— Это самое красивое место здесь в Аду.

— Может быть, эта красота слишком сложна для моего восприятия. Возможно, я чего-то не понимаю. Я вообще-то городской человек.

— Я понял, что ты хочешь сказать. Для тебя все здесь выглядит отвратительным. Так ведь? Таким же мрачным и тоскливым, как плато Ленга[6], да? — Говард засмеялся. — «Бесплодные серые гранитные скалы… Мрачные пустыни — только камень, снег и лед…» — Услышав собственные строки, Лавкрафт тоже засмеялся, хотя и без особой радости. Говард тем временем продолжал:

— Я смотрю на Окраины Ада и вижу, что они очень похожи на Техас, и мне это нравится. А для тебя это такое же зловещее место, как и мрачный холодный Ленг, где люди с рогами и копытами питаются мертвечиной и поклоняются Ньярлатотепу[7]. Да… на вкус и цвет товарища нет, так ведь? Что же, бывают даже люди, которые… О, что это? Смотри!

Он резко затормозил, и «лендровер», качнувшись, остановился. Что-то маленькое и отвратительное на вид, с горящими глазами и чешуйчатым телом, выскочило из укрытия и перебежало дорогу перед колесами машины. Это существо не скрылось, а, остановившись, свирепо уставилось на них, рыча и с шипением изрыгая из пасти пламя.

— Адский койот! — вскричал Говард. — Адский койот! Посмотри-ка только на эту тварь! Ты когда-нибудь видел, чтобы в таком маленьком создании было столько уродства? Оно любого приведет в ужас.

— Ты его можешь объехать? — спросил Лавкрафт. Он выглядел напуганным.

— Я сперва хочу посмотреть на него поближе. — Говард пошарил внизу носком ботинка и вытащил пистолет из кучи барахла, сваленного на полу машины. — Тебя не трясет от мысли, что мы едем по стране, населенной тварями из наших с тобой рассказов? Я хочу посмотреть этому коту-вурдалаку прямо в глаза.

— Роберт…

— Подожди здесь. Я сейчас.

Говард вылез из «лендровера» и не спеша направился к маленькому шипящему зверю, который не трогался с места. Лавкрафт раздраженно наблюдал за ними. Это чудовище в любой момент могло прыгнуть на Боба Говарда и разорвать ему горло желтыми когтями или вонзить клыки ему в грудь, чтобы добраться до сердца техасца…

Они стояли, не шевелясь, уставившись друг на друга, Говард и маленькое чудовище. Между ними было не больше десятка футов. Говард, держа пистолет в руке, наклонился вперед, чтобы рассмотреть эту тварь, напоминавшую ощерившегося кота, охраняющего свою территорию.

«Собирается ли он его пристрелить?» — думал Лавкрафт. Нет, несмотря на внешность силача и здоровяка, Говард был на удивление нетерпим к кровопролитию и всякого рода насилию.

Дальше события развивались стремительно. Из зарослей внезапно появилось огромное чудовище — адское создание с крокодильей головой и сильными толстыми лапами, которые заканчивались огромными кривыми когтями. Стрела, выпущенная неизвестно откуда, пронзила его горло насквозь, и отвратительная темная жидкость потекла по серой шкуре твари. Существо, похожее на кота, увидев, что большой зверь ранен, внезапно прыгнуло ему на спину и вонзило клыки в его загривок. Тем временем из зарослей выбрался огромного роста человек, темноволосый и чернобородый. Его тело прикрывал лишь лоскут ткани, обернутый вокруг бедер. Очевидно, он-то и выпустил стрелу, ранившую чудовище, потому что он держал в руке устрашающих размеров лук, а за спиной у него висел колчан со стрелами. Гигант стащил подлое маленькое создание со спины раненого чудовища и отшвырнул его подальше. Затем он вытащил блестящий бронзовый кинжал и вонзил в свою добычу, совершив тем самым удар милосердия, который заставил чудовище тяжело рухнуть на землю.

Все это произошло в считанные мгновения. Лавкрафт, наблюдавший за всем происходящим из кабины «лендровера», был поражен силой, быстротой полуобнаженного охотника и восхищен его статью и ловкостью. Он оценивающе взглянул на Говарда, который стоял рядом и при всем своем внушительным телосложении казался маленьким по сравнению с чернобородым великаном. На какое-то время Говард, казалось, онемел, застыв от изумления. Но вот к нему вернулся дар речи.

— Клянусь Кромом[8]! — пробормотал он, уставившись на гиганта. — Это Конан Аквилонский[9], и никто другой! — Он задрожал. Сделав нетвердый шаг к великану, Говард протянул к нему обе руки в странном жесте — покорности, что ли? — Конан? — прошептал он. — Великий король, это ты? Конан? Конан? — И перед изумленным взором Лавкрафта Говард рухнул на колени рядом с умирающим зверем, глядя со страхом и восхищением на возвышающегося над ним охотника.

Сегодня был удачный для охоты день. Ему удалось после долгой погони завалить трех тварей. Все стрелы попали в цель. Каждое животное он искусно освежевал, мясо отложил как приманку для других созданий Ада, шкуры и головы аккуратно отделил, чтобы обработать вечером. Это истинное удовольствие, когда работа спорится.

«И все-таки остается пустота в сердце, несмотря ни на что, — думал Гильгамеш. — Поэтому нет ему радости, даже когда стрела метко попадает в цель, нет удовлетворения от хорошо сделанной работы». Он не чувствовал полноты жизни и не наполнял свое сердце радостью единения с родственной душой.

Почему так? Потому ли (как настойчиво утверждают христианские мертвецы), что это Ад, где нет места радости?

Гильгамеш полагал, что все это чушь. Те, кто пришел сюда в ожидании вечных мук, действительно их получили.

Может быть, муки даже более ужасные, чем они предвидели. Что ж, они получили, что хотели, эти правоверные, эти доверчивые Новые Мертвецы, эти легковерные христиане.

Он был очень удивлен, когда первые их толпы появились в Аду. Только Энки знает, сколько тысяч лет назад это началось. А о чем они говорили! О реках кипящего масла! Об озерах смолы! О чертях с вилами! Они ожидали это увидеть, и администрация Ада была счастлива удовлетворить их чаяния. Для желающих были установлены множество Пыточных Городов. Гильгамеш никак не мог понять, кому они нужны. Никто из Старых Мертвецов даже представить их себе не мог, это все Новые Мертвецы, одержимые идеей наказания. Как там их называли? Ах да, мазохисты. Напыщенные мазохисты. Но этот хитрый малыш Макиавелли осмелился не согласиться, заметив: «Нет, мой господин, это было бы насилием над природой Ада — послать сюда мучиться настоящего мазохиста. Те, что пришли сюда, — силачи, задиры, хвастуны — все они отъявленные трусы в глубине души». У Августа тоже было что сказать по этому поводу, и у Цезаря, и даже эта египетская шлюха Хатшепсут с фальшивой накладной бородкой и огромными, сверкающими мрачным огнем глазами, встряла в разговор, и тогда все они заговорили разом, пытаясь понять христианских Новых Мертвецов, пока Гильгамеш, прежде чем покинуть их сборище, не сказал: «Вся трудность для вас в том, что вы пытаетесь постичь суть этого места. Если бы вы пробыли здесь так же долго, как я…»

Он вынужден был согласиться, что Ад оказался совсем не похож на то, что обещали жрецы. Давным-давно в Уруке его называли Домом Пыли и Темноты. Жрецы говорили, что это место, где мертвые живут в вечной ночи и печали, покрытые перьями вместо одежды, словно птицы. Там жители вместо хлеба едят пыль, а вместо мяса — глину. Там цари, господа, верховные правители живут скромно и вынуждены прислуживать демонам, будто рабы. Забавно, что он так боялся смерти, веря, что все так и будет!

Что ж, в действительности все эти россказни оказались ложью. Гильгамеш еще помнил, как выглядел Ад, когда он только попал туда. Это место казалось очень похожим на Урук — такие же низкие здания из светлого кирпича с плоскими крышами, и храмы, построенные на вершинах высоких фундаментов с множеством ступеней. Там он встретил всех героев ушедших времен, живущих так, как они привыкли жить: своего отца Лугальбанду, деда Энмеркара и Зиусудру, который построил корабль, на котором человечество пережило Потоп, и многих других от начала времен. Вот на что был похож Ад, когда появился Гильгамеш. Но там были и другие районы, очень разные, — он открыл их позже. Там были места, где люди жили в пещерах или в норах под землей, или в хрупких домах из тростника, и места, где жили Волосатые Люди, а домов вообще не было. Ныне большинство из них исчезло, поглощенные теми, кто пришел в Ад в недавние времена. На самом деле очень много невероятного уродства и идеологической чуши, занесенных Новыми Мертвецами, появилось в последние несколько веков. Но все же идея, что это огромное пустынное пространство (неизмеримо большее, чем его любимое Двуречье) существует только для того, чтобы наказывать мертвых за их грехи, казалась Гильгамешу настолько глупой, что не стоило и размышлять о ней.