, пухлые диваны и позолоченные кресла были вычурными, не были похожи на королевскую комнату отдыха, хотя судить об этом было сложно, в других она не бывала.
Это место напоминало деревенский стиль королевы Маретты-Антуанетты. Правящий дух Франции еще не пришел в себя от кровавой гибели последнего сосуда, ходили слухи, что революционеры и корсиканцы убили всех детей королевского рода, что были прямыми потомками и дальними, чтобы не дать Галиции подняться снова.
Такое бывало без сильной, хитрой и достаточно жестокой охраны сосуда. Несомненно, появится другой правящий дух, или Галиция вернется со временем.
Говорили, что у некоторых корсиканцев появлялись… признаки. Эмма не знала, стоит ли предлагать убить их, но идея казалась не самой плохой.
У Виктрис были определенные качества, которые могли угаснуть со временем, когда она научится править империей.
Ослабшая Франция была помощью Британии, но не совсем ослабевшая. Франция была полезной как щит от Германии и Австро-Ангарии. Сосуд Галиции сочувствовал — или был обязан — Британии, на него были свои планы.
Эмма сложила ладони. Длинные блестящие серьги Виктрис дрожали, как и их хозяйка, и волшебница отвела взгляд на шторы, считала золотые нити, что образовывали силуэты яблок. Окон не было, шторы смягчали каменные стены. Это была иллюзия абсолютной власти. Запертый в каменном кубе правящий дух империи был не больше, чем дочерью, дрожащей от беспомощности и отчаяния.
Даже самый подлые слуги Британии могли делать то, чего не мог монарх.
«Опасная мысль. Не надо об этом. Тут безопасно?» — в глубинах Букингемского дворца они почти не ощущали физическую угрозу.
Другое дело — секретность. Особенно с недружелюбными ушами в комнате.
О, принц-супруг не был недружелюбен к Виктрис. Нет. Его лимонно-желтая враждебность, заметная Взору, была направлена в другую сторону.
— Хорошо прошло, — тихо сказала Виктрис. Корона все еще мерцала на ее темных волосах. Она была бледной, глаза были человеческими и темными. — Неплохо.
Эмма кивнула.
— Да, мэм, — ее тон тоже был тихим, она старалась успокоить им. Она продолжала разглядывать шторы, газовые лампы тихо шипели, их огонь был приятнее для глаз, чем резкий солнечный свет.
— Мы думаем… — но королева не продолжила. Альберик принес ей стаканчик — витэ, поняла Эмма, уловив запах лаванды, от которого ее желудок потревожился. Она не понимала, как все это пьют. Но это был дамский напиток, как ратафия во времена Безумного Георга и его сына-регента.
Британия ощущала это безумия ее сосуда? Это передавалось правящему духу? Те, кем она правила, так и не узнали, почему Британия до конца не покидала Георга. Разве они могли спросить у духа Островов?
Кто мог? Эмме все еще было любопытно.
Принц-супруг опустился в кресло рядом с королевой, обхватил ладонями ее маленькую ладошку в перчатке и с кольцами. Он мрачно и недовольно посмотрел на Эмму, та сделала вид, что не заметила.