Изменить стиль страницы

Никто из чунгов не удивлялся, что при них живут другие животные, да и ла-и не боялись их — так они привыкли друг к другу. И не только никому из чунгов не приходило в голову съесть ла-и, как всякое другое животное, но при встрече с опасным зверем взрослые чунги и бездетные помы отбрасывали Молодую пому назад, к помам с маленькими детенышами, и были готовы защищать маленьких ла-и, как настоящих своих детенышей.

Однажды группа Смелого вернулась в пещеру раньше обычного. Для группы этот день был неудачным, так как при встрече с грау пал жертвой Одноглазый. Грау напал неожиданно, и прежде чем чунги успели опомниться и пронзить его острыми ветками, он загрыз Одноглазого. И он напал на Одноглазого со стороны ослепшего глаза, так что тот не мог увидеть его и нанести точный удар своей веткой — и погиб.

Вернувшись в пещеру, чунги вскоре вышли из нее и уселись на припеке. С холмистой вершины над пещерой было видно далеко, а на западе лес терялся в этой безграничной дали. Белое светило уже заходило, и весь горизонт пылал оранжево-красноватыми отблесками.

Потом все стало оранжево-красным: и белое светило, и разорванные, плывущие по небу облака, и далекие темные горы. А потом пылающее оранжево-красное зарево заката залило и близкие деревья, и скалы, и самих чунгов. Чунги, никогда еще не видевшие ничего подобного, испуганно заревели, начали скакать и бить в ладоши: сгорит небо, сгорит лес, сгорит и белое светило, и впредь всегда будет только темнота…

И действительно, белое светило начало словно угасать, а к нему медленно подползало большое пышное облако. И чем ближе подползало, тем страннее делалась его форма. Из светло-оранжевого оно стало рыжеватым, пошли по нему темные полосы, а спереди образовалась словно звериная голова. Сзади у него вырос хвост, потом выросли передние и задние лапы, а на голове появились торчащие уши. И этот удивительный зверь раскрыл пасть, обнажил острые зубы, засверкал яростными желтыми глазами, растопырил широкие лапы с искривленными когтями и…

Чунги заревели:

— Грра-у! Грра-у! Грра-у!

Они узнали в облаке грау, который загрыз Одноглазого: тот же рыжеватый цвет шерсти, те же темные полосы на боках и спине… Он подползал все ближе к солнцу — еще немного, и схватит его своей разинутой пастью…

— Гррра-у! Грра-у! Грра-у! — ревели чунги в ужасе от мысли, что грау вот-вот съест белое светило.

И грау впрямь схватил белое светило, из которого потекла кровь. Оно начало гаснуть со стороны укуса и вскоре совсем угасло; и только по краю осталась светлая полоска. Пылающий горизонт тоже погас, а над всем лесом спустился сумрак Чунги и деревья перестали отбрасывать тени и сами сделались похожими на тени — так темно стало повсюду…

Чунгов удивляли и изумляли многие явления природы и другие случаи, но они поражали их первобытное сознание не как чудо, а как что-нибудь новое, неиспытанное, увиденное впервые. Но сейчас перед ними было настоящее чудо: как может грау, загрызший Одноглазого и не имеющий крыльев, подняться на небо, ходить по нему и не падать? Как мог этот грау съесть белое светило? Это было чудом, которое они видели собственными глазами и равного которому еще не бывало.

Не зная, что делать, чунги стремглав кинулись в пещеру и сбились в кучу. Они чувствовали, что пещера спасет их от того невиданного и неслыханного, которое им угрожает и перед которым они ощущают только ужас. Так провели они ночь в страхе, совсем непохожем на все другие страхи, пережитые ранее: темном, неопределенном и оттого еще более тяжелом и давящем. И лишь когда в устье пещеры появилась белизна рассвета, этот страх начал рассеиваться и исчезать. Молча, с чувством какой-то особенной робости вышли они из пещеры: впереди всех Смелый, за ним, почти касаясь его спины, Безволосый. За Безволосым шла Бурая пома, а по обеим ее сторонам — оба близнеца. Потом — Молодая пома, а под ногами у нее увивались маленькие ла-и, слегка поскуливая от голода, так как молока Молодой помы им уже не хватало. Потом все прочие чунги, а сзади всех Трусливый, который после того, как грау загрыз Одноглазого, стал еще трусливее. Они вышли из пещеры в тот самый момент, когда восходило белое светило, и онемели от изумления: оно было цело, грау не съел его, оно сияло и рассыпало свои теплые золотые лучи!

Чунгов охватило какое-то совершенно новое чувство. Это чувство было не только радостью, но и каким-то трепетным благоговением, какою-то благодарностью и преклонением перед этим могучим белым светилом, которое было съедено страшным грау, но которое снова взошло, снова грело их; которое стояло недостижимо высоко и было сильнее самого сильного грау, сильнее всего-всего…

Впервые обратившись к белому светилу с чувством благоговения и почтения, чунги долгое время созерцали его восход. В душе у каждого из них теснились мысли и чувства, все более смутные, странные, необычайные. У них еще не было слов, чтобы выразить эти чувства, это неясное, смутное благоговение перед могуществом белого светила, это почтение перед его восходом. Не было слов, чтобы выразить сознательное преклонение перед ним, но все ясно понимали, что, хотя видели его до сих пор тысячи и тысячи раз, — только сегодня видят его по-настоящему, только сегодня понимают его…

Тогда все чунги подняли руки кверху и в порыве дикой радости, счастливые тем, что белое светило снова взошло, начали выкрикивать:

— А-ла, а-ла, а-ла, а-ла! Молодая пома начала еще и подпрыгивать, вслед за нею запрыгали и другие чунги, завертелись, образовали круг и, простирая руки к белому светилу, стали напевать в один голос:

— А-ла, а-ла, а-ла, а-ла! Постепенно голоса у них слились в созвучие. Вместе с тем и прыжки стали происходить в такт напеву, и в этой игре они достигли той ритмичности, с которой, напевая, легко и дружно несли в пещеру крупное убитое животное или с которой прыгали от радости вокруг новорожденного детеныша. И, отдаваясь этой ритмичности, этим необычайным чувствам радости и преклонения перед белым светилом, они прыгали и кричали, пока не утомились. А потом все двинулись в лес на поиски пищи: впереди всех Смелый и Безволосый, а за ними все остальные; и каждый нес в душе это безымянное чувство почтения к могучему белому светилу.

Но, едва отойдя от пещеры, Смелый и Безволосый круто остановились и замерли, а за ними остановились и прочие чунги: немного в стороне от них, на открытой скалистой возвышенности, где росла лишь редкая трава, стоял грау.

Тот самый грау, что загрыз Одноглазого, что съел белое светило. В гордой позе, высоко подняв голову, он глядел далеко перед собою, словно не думал ни о чем больше, как только о том, чтобы получше показать свою красоту.

Когда человека не было _02330234700na463.png

Изумленные, испуганные тем, что видят того самого грау, который съел белое светило, чунги отступили. Никому из них не пришло в голову зареветь или швырнуть в него острой веткой, никто не подумал напасть на него или прогнать. Да и как посмели бы они сделать это, если этот грау был не простой грау? Как посмеют они сделать это, когда грау опять может вскочить на небо и съесть белое светило? Вот и сейчас он глядит на него, вот и сейчас готовится вскочить…

И чунги, не отрывая глаз от огромного хищника, снова запрыгали, размахивая руками на грау, и заревели:

— А-ла, а-ла, а-ла, а-ла!

Этим они молили грау не есть белое светило. «Оставь белое светило и не ешь его! — говорил их напев. — Мы больше не будем бросать в тебя ветки и камни, и если ты не нападешь, не будем тебя убивать. Ибо если ты съешь белое светило, то станет темно, навсегда темно, а мы не можем видеть в темноте так, как ты. Если ты голоден, мы оставим тебе половину мо-ка, или теп-тепа, или другого животного, какое убьем. И когда кто-нибудь из чунгов умрет, мы не будет засыпать его камнями и ветками, а оставим непокрытым, чтобы ты мог съесть его…»

Услышав крики появившихся чунгов, грау повернул к ним голову. Он слегка шевельнул ушами и вперил в чунгов свои желтые глаза, но остался все таким же спокойным и гордым. Потом, словно не увидев ничего интересного, медленно отвернулся, зевнул и спокойно ушел в противоположную сторону, даже не глядя больше на чунгов. Чунги перестали размахивать руками, прекратили свое необычайное пение и не могли опомниться от удивления и радости: грау послушался их, грау ушел и не вскочил на небо, грау не съест белое светило!