Но кавалер быстро умеет осушить эти живые алмазы огнем своих поцелуев…

Усталый, измученный своей «гатчинской» службой, вернулся к себе Александр.

Но и он до ужина не показался Елизавете. Мария Четвертинская, под руку с князем Адамом, попалась ему навстречу у самых ворот внутреннего парка…

Малютка Христина Радзивилл, давно безнадежно влюбленная в Александра, тут же, восторженно глядит на него большими сверкающими, как бриллианты, глазами – хрупкая, чахоточная красавица…

После первых фраз завязался живой общий разговор… Двинулись парами по душистым лужайкам, мимо цветочных куртин, вошли в прохладу и тень загадочных аллей… Александр и Мария отстали как-то случайно. Адам и Христина идут впереди… Не видно, что делает задняя пара, не слышно, о чем тихо так, словно воркуя, беседует она. Но ревнивое сердце Христины обостряет ее слух… Словно душою видит девочка, как склоняется к своей даме красавец-принц. Как слова замирают у него, у подруги его на устах, и уста эти сливаются в долгий, беззвучный, как тишина ночная, бесконечный, как вечность, поцелуй…

Только перед самым ужином появился Александр на половине жены, и не один.

– Мой ангел, я веду тебе гостя. Князя уговорил пожаловать. Он так уж давно не был. Спрашиваю: «Не обижен ли чем?» – «Нет, наоборот…» Он думает, что надоел тебе. Ну что скажешь? Экая фантазия богатая у нашего Адама…

Смеется Александр искренно, открыто. Он пока не чувствует за собой греха.

– Ну что за пустяки, князь! – любезно отзывается Елизавета. – Правда, муж и я так рады вам всегда…

– Вот видишь… Ну, вы поболтайте… Тебе веселее будет, мой друг. Ты все одна… А я чертовски устал сегодня. Зато лихо ученье прошло… По-нашему, по-гатчински!.. Без сучка без задоринки… Не улыбайтесь, мой друг, господин штатский философ. Я вас понимаю. Конечно, мирные парады – забава. Но они учат кой-чему и солдат и начальников. И если уж мне поручили какое дело, я привык его выполнять самым лучшим образом! Знаете мое правило. А потому… Шагом марш!.. Я на диван… залягу на часок… А вы болтайте… Раз… раз…

И, подчеркнуто молодецки шагая, вышел из покоя Александр.

Молчание воцарилось в ярко освещенной гостиной. Оба словно хорошо знают все, что может сказать другой, или не находят, с чего начать, как приступить к беседе.

Хозяйка заводит обычную светскую болтовню. Любезно подает реплики гость.

Но глаза его говорят о чем-то таком, что заставляет дыханье прерываться в груди у молодой женщины, и она инстинктивно кутает газовым шарфом прелестные плечи, белеющие из нескромного выреза легкого летнего наряда…

– Ужин подан! – возглашает дворецкий.

Обрадовалась хозяйка.

– Доложите его высочеству. Прошу вас, князь, в столовую…

– Я докладывал, ваше высочество. Его высочество сказали, что ужинать не будут… Они…

– А, хорошо… Ступайте… А вы, князь, извините уж и меня… Я, знаете, не ужинаю никогда… Посидим, если желаете, еще, побеседуем… Может быть, он… муж проснется?.. Если вы не торопитесь только…

– Увы, тороплюсь, ваше высочество! – поняв ясный намек, со вздохом отвечает гость.

Почтительно касается губами протянутой руки…

Мимолетен этот официальный поцелуй. Но отчего так жгут эти красивые, тонко очерченные губы нежную кожу руки? Отчего дрожь и огонь пробегают у нее от руки до самого сердца?..

Стараясь не думать об этом, кивает приветливо гостю головой Елизавета.

Он скрылся. К себе, в свой будуар уходит она… Но не хочется спать…

Рано еще, должно быть? Нет. Одиннадцать мерно, гулко пробило на дворцовых часах. Серебристым, мелодичным звоном вторят красивые часики башенному звону, часики в стиле рококо, стоящие тут, на камине.

Значит, тихая, ароматная лунная ночь не дает уснуть молодой женщине? Она дразнит ее мечты, волнует кровь?.. У самого раскрытого окна сидит в глубоком кресле Елизавета. Волосы ее распущены. Обнаженные в пеньюаре руки повисли вдоль тела, охваченного какой-то непривычной истомой…

Как раз перед окном раскинулся роскошный цветник, отделенный от остального сада легкой железной решеткой. Пряный, смешанный аромат роз, лилий, гелиотропа, индийского жасмина, гвоздики – все это вливалось волною вместе с ночным свежим воздухом и еще больше кружило голову, сильнее заставляло кровь приливать к сердцу, к вискам…

Закрыть окно? Душно станет… Да и сил нет двинуться. Сейчас… Сидит, глядит в полог лунного света, в тени ночные, сгустившиеся там, в саду, Елизавета и словно видит там себя, но не одну… Медленно идет она, опираясь на чью-то руку, склоняясь к чьей-то груди, слушая чьи-то ласковые речи… Но чьи?.. Чьи?..

Вдруг вздрогнула она: какая-то тень мелькнула за железной кружевной оградой, остановилась как раз против окна…

Неужели он осмелился?.. Нет, это женская тень… Знакомая фигура, наряд… Варя Головина! Ее комната – над комнатами Елизаветы. Из окна-фонарика видна сверху часть спальни Елизаветы. Часто обе женщины, стоя каждая у себя, весело переговаривались между собою. Вот и теперь, должно быть, Головина заметила свою подругу у окна и даже спустилась сюда, стоит за решеткой, ждет, пока Елизавета заговорит…

– Это вы, Barbe? Какими судьбами?

– Я, ваше высочество. Вижу, у вас свет… Край платья белеет у окна… Значит, не спите. Я и спустилась. Ничего?

– Нет, я так рада… Жаль, решетка заперта. Не знаю, где ключ. Я бы впустила вас. Вам тоже не спится?

– Не спится, ваше высочество. Муж в городе… по делам. Я одна… А вы, ваше высочество? Я видела, его высочество с князем Адамом час тому назад прошел домой. Уже все разошлись? Так рано?

– Разошлись! – с печальной улыбкой ответила Елизавета. – Муж утомлен. Лег у себя на диване, «на минутку», как он говорит… Уснул мгновенно… к ужину не захотел даже пожаловать. А мне предоставил ужинать наедине с его другом… Весело, нечего сказать?! И так почти каждый вечер… Подумайте…

– Ужасно, ваше высочество! – с искренним сокрушением отозвалась подруга. – И еще если бы…

Она смолкла, озираясь, нет ли кого вблизи. Но все было пустынно, тихо.

– Что же вы замолчали? Говорите прямо. Я же первая доверилась вам. Да! Да! Если бы этот «друге моего супруга… не так сильно был увлечен… или, вернее, не казался таким влюбленным… Тогда бы еще ничего… А то… и тяжело… и скучно!..

– Скучно, ваше высочество? О, если бы ваш супруг это мог слышать. Он бы уснул еще спокойнее… Вы ангел, принцесса…

– Нет. Я только хочу остаться… честной женщиной…

– Да поможет вам Господь… Жена вы редкая, надо признаться… А наша женская честность? Вы, как и я, знаете, как различно ее понимают люди… Но с вами я согласна: любить только своего мужа – это самое святое дело!.. Особенно если он любит нас…

– Если он любит нас… – как тихое эхо, повторила Елизавета. Настало молчание.

– Однако становится свежо. Лучше велите закрыть окно, ваше высочество… как бы не простудиться… Ночи сырые в этом «лягушатнике», как говорит ее величество. Покойной ночи, ваше высочество!..

– Доброй ночи, милая Барбетта!..

Головина ушла. А Елизавета еще долго сидела в раздумье у раскрытого окна.

Овладев собой, она поднялась наконец, перешла к дивану, стоящему в глубине комнаты, по дороге захватила с туалетного столика небольшой томик в сафьяновом переплете, «Новую Элоизу», уселась поудобнее на диванчике и развернула томик, чтобы чтением разогнать тревожные, волнующие мысли.

Сначала глаза рассеянно скользили по ровным строкам. Собственные думы, переплетаясь с образами и картинами повести, мешали сосредоточиться… Но скоро пламенные страницы поэта-автора захватили все внимание. Страница мелькала за страницей… Стрелка часов близилась к полночи.

Неожиданно шум шагов раздался в соседнем покое. Это был не муж, она знала его твердую, несколько тяжелую, медлительную походку. Женские каблучки стучали по паркету, дверь распахнулась, и Анна почти вбежала к belle soeur[8].

– Элиза, милая! Я погибла… Спаси, спаси меня! – падая головой в колени к Елизавете, негромко, но почти с рыданиями проговорила Анна.