Позвонил Дроздов: не поступил отчет за первую половину месяца, а сроки вышли. Начальник оперативного отделения капитан И. В. Попов завершил оформление карты с решением в самый последний момент: через 10 минут комбригу предстояло ставить задачи подчиненным.
— Полтора часа было на всю работу, — оправдывался он. Молодой, энергичный, с вихрастым чубом, свисавшим на лоб, он пока тоже врастал в новую должность. До этого являлся помощником и теперь нередко забывал, что поднялся на ступеньку выше, норовил все сделать сам.
Пишущая машинка тарахтела так, что казалось — не выдержит нагрузки и в скором времени распадется на части. Две буквы выскакивали из общего строя и ложились сверху строчки, мягкий знак почти не просматривался в тексте. Пришлось заменить машинку, взять для штаба лучшую. Строчки выровнялись, все буквы заняли свои места. В документе стали более отчетливо видны погрешности. В подготовленных оперативным отделением боевых распоряжениях встречались опечатки, подчистки, видимо, готовились они в спешке. Перед тем как подписывать их, пришлось внести поправки.
Николай Васильевич взглянул на часы, пожал плечами.
— Это же не штаб корпуса, — напомнил он. — Здесь попроще.
— Как «попроще»? — возразил я. — Боевые документы в любом штабе должны быть одинаково добротными, строго выдержанными по форме, грамотно и культурно написанными.
Конечно, всякий документ, разрабатываемый в штабе, имеет одно общее свойство: любит долго прихорашиваться. По-разному можно заменять слова, переставлять фразы и знаки препинания, и все будет казаться, что еще немало нужно внести уточнений, чтобы завершить подготовку документа.
В своей практике я встречал начальника, который переставлял слова скорее по выработанной привычке, чем по необходимости. Такие пустопорожние перестановки обижали исполнителя, ослабляли его настойчивость в поисках нужных слов и выражений при разработке последующих документов. Если уж старший вносит уточнения в текст, то они должны повышать качество документа, ярче высвечивать его содержание и не вызывать ни у кого сомнений в их обоснованности. В этих поправках — авторитет, знания, культура самого начальника.
Те, кто в свое время исправляли подготовленные мною документы, в большинстве много знали и, внося уточнения, учили меня, помогали вырабатывать необходимые навыки. Теперь мне предстояло быть похожим на своих учителей. А эта задача оказалась не из легких. Исполнитель стоит над душой, сверлит глазами карандаш, зажатый в руке начальника. Если в такой момент начальник с налета впишет между строк свою не совсем приглаженную мысль, а затем начнет ее подправлять, заменяя и переставляя слова, то сомнения исполнителя в ненужности внесения поправки укрепятся и он уже без всякого уважения станет присматриваться к этой работе. С учетом всего этого требовалось формировать взгляды офицеров штаба на отношение к разрабатываемым документам.
За последние дни на качество планирования боя в какой-то мере отрицательно влияло неполное выполнение батальонами поставленных боевых задач. У офицеров штаба появилось моральное оправдание перед своей совестью: зачем, мол, шлифовать формулировки, если задачи оказывались нереальными, а порядок их выполнения изменялся и уточнялся на поле боя. Я уже давно заметил определенную закономерность: если командир и штаб снизили требовательность к планированию и организации боя, то подразделения снижали активность и настойчивость в выполнении своих боевых задач. Здесь все находилось во взаимной связи. Когда намеревались переломить обстановку и добиться успеха на ноле боя, то обычно начинали с пересмотра взглядов, содержания и метода работы командиров и штабов по планированию и организации боевых действий.
Не могли служить оправданием низкого качества оформления документов короткие сроки, отведенные на подготовку наступления. Очень справедливо подметил однажды М. В. Глонти, что надо волчком крутиться, но не допускать брака.
Я посмотрел на часы — времени не оставалось. Снова вгляделся в боевые распоряжения: поправки в них казались заплатами, небрежно наложенными на дыры. По этим штопаным документам командиры вынуждены будут принимать решения, а штабы планировать бой. Решение одно: перепечатать! Это суровый урок. Понимал и состояние своего заместителя. В душе он крепко ругал меня. Но лучше с первого шага все поставить на свое место: документы должны всегда разрабатываться грамотно и культурно. Попову же посоветовал впредь предъявлять аналогичные требования к подчиненным.
Командир бригады подполковник Г. С. Кукс выразил неудовольствие задержкой с отправкой боевых распоряжений.
— Такого еще не было, — справедливо кольнул он нового начальника штаба.
С ним я согласился: штаб обязан все выполнять в установленные сроки, опозданию нет никаких оправданий. Борьба за сроки — одна из самых больших забот начальника штаба…
Уже поздно вечером заглянул в первый батальон, которым командовал майор Г. И. Диордица. Его знали не только в корпусе, но и в армии. Где труднее — там его батальон. Не подводил, и к этому все привыкли. Говорил он напористо, смело давал оценку обстановке. Я всегда уважал его за решительность, самостоятельность, сноровку, за готовность пойти на оправданный риск в бою.
Посетовал, что в предстоящем бою придется форсировать неширокий, но глубокий и полноводный канал. Доложил, что предусмотрел наводку наплавных мостов из бревен. За час до атаки готовые секции настила мостов будут доставлены к местам переправы.
Заслуживала похвалы его смелость в выборе места для форсирования. Все было за то, чтобы переправить батальон на участке, примыкающем к правому флангу. Там в воде торчали сваи от разрушенного моста, которые могли быть использованы для оборудования переправы, гуда подходила наезженная дорога, обеспечивающая быстрое выдвижение подразделений через заболоченную пойму, а на берегу, перед бывшим мостом, росли густые и высокие кусты, скрывающие войска от наблюдения со стороны противника.
Видимо, и фашистское командование также оценило значение, которое имел для нас этот участок, сосредоточив против него значительные силы и огневые средства.
На левом фланге — местность открытая, заболоченная, с ржавыми пятнами луж. Но именно здесь, на неудобном, но зато слабо прикрытом противником направлении, комбат планировал бросить на врага основные силы, а на правом фланге — оставить для переправы только, один взвод.
Риск? Конечно, причем значительный. Еще днем командир бригады, прежде чем утвердить решение командира батальона, направил офицеров штаба, приказав им на месте разработать мероприятия, способствующие успеху батальона. Чтобы скрыть от противника подготовку форсирования на левом фланге, по рекомендации штаба комбат провел рекогносцировку местности в районе разрушенного моста, и, особенно не заботясь о мерах маскировки, связисты днем развернули здесь проводную связь, к вечеру на двух повозках саперы подвезли бревна, а с наступлением темноты пять солдат старательно застучали топорами, якобы готовя переправочные средства. Создавалось впечатление, что батальон живет одной заботой — как лучше подготовить бросок через канал на правом фланге. Вместе с тем с постов, развернутых вдоль канала, с особой тщательностью наблюдали за всеми передвижениями подразделений противника.
Вместе с комбатом мы вышли на участок форсирования. Через заболоченную пойму уже подтаскивались лошадьми к берегу готовые секции настила мостов, устанавливались на огневых позициях орудия для стрельбы прямой наводкой, а вдоль берега пехота старательно отрывала окопы.
Подготовка к форсированию шла полным ходом. Атака была назначена на рассвете. НП бригады разместился на небольшой, но заметной высоте, недалеко от канала.
Вместе с комбригом на наблюдательном пункте находились я, начальник артиллерии майор А. В. Быстров, начальник разведки капитан А. Р. Порожняк и помощник начальника связи капитан М. Г. Чернуха. У разведчика на небольшом листе ватмана расчерчена таблица, на которой представлены вся группировка противника и ее состав. В любое время он мог доложить не только о выявленных огневых средствах. Небольшая, удобная таблица сразу же приглянулась мне, и в дальнейшем, с кем бы из начальников разведки ни приходилось работать, каждому из них советовал готовить примерно такую же.