Следовательно, не было другого пути, кроме того, который Лаеннек и Кунье указывали с самого начала, и который позволял добраться до реки Огоуе, поднимаясь к экватору, целым рядом плоскогорий и гор, покрытых лесами, но относительно здоровых.

„Надежда" решительно вошла в Банкору, поднимаясь вверх. Оба берега были покрыты смоковницами.

Известно, что это дерево родом из Центральной Африки, самое драгоценное в тропических странах из высокоствольных деревьев. Наши путешественники могли восхищаться им во всей его красоте, в тех самых местах, где оно родилось. От громадного ствола идут, почти всегда в горизонтальном направлении, ветви, покрывающие большое пространство своими листьями, непроницаемыми для солнечных лучей. Под этой массой зелени легко может укрыться все население деревни. Путешественники находят там приятную стоянку, где могут подышать свежим воздухом, и утолить жажду плодами этого дерева.

Вечером путешественники приметили густой столб дыма над массой зелени, и зрелище это, указывая местность обитаемую, наполнило их радостью, еще увеличившейся от уверенности, что они проехали две трети своего пути.

— Мы подъезжаем к деревне Эмбоза, которую я посещал несколько лет тому назад, — сказал Лаеннек, — и если старый начальник Имбоко не умер, мы можем быть уверены в самом дружелюбном приеме.

Деревня Эмбоза находится почти на границе обитаемой территории, и, поднимаясь вверх по Банкоре, находишь пустыню и девственный лес, который служит убежищем нескольким племенам кумиров, или лесных наездников, всегда готовых ограбить караван и одинокого путешественника.

Это маленькое местечко, заключающее полсотни хижин, принадлежит племени мозиконджей, главное занятие которых состоит в собирании пальмового масла, которое они отправляют два раза в Малимбу. Все живут вместе, и после каждой добычи прибыль делится начальником между всеми жителями. Для того, чтобы защититься от разбойников, они содержат отряд в двадцать пять человек, хорошо вооруженных оружием, привезенным из Малимбы; отряд этот охраняет деревню в то время, когда население занимается собиранием Масла.

Лаеннек не ошибся. Начальник Имбоко, несмотря на преклонный возраст, был еще здоров, и задолго до того, как пирога подошла к берегу, отправился с частью жителей на берег реки узнать, кто были приезжие.

Пора дождей была неблагоприятна для собирания масла, и все население было в деревне,

Когда старый начальник увидал Лаеннека, он выразил большую радость. Узнав в нескольких словах о событиях, которые привели к нему его друга, он понял, что путешественники, изнуренные усталостью и лишениями, уже пять дней не имели другой пищи, кроме диких плодов, и главное нуждались в отдыхе. Он избавил их от любопытства своих подданных и отвел в свое собственное жилище, которое предоставил им на все время, пока они пожелают остаться в его деревне. Как только Имбоко ушел за провизией, Гиллуа и Барте, изнемогая от волнения, бросились на шею к Лаеннеку. Возвращение не казалось им теперь неосуществимой мечтой.

— Ах! — говорили они, — по вашей милости мы увидим Францию; каким образом можем мы когда-нибудь расквитаться с вами?

Эти трогательные выражения признательности взволновали искателя приключений до глубины сердца; целый мир воспоминаний прилил к его мозгу. Францию, Бретань, деревеньку, где он родился, и которую он не надеялся увидеть, свою мать, умершую вдали от него, — все это он увидал, как в сновидении; склонив голову на свою широкую грудь, он упал на землю и начал рыдать…

Барте и Гиллуа с уважением отнеслись к этой глубокой горести. Уале, услышав, что хозяин его плачет, начал печально визжать.

Но Лаеннек быстро оправился; это была натура железная, которую нравственные страдания не могли долго подавлять.

— Извините меня, — сказал он молодым людям, — есть часы, когда я изнемогаю, как женщина… Наши лишения и наша борьба еще не кончились, и я буду счастлив только когда увижу вас на корабле, который должен возвратить вас вашей родине… Тогда, если я мог оказать вам кое-какие услуги, я, в свою очередь, попрошу вас об одной.

— Не беспокойтесь, мы добьемся вашего помилования.

— Благодарю! Но не об этом идет дело. Там в Плуаре есть одинокая могила, к которой никто не приходит преклонить колени. Это могила моей матери, умершей от горести, когда она услыхала о моем осуждении; перед вашим отъездом я отдам вам пальмовую ветвь, которую сорвал на берегу…

Тут голос скитальца начал дрожать до такой степени, что он был вынужден остановиться. Он сделал усилие и продолжал умоляющим тоном, но так тихо, что едва можно было расслышать. — И вы отправитесь… не правда ли, господа, вы это сделаете для меня?.. Вы отправитесь положить эту ветвь на землю, где покоится бедная старушка, которой я не мог закрыть глаза…

Последние слова замерли в раздирающем рыдании.

— Довольно! — вскричал он вдруг громовым голосом, ударив себя по лбу…

И прежде чем молодые люди успели ему ответить, он выбежал из хижины как сумасшедший.

Когда он вернулся, несколько минут спустя, он был уже опять спокоен. Имбоко с торжеством следовал за ним, а двенадцать человек несли козленка, шесть жареных цыплят, маниок, маис, хлебные плоды, бананы. Всем этим можно было накормить сто человек.

Добряк воображал, что никогда не будет в состоянии накормить досыта своих гостей.

ГЛАВА III. Праздник. — Озеро Уффа

Наши путешественники отдыхали уже несколько часов, как вдруг их разбудил страшный шум, и Имбоко вошел в хижину с музыкантами и певцами, которые пришли устроить серенаду приезжим. Несмотря на желание начальника дать отдохнуть гостям, он не смел нарушить обычного этикета, потому что это в глазах его подданных не согласовалось бы с законами гостеприимства.

Лаеннек и его товарищи должны были, волей-неволей, присутствовать при странном концерте, который им подготовили.

Мозиконджи, как все другие племена в Африке, не имеют ни малейшего музыкального чутья; колотить, как глухие, в тамтам, свистеть в дудки, — словом, делать как можно больше шуму, это для них высшая степень искусства.

Теперь Имбоко превзошел самого себя: он созвал всех своих артистов, и больше двух часов на берегах Банкоры раздавалась африканская музыка.

Как почти всегда бывает у первобытных народов, начальник запевал куплет, который потом повторялся всеми певцами. Музыканты играли, как кому вздумалось, и можно себе представить, как это должно быть приятно для европейских ушей.

Разумеется, пение восхваляло, по обычаю древних, добродетели белых. Таким образом, благородные чужестранцы, удостоившие своим присутствием в эту минуту деревню Эмбоза, были сначала представлены как воины, знаменитые в своей стране, обладающие громадным количеством ружей и пороха, и поразившие великое множество врагов. Через несколько минут шум сделался так велик, а нервы его двух товарищей до того раздражены, что Лаеннек пытался прекратить музыку, но напрасно; негры начали тогда воспевать достоинство искателей пальмового масла — добродетель самая главная у них, — потом кончили, расхваливая их ловкость отыскивать яйца черепахи, убивать кайманов и заклинать духов. Они остановились только, когда не могли уже кричать, ни колотить в инструменты, и старшины деревни объявили, что никогда не видали такого прекрасного приема.

Инструменты, употребляемые в этом странном концерте, заслуживают особенного описания. Их было пять: первый, без которого не может происходить никакого празднества, походит на лютню по форме и ручке, но состоит он из очень тонкой кожи, струны сделаны из волос хвоста слона или из пальмовых волокон, натянутых от одного конца инструмента до другого, и прикрепленных к нескольким кольцам; в различных местах от этих колец висят маленькие железные и медные пластинки, издающие различные звуки. Когда дотронутся до струн, кольца шевелятся, приводят в движение пластинки, и из всех этих звуков выходит самая странная какофония, которая восхищает всех дилетантов-негров.