Вариант 1: количество детализаций составляет 5 (например: что сделать /ударить/, как это сделать /как ударить/, в отношении кого это сделать /кого именно ударить/, с какой эффективностью это сделать /как сильно ударить/, куда будет направлено действие /в какую часть тела ударить/); количество вариаций в каждой детализации – 15.

Вариант 2: наоборот – количество детализаций составляет 15, вариаций в детализациях по 5.

Результаты вычислений приведены в таблице:

Признаться, не слабо! Начиная с одного миллиона пятисот восемнадцати тысяч семисот пятидесяти (1 518 750) в исходном случае первого варианта и заканчивая одиннадцатью триллионами двухстами двадцатью тремя миллиардами четырехстами четырьмя миллионами четырехстами семьюдесятью тремя тысячами пятистами семьюдесятью шестью (11 223 404 473 576) в последнем случае последнего варианта. Вот вам и одно из восемнадцати!

Приведенные рассуждения, в которых намеренно использован прием доведения до абсурда, позволяют заключить, что теоретически, по-видимому, количество возможных вариантов в той или иной ситуации почти безгранично. Неизвестно, поддаются ли они исчислению. Но, с нашей точки зрения, такие результаты не усиливают позицию, утверждающую, что из бесконечности возможностей следует бесконечность свободы. Даже на уровне простого здравого смысла, не прибегая к глубоким умствованиям, ясно, что от столь большого числа вариантов поступков толку мало.

Нас интересуют лишь те поступки, которые способствуют достижению наших целей, не препятствуя при этом рациональному вершению бытия. Это и будет критерием диверсификации, отсекающим все ненужное, вредящее и опасное. В противном случае, увидев непотребные сцены (взяв книгу, некто стал с рычанием рвать ее зубами или, встав на четвереньки, обнюхивать, похрюкивая), мы будем вынуждены признать их гордым проявлением свободы человеческой личности, а вовсе не сумасбродством.

Кроме того, отметим и еще одну деталь. Все посчитанные миллиарды событий все равно определяются содержанием ситуации. Так, например, удар книгой ситуация предполагает, а удар самоваром – вовсе нет, он невозможен ввиду отсутствия последнего. Так что, взяв книгу у торговца, либо купите ее, либо положите обратно, другого не дано, возможности вашего выбора расписаны вашей ситуацией.

Кроме того, обратим внимание, что кроме ограничений со стороны ситуации (ранее мы назвали такие ограничения внешним радиусом свободы), актуальны и наши внутренние ограничения (внутренний радиус). Если оставить, наконец, обсуждение покупки книги и рассуждать в общем, то будет справедливо, что потенциальные возможности, одну из которых мы выбираем, по сути – для нас – всего лишь представления, наши представления о том или ином варианте. Как следствие, эти представления могут быть неточны, неполны, ошибочны, вредны и т.п. Даже если они полезны, непоколебим тезис: нередко границы свободы нашего выбора являются границами нашего знания. Если мы не знаем о каком-то дополнительном варианте, то мы его и не выберем. Это существенное ограничение.

Вот что можно сказать очень коротко о первых двух аспектах выбора. Не будем уделять им чрезмерно много места, поскольку для нас важнее последний, третий аспект. Но прежде чем перейти к нему, подчеркнем еще раз основное:

– свобода нашего действия в первую очередь определяется не нами, а той ситуацией, в которой мы находимся;

– именно ограниченность свободы делает возможным выбор, который возникает тогда, когда наше желание иметь или сделать одновременно что-либо наталкивается на невозможность его реализации;

– свобода выбора, зародившегося вследствие ограниченности наших возможностей, в свою очередь, с двух сторон лимитируется следующим: исчислимостью количества вариантов, генереруемых ситуацией, в которую мы попали, и ограниченностью нашей информированности об их наличии и исполнимости (внутренний и внешний радиусы свободы).

Не следует понимать изложенное выше как отказ человеку в осуществлении высокой потенции самоопределения. Отметим также, что описанные моменты ограниченности в материальных действиях и свободе выбора можно квалифицировать как затруднения технического характера, их претензии на обладание сущностными характеристиками неубедительны. Есть более значимое, что, как ни странно, нередко упускается из виду в эпатажных верхоглядных рассуждениях. Если идти в обратном направлении, от реальности к субъекту выбора (человеку), прослеживается такая цепочка. Материальная данность ответственна за возможность воплощения действия и за предоставление соответствующих вариантов для выбора; субъективное знание индивида ответственно за его информированность в отношении существования и реализуемости того или иного набора альтернатив. Но что стоит за теми мотивами, которые побуждают человека к выбору? Что обуславливает выбор какого-либо одного конкретного варианта, а не равноценного ему иного? Почему человек хочет именно то, что он хочет? Изначально причиной наших поступков являются наши желания. Но откуда они возникают? Действительно ли они наши? Способны ли мы выбирать, чего нам желать? Чем мы здесь ограничены? Попытаемся ответить на эти вопросы, рассматривая третий аспект свободы выбора – свободу желания.

5.3.2 Желание

Сразу уточним: чисто аффективные, эпизодические желания в центре нашего внимания не находятся. Сошлемся на мысль В.Виндельбанда о том, что «…выбор во всех случаях решается отношением мимолетных мотивов к постоянным. Он вытекает из совместного действия длящейся сущности человека и его положения в данный момент». Разделение мотивов на мимолетные и постоянные подразумевает следующее.

У каждого человека существуют определенные предпочтения, направляющие его поступки. Один класс поступков может являться характерным для данного человека, другой – нет. Характерные поступки совершаются регулярно, нехарактерные лишь изредка и бессистемно. Как правило, они проистекают не из психического мира данной личности, а навеяны извне, и потому случайны и преходящи.

Каждый человек совершает поступки и того, и другого класса. Однако первый является определяющим, поскольку на достаточно продолжительном отрезке времени отклонения нивелируются, их тотальное влияние мало, а конечный результат можно спрогнозировать, имея в виду постоянные мотивы. При этом верно и то, что нехарактерная для данного индивида интенция, найдя соответствующее воплощение, может сыграть решающую роль в его судьбе. Однако подобные вещи не поддаются теоретизации, да и вероятность их не очень велика.

Проиллюстрируем абстрактное примером. Есть гражданин Б., ведущий добропорядочную жизнь. Характер его уравновешен, а образ жизни не предполагает регулярного пьянства и конфликтов на бытовой почве. Нетипичная ситуация для гр. Б может быть следующей. Ряд событий (крупные неприятности на работе, развод с женой, унижение и оскорбление жизненных ценностей происходящими социальными процессами) привел к тому, что он не в меру напился с соседом на лавочке у дома и длительное время лежал пьяный около подъезда. Данный факт может вызвать локальные возмущающие действия, но поскольку он не характерен для гр. Б, регулярно не повторяется, влияние такого факта на линию судьбы пренебрежимо мало. Хотя, как отмечалось выше, оно могло бы быть и решающим, фатальным, если бы гр. Б, поссорившись с собутыльником, взял топор и порубал бы соседа. Или наоборот, его самого нашли бы менты и ради удовольствия забили насмерть, как это иногда у них случается. А потом сказали бы, что такого и нашли.

У иного же персональные особенности могут делать такое развитие событий весьма вероятным. Для иллюстрации постоянных мотивов рассмотрим другого, уцелевшего соседа гр. Б, гражданина У. Тот регулярно употребляет крепкие напитки, делаясь при этом раздражительным и агрессивным. К тому же в такие моменты у него замутняется сознание, далекое от кристальной чистоты и «насухую». Что же удивительного в том, что вчера, предаваясь полуденному возлиянию, он снес полчерепа лопатой своему коллеге-слесарю?