— Танки решили бой. С фланга и тыла ударили. Лично подбил два. Все дрались как львы. Такой бой — паука на всю жизнь, — заключил он.
После отхода пункт управления батальона расположился вблизи переднего края. Когда я объяснил ему, что при наступлении противника сам комбат окажется на положении стрелка, он не согласился. Имел свои взгляды на управление: не со стороны подавать команды, а быть рядом с бойцами.
— Личный пример командира — вот что главное, — убежденно заявил он.
Проверяющие единодушно определили причины неудачного исхода боя за станицу. Основная из них состояла в том, что командир и штаб бригады не предусмотрели вовремя необходимые меры по усилению обороны на этом направлении. Еще засветло в штаб поступали сведения о выдвижении танков к роще, что находилась вблизи станицы. У командира батальона не оказалось ни одного артиллериста, и в нужный момент он не смог быстро вызвать огонь по целям.
Бесспорно, враг дорого заплатил здесь за свой небольшой успех. Командиры и рядовые получили боевую закалку, стали мужественнее и опытнее, глубоко осознали просчеты. Штаб корпуса, основываясь на уроках этого боя, разработал приказ с указанием мер, исключающих повторение отмеченных недостатков. Стало правилом: в одном окопе находятся командир стрелкового и приданного или поддерживающего артиллерийского подразделений.
С утра 6 сентября снова разгорелся бой. 65 танков атаковали рубеж в центре полосы обороны корпуса, но противник не достиг успеха. Все атаки оказались отбитыми с большими для него потерями. К вечеру враг начал перегруппировку своих сил.
Создавались благоприятные возможности для разгрома его группировки на правом берегу Терека. По распоряжению командующего 9-й армией корпусу предстояло нанести ряд ударов. Большие надежды возлагались на создаваемую группу полковника С. М. Бушева. В ее состав после разбора многих вариантов были включены части из разных соединений, что в известной мере снижало ее боеспособность: 1372-й полк 417-й стрелковой дивизии, 258-й отдельный танковый батальон, 4-й стрелковый батальон с 3-й ротой 1-го стрелкового батальона, противотанковый дивизион, две батареи минометного дивизиона 10-й бригады, три артиллерийских дивизиона.
Одновременно с группой полковника Бушева перешли в наступление также 62-я стрелковая и 52-я танковая бригады. Противник в ответ выдвинул танки. Наши части продвигались медленно. Клин не срезался, а скорее выдавливался. Враг пятился к реке, оставляя на поле подбитую технику. Вот он оставил уже станицу Терскую. Нужен был еще один рывок, чтобы сбросить его с южного берега, но не хватило сил…
Наблюдательный пункт находился близко к переднему краю. На нем вместе с командиром корпуса были и командующий артиллерией и четверо офицеров штаба: разведчик, связист и двое нас, операторов. Отсюда ярче высвечивались происходящие события на поле боя, отчетливо просматривались в центре полосы обороны занимаемые рубежи и действия наших частей, имелась возможность безошибочно пересчитать на этом направлении атакующие танки врага.
Майор Дроздов по каким-то только ему известным приметам определил назревающую беду. В кукурузном поле замелькали головы перебегающих бойцов. Отход всегда похож на пожар в сухом лесном буреломе. Вмиг заполыхает, затрещит, захватит в свои когтистые лапы людей, и если вовремя не прихлопнуть огонь, то потом уже нелегко потушить взметнувшееся пламя. Вблизи появились вражеские танки. Ползли они медленно, с остановками для стрельбы. Справа отчаянно билась одна наша батарея. Перед ней горели три танка.
В мгновенной реакции на события ярче всего проявляются качества командира: или он сам бесстрашно рванется навстречу отступающим, или бросит свой последний резерв, чтобы преградить путь врагу, или же начнет перебирать возможные варианты решений, потеряет время, а потом ничего не останется другого, как спешно отходить на другой рубеж. Генерал Рослый не терял ни секунды.
— В цепь! Задержать! — приказал он густым, сильным басом.
Из командиров штаба и связистов набралось для этой цепи пять человек. Машина подкинула нас к кустам, сразу же развернулась и скрылась в лощине. Быстрым шагом мы пошли навстречу отступающим.
— Назад! Почему отходите?!
Таких бойцов я встречал в первый месяц войны. Они также уверяли, что остались одни, а вся рота уничтожена, своими глазами видели, как погибли офицеры. Не знали одного — что по другую сторону хлебного поля пробирались однополчане и то же самое говорили о них. Появился командир роты. Прихрамывая, тяжело дыша, подошел ко мне. Оказывается, вышли из строя ПТР, отражать атаку танков нечем. Не успел он договорить, как на нас выскочили двое с противотанковым ружьем… Короткими перебежками бойцы возвращались назад. Теперь они снова займут оставленные позиции, выдержат атаки врага и не сдвинутся с места.
К вечеру спало напряжение боя, офицеры штаба включились в работу на КП. Бойко стучал телеграфный аппарат. Связист, высокий, с усталыми глазами, привычно наклеивал полоски на бланк. Штаб армии второй раз запрашивал: почему задерживается донесение? Не поступили к нам последние данные о положении батальонов 10-й бригады. С нетерпением ждал я этих данных, поминутно поглядывая на часы. За соседним столом капитан П. И. Васильев заканчивал оформление карты с решением командира на ночные действия. Он чаще занимался подготовкой графических документов и ведением журнала боевых действий. Почерк у него был красивый, буквы получались пузатенькими, с острыми вершинками, похожие на созревшие луковицы, стояли они ровно, будто по линейке. С картой работал увлеченно, не спеша, и когда завершалось ее оформление, то даже специалисты-чертежники с восхищением любовались надписями и условными знаками. Все признавали: талант у капитана, и потому прирос он к столу, к картам, документам, редко удавалось выезжать в бригады.
Я с большим уважением относился к нему, пытался копировать его надписи на картах, но вскоре убедился, что это не под силу мне. Хотя большую часть времени у него занимало оформление документов, он не был просто техническим исполнителем. Обладая даром видеть планируемые события в развитии и законченной форме, он любое решение, даже высказанное командиром схематично, крупными мазками, наполнял недостающими подробностями и деталями, придавая ему не только красивую выразительность, но и убедительную обоснованность.
Наблюдая за выполнением обязанностей разными офицерами штаба, я убеждался, что исполнитель не мог быть универсалом. В какой-то области он оказывался мастером высокого класса, в другой — самым заурядным специалистом. Даже из хорошо подготовленных операторов не всякий сразу врастал в обстановку, находясь на НП, где требовалось решать многие практические вопросы в короткие сроки, без всякой подготовки, проявляя при этом инициативу и самостоятельность. Подполковник М. В. Глонти, видимо, лучше всех понимал этот принцип и обычно поручал офицеру выполнение работ, в которых наиболее полно проявлялись его мастерство и природные качества.
К сожалению, с Васильевым довелось работать недолго, он погиб при налете авиации противника.
Когда уже все сроки истекли, я доложил старые сведения. После передачи донесения штаб бригады сообщил, что один из батальонов потеснен противником. «Наказать виновников представления ложных данных», — сухо отстукивал аппарат из штаба армии. Глонти быстро пробежал глазами горькие, но справедливые телеграфные буквы.
— Кого наказывать? Себя! — возбужденно говорил он. — Поехали в штаб бригады. На месте разберемся, почему затянули. — Уже в машине говорил мне: — Плохо у тебя вчера с донесением получилось. Одна строка при печатании перескочила, я не заметил. В штабе армии обнаружили. Не годится так работать.
— Торопят. Некогда проверить, — нашел я оправдание.
— В штабе надо волчком крутиться, но брак не выпускать. Учти…
И больше ни слова об этой ошибке. Вроде со стороны он стал разбирать наши документы. По его словам, не удавалось в них изложение динамики боя, вместо обобщений и анализа получался сухой перечень фактов и событий.