Лопатки у него на спине выпятились, лапы растопырились, и на каждом пальце появилось по длинному, острому, изогнутому когтю. Устремленные прямо на маленькую группу чунгов глаза метали жестокое, злобное пламя, гибкий хвост зашевелился.

Как и всегда, вид чунгов вызвал у него ярость, какой он не испытывал ни к какому животному. Других животных он убивал со спокойной холодной жестокостью. Убивал, чтобы насытиться. Он смотрел на них, как чунги на плоды. Но чунги приводили его в бешенство. Они были для него чересчур странными, чересчур непохожими ни на какое из животных, которых он убивал. Бесило его то, что они жили на деревьях и были недоступны для него; то, что они могли хвататься всеми четырьмя лапами или ходить на двух; то, что всякий раз, заметив его на земле, они кричали и ревели на него и прыгали над ним с дерева на дерево, куда бы он ни шел; то, что они дразнили его с безопасного места, куда он не мог полезть, чтобы достать до них своими могучими лапами. Если бы они не махали на него лапами, ярость его не была бы такой сильной. А они уже не раз угрожающе махали на него передними лапами, и это вызывало в нем странное беспокойство, словно эти лапы должны были когда-нибудь задушить его.

И вот случай давал ему возможность прыгнуть на них и загрызть хотя бы одного! Сильный, гибкий, убийственно жестокий и беспощадный, он выбирал самый удобный момент для быстрого, как молния, смертоносного прыжка. Выбирал жертву и оценивал расстояние.

Грау увидел, как один из двух взрослых чунгов отстал от другого, повернулся спиной и нагнулся. Тогда он быстро пополз брюхом по земле, стараясь не делать никакого шума. Еще один беззвучный шаг, потом еще один и…

Но в это время наклонившийся чунг вздрогнул, обернулся и увидел его. Дикий рев вырвался у него из горла, и на четвереньках, невероятно быстрыми скачками он понесся к ближайшему дереву. Тогда грау стремительно ринулся вперед, увлекая за собой сухие листья и сучки, словно сильный вихрь.

Появление грау было для помы настолько неожиданным, а нападение настолько стремительным, что у нее не было времени сообразить, в чем дело. Охваченная внезапным смертельным ужасом, она дико взревела и кинулась к ближайшему дереву. Подпрыгнув, она ухватилась за первую попавшуюся ей на глаза ветку — высохшую, надломленную, недостаточно толстую, чтобы выдержать ее тяжесть.

Ветка хрустнула, сломалась, словно отсеченная молнией, и пома упала навзничь, судорожно сжимая ее в передних лапах. В это мгновение грау прыгнул.

И то, что последовало, совершилось так головокружительно быстро, что ее сознание не могло охватить этого.

Словно туча упала на нее и закрыла ей глаза. Она смогла увидеть только сверкающие яростью глаза грау, ощутить дыхание его разинутой пасти и инстинктивно подняла передние лапы над головой, чтобы защититься.

В страхе она забыла, что в передней лапе у нее зажата сломавшаяся под ее тяжестью ветка, которую она стиснула со всей силой оцепеневших мускулов.

В этот момент грау обрушился на нее всей своей тяжестью, и пома почувствовала, как его когти вонзаются ей в тело.

Что случилось дальше — она не могла дать себе отчета.

Почувствовав вонзающиеся в нее когти, она с бессознательной жаждой жизни, со всей могучей силой своих мускулов отбросила грау от себя и кинулась прочь, оставив у него в кривых когтях клочки своего мяса.

Как могла пома освободиться от его когтей, что сталось с обломанной веткой, которую она держала в передних лапах, почему грау не прыгнул вслед за ней, когда ома побежала, когда и как она очутилась в ветвях дерева — она не понимала. Единственной мыслью у нее было то, что она спаслась от свирепого хищника. И только теперь теснившийся у нее в груди рев вырвался и прозвучал во всю силу.

Первый рев, которым пома известила о появлении грау, погнал и чунга и детеныша в беспамятное бегство. Они быстро залезли на дерево, не увидев ни ее, ни грау. Только очутившись в безопасности, они стали искать глазами пому, но вместо нее увидели бьющееся по земле огромное тело грау.

В ветвях соседних деревьев появились косматые фигуры множества других чунгов. И в ответ на рев помы и чунга каждый из них разинул пасть и заревел. От этого сплошного рева лес затаил дыхание.

Чунги долго еще не смели спуститься на землю. Только когда трупоед ри-ми присел около неподвижного грау, поднял морду и протяжно завыл, когда черный длинноклювый кри-ри описал над ним круг и с хриплым карканьем опустился ему на хвост, лишь тогда чунги спустились с деревьев и постепенно собрались вокруг грау. А потом запрыгали: грау был мертв, мертв, мертв!

Но пома не запрыгала, как они. Она неподвижно, пристально глядела на грау, ничего больше не видя и не сознавая. Почему грау не загрыз ее? Кто убил грау?

Прыгнув быстро как молния, грау наткнулся на острый конец сломанной ветки, который пома выставила перед собой в бессознательной обороне; наткнулся всей силой своего прыжка и всей тяжестью тела. Ветка глубоко врезалась ему в горло, вплоть до шейных сухожилий. Оцепеневшие, окаменевшие от страха мускулы помы выдержали этот страшный толчок.

Случай убил грау, но этот же случай спас пому. Если бы она опоздала со своим защитным движением на один миг или если бы грау прыгнул на один миг раньше, пома разделила бы участь, выпавшую некогда на долю ее матери.

Но сознание помы было еще слишком первобытно, а мышление слишком простым, чтобы она могла сразу понять случившееся. В ее упорном взгляде отражались не понимание, не любопытство, не страх и не ярость, но скорее полная ошеломленность и беспомощная мука. Эта ошеломленность подавляла ее сознание, и она была бессильна стряхнуть ее. Она не могла ответить и на трудный, смутно возникающий вопрос о том, кто убил грау. Ибо такой случай был беспримерным в жизни чунгов.

Ни один чунг до нее не поднимал ветку в защиту от грау или для нападения на какое-либо другое животное. Никакой опыт не подсказывал до сих нор никакому чунгу, что дерево может служить для защиты при нападении, что им можно убить зверя, если он нападет. А сейчас грау лежит мертвый и неподвижный, с веткой, вонзившейся ему в шею. Деревья давали чунгам плоды и служили им для лазанья. Служили для того, чтобы на них спать и спасаться от грау. А оказалось, что деревом можно и убить грау!

Медленно, не сводя глаз с убитого хищника, пома начала приближаться к нему. Подойдя совсем близко, она вдруг схватила передними лапами вонзившуюся ему в горло ветку и быстрым движением, словно боясь, что он схватит ее за лапы, выдернула ее. Потом отбежала назад и, остановившись, стала разглядывать ветку от одного конца до другого. Она провела по ней два-три раза пальцами, помахала ею туда-сюда, потом снова подбежала к грау и с торжествующим рычанием вонзила ветку в его тело.

Чунги, в свою очередь, изумленно поглядели, потом взъерошились и, подскакивая и ревя, сошлись вплотную к поме и грау. До нынешнего дня никто из них еще не видел, чтобы чунг протыкал грау веткой. А пома, рыча и победно размахивая веткой, то вонзала ее в неподвижного грау, то снова вытаскивала и разглядывала от одного конца до другого. И все ревела и ревела, дико, победно, торжествующе…

А затем лес снова стал свидетелем того, чего ни разу не видывал за всю свою тысячелетнюю жизнь: пома сменила свой победный рев на частые, радостные всхлипывания, оперлась передними лапами на поставленную стоймя ветку и начала подскакивать и приплясывать на задних лапах. Вслед за нею начали всхлипывать и подпрыгивать остальные чунги, словно земля сама подбрасывала их. Многие из них схватили все, что им попалось в лапы, и стали швырять в грау, с каждым разом испуская дикий, торжествующий рев.

Чунги еще долго швыряли бы в грау и плясали вокруг него, если бы белое светило не исчезло и над изумленным лесом не опустились сумерки. Тогда они разбежались и забрались на деревья, и в вечернем сумраке обрисовывались их силуэты, угрожающе выпрямившиеся в ветвях; так оставались они всю ночь. Происшедшее заставило их забыть о том, что логовища нужно устраивать вовремя.