Без сомнения, в силу сложившихся дружеских отношений между Францией и Англией было трудно ожидать, чтобы губернатор Пондишери исполнил бы желание раджей Юга и бросился бы в общую схватку, но этот вопрос мало смущал Сердара.

Этот по-настоящему удивительный человек – не миф. Он был лично известен нам в Индии. Ему недоставало лишь малого, чтобы вернуть Франции эту чудесную страну.

Истощенная войной в Крыму, не имевшая лишних войск в Европе, располагавшая всего четырьмя тысячами солдат в Калькутте для подавления мятежа в Бенгалии, Англия в течение семи месяцев после начала восстания не нашла возможности послать подкрепление горсточке солдат, преимущественно ирландцев, которые сражались скорее за честь знамени, чем в надежде победить двести тысяч сипаев, восставших по одному слову Наны Сахиба. Союз Юга с Севером должен был нанести непоправимый удар, и было очевидно всем, что англичане, изгнанные из трех портовых городов – Калькутты, Бомбея и Мадраса, должны были навсегда отказаться от мысли вновь завоевать Индию.

Три парохода, которые собирались войти сегодня утром в порт Галле всего на какие-нибудь двадцать четыре часа, чтобы возобновить запасы угля и провизии, привезли с собой только тысячу восемьсот солдат. Однако вместе с ними англичане послали своего лучшего офицера, генерала Гавелока[18], героя Крымской войны, который предполагал с помощью этого небольшого отряда снять осаду с Лакхнау и удерживать натиск бунтовщиков в ожидании более значительных подкреплений.

Нана Сахиб и Сердар, извещенные об этом, провели между собой секретное совещание. Они не признавали, что английский генерал, прославившийся своей смелостью и военным талантом, мог с помощью гарнизонов Мадраса и Калькутты выставить около шести тысяч пехотинцев и что сипаи, несмотря на численное превосходство, не устоят в открытом бою против мужественных и дисциплинированных европейских солдат.

Только теперь понял Нана, какую ошибку он совершил, не подвергнув осаде Мадрас и Калькутту, как ему советовал Сердар, на другой же день после начала восстания. Теперь было уже поздно, потому что города эти тем временем были хорошо укреплены и теперь могли выдерживать многомесячную осаду. Тогда-то Сердар и составил свой смелый план похищения генерала Гавелока, который только один и был способен успешно завершить предполагаемую кампанию.

При мысли захватить в плен главнокомандующего английскими войсками лицо Сердара освещала и, как зарница, быстро гасла, странная улыбка, в которой наблюдательный человек, возможно, распознал бы глубокую ненависть.

Наверно, в прошлом этих людей было какое-то приключение, которое свело их лицом к лицу, а теперь должно было снова привести к столкновению. Нет ничего удивительного, если невольно вырвавшиеся у Сердара слова о мести, которой он ждал в течение долгих лет, были намеком на это таинственное соперничество.

Во всяком случае, абсолютное молчание о придуманном им плане было обязательным условием успеха, и понятно, что Фред, несмотря на свою дружбу с Бобом, которого он в хорошем настроении всегда называл «генералом», не мог доверить ему столь важной тайны, тем более, что этот храбрый малый был очень болтлив.

В своей жизни тот тоже ненавидел, но рассказывал об этом каждому встречному и по любому поводу, и если его враг не бывал хорошо предупрежден, то янки нельзя в этом винить. Всякий раз, когда с ним случалось что-нибудь неприятное, он угрожающе потрясал в воздухе кулаком и кричал скорее смешным, чем страшным голосом:

– Проклятый Максуэл, ты поплатишься за это!

Максуэлом звали офицера, который по распоряжению высших властей пришел к генералу Бобу Барнету и сообщил ему о приказе немедленно, не прихватив с собой ни единой рупии, под угрозой расстрела покинуть дворец.

Боб, который там, словно в раю, вел жизнь, услаждаемую ароматами сераля и праздностью, лишь иногда осматривая крепостные пушки времен Людовика XIV, поклялся вечно мстить капитану Максуэлу, надеясь рано или поздно исполнить свое слово.

В память об одной из своих многочисленных профессий, а в своей бурной жизни он занимался и коммерцией – без этого он не был бы янки, – в его голове хранилось нечто вроде бухгалтерской двусторонней книги, где все свои злоключения он вписывал в «дебет»[19] капитана Максуэла, обещая подвести «авуары»[20], как только случай вновь столкнет его с этим офицером.

Солнце тем временем поднималось над горизонтом все выше и выше, зажигая своими золотыми лучами бескрайнюю равнину Индийского океана, и остров, покрытый пышной растительностью, казался огромным букетом зелени, купающимся в красно-коричневых с золотистым оттенком отливах волн. Вид, открывающийся с высот пика Адама, на целый ряд плато, причудливо и волнообразно переходящих друг в друга, на равнины, покрытые тамариндами, фламбуайантами[21] с красными цветами, тюльпанными деревьями с желтыми цветами, баньянами – индийскими фикусами, манговыми и цитрусовыми деревьями, предлагал взору живописное зрелище. Но нашим героям некогда было подкреплять душевные силы созерцанием возвышенных картин природы: корабли, проходившие в это время по каналу, поглощали все их внимание. Осторожно обойдя песчаные мели, преграждавшие узкий вход в гавань, корабли проплыли перед Королевским фортом и бросили наконец якорь в самой середине акватории порта, в двух или трех кабельтовых от берега.

После нескольких минут молчаливого наблюдения Сердар положил бинокль обратно в футляр и, повернувшись к своему другу, произнес:

– Наконец пароходы на рейде. Через четыре или пять часов к нам должен прибыть курьер. Как приятно время от времени получать известия из Европы!

– Говори сам за себя, – воскликнул Боб, – ты поддерживаешь воистину министерскую переписку, я же, черт возьми, с тех пор, как нахожусь в этой стране, не получил и клочка бумаги от своих прежних друзей! Когда я стал генералом раджи аудского, я написал дядюшке Барнету о своем повышении, но старик, всегда предсказывавший мне, что из меня ничего хорошего не получится, сухо ответил мне двумя строчками, что он не любит мистификаций… Вот единственное известие, полученное от моей почтенной семьи.

– Только бы Оджали нашел Рама-Модели, – продолжал с задумчивым видом Сердар, не обращая внимания на болтовню друга.

– Ты напрасно послал его одного, – вставил Боб, – я тебя предупреждал.

– Я не мог отправить ни Нариндру, ни Сами. Они не знают Галле, а так как языки, на которых говорят на Цейлоне, им незнакомы, то они не смогли бы разузнать и найти жилище Рамы.

– А Оджали? – со смехом прервал его Боб.

– Оджали два года до начала войны прожил у меня вместе с Рама-Модели и сумеет его найти. Можешь быть уверен в его сообразительности. В конце концов, я вручил ему письмо, достаточно объясняющее все. В том же пакете находится масса различной корреспонденции, адресованной европейским офицерам в армии Наны. С тех пор как началось сражение с Англией, они не могут получать никаких вестей, ведь восставшие не владеют ни одним портом, который позволил бы сообщаться с заграницей.

– Достаточно малейшего подозрения, чтобы твой друг Рама был повешен на крепостном валу.

– Рама не боится ни англичан, ни смерти.

– Полно, – продолжал Боб несколько ворчливым тоном, – не станешь же ты уверять меня, что исключительно из любви к ремеслу сельского почтальона заставил нас пройти всю Индию форсированным маршем, чтобы осуществлять теперь наблюдения с верхушки пика Адама!

– Вот ты снова нарушил клятву, – печально произнес Сердар. – Зачем ты спрашиваешь каждый раз, как только предоставляется случай, если знаешь, что я не могу и не хочу тебе отвечать?

– Ну, не сердись, – ответил Боб, протягивая ему руку, – я не буду больше спрашивать ни о чем, я буду следовать за тобой с закрытыми глазами… только не забудь позвать меня, когда надо будет раздавать удары или их получать.