Прости, и ватагу мою разбойную прости. А мы потом сами со скалы вниз головой прыгнем. Еще за счастье считать будем.

— Ишь, прощение ему подавай! А дочерей наших бесчестить — это, значит — слава?

— Госпожа Валькирия! Мы же веровали, что все вы за теплые моря ушли. А здешнее бабьё, так…животное домашнее.

— Замолчи, поганец! Оружие брать будешь? Любое дадим. Если нет, так я голыми руками придавлю, — тряхнула Агафья бицепсами. А за домашних животных отдельно помучаю. Расстроил ты меня, подруг моих дорогих животными назвав. Никогда врагов своих перед смертью не мучила, а тебя вот с удовольствием поизгаляю!

— Ты, мужик, лучше на мировую пытайся пойти: с моей супружницей шутки плохи. В ножки ей поклонись! А остынет малость Агафьюшка, да кафтанчик наденет — я тебе, так и быть, сам ребра пересчитаю…и зубы. Ну, может еще что, сгоряча, сломаю или оторву. Правда, рановато обещаю: если Лиюшку повредил — убью. Лютой смертью убью. — Прохор пытался взять контроль над происходящим.

— Агашенька, Духами прошу, отдай его мне. А то Вареньке нашей страшно может стать, как мамка озвереет! — Ерофей выступил новым соискателем на должность вершителя скорого суда. — Маленькая она, напугаться может. Не дури, Агашка!

— Напугаешь такую? Как ее зовут не пойму: отец так, ты эдак кличешь. — Удивился Оголец.

— Молчал бы пока не бьют, а он с вопросами праздными лезет: моя Варька не из пугливых. За подружек расстроиться может. Жалостливая. Лией крестили, да вот имя Варвара само приросло.

— Так мне-то чего делать: с тобой биться не посмею, да и бессмысленно. Лучше сам себе башку пробью, чем на Валькирию руку подыму! А этот бугай про ребра да зубы талдычет.

— Схожу в баню к Вареньке. Там подумаю.

В полумраке просторной Большой Бани Племени на полке полулежала девочка. Около неё суетился срочно доставленный порталом полковой немец-лекарь, что в былые времена «девство Агашкино пытался удостоверять».

Цэрэмпилович и Роза задерживались. Говорили, вот-вот будут. А Варвара их сильно и не торопила: ерундовое дело. К вечеру всех исправить успеем. Смотрела, как старикашка-лекарь с девчушкой возится.

— Здорово, немчина! Узнал?

— Как тебя, матушка, не признать-то: сотрясение мозгов через тебя получил. Кусала рука, об стену мой тело стучала! Помню!

— Помнишь и ладно. Что с Варенькой?

— Тоже, что с тобой, Воеводина дочь. Только ещё хуже. А вот девочка сия упала да локоток разбила. Перевязочка нужна с мазью.

— Горе! Говори, не смей от матери ничего таить!

— Тут и таить нечего. Тфой девица ещё более пешеный, чем ты, Воеводина дочь!

— Что изверги с ребенком сделали?

— Они? А чего они сделать могли. Дело известное: люди дикие, моральных устоев нет. Решили Варю по женской части апробировать! И прочих с нею.

— Погоди, про прочих разговор отдельный…

— Никак нет! Тут общее дело было. И делал его один человек. Вернее вот этот тфой дочка…

— Что, её одну сильничали? — Агафья прихватила черпак с ручкой подлиннее и двинулась на выход.

— Доннер Веттер! Как с тобой кофорить-то.

— Пo-русски.

— Я России много лет служу. Кто хочет слушать — все понимает.

Неожиданно затянувшийся диалог прервался. Варя выхватила из руки матери черпак и шарахнула на каменку не менее полуведра кипятку. Все легли на пол. Жар вверху был нестерпим. Дошлый лекарь ухитрился ногой дотянуться до двери и пинком отворил ее. Стало легче.

— Я ж говорил, твой дочь, госпожа, еще дичее тебья будет.

— Гы, — расплылась на потном разгоряченном лице довольная материнская улыбка. — Рассказывай.

— Пусть этот ученый говорит. У него прикольная речь!

— Будешь такие словечки из-за портала приносить, дома сидеть заставлю.

— А тут и портала не надо: с тетушкой Сукой (эксцентрической родоначальницей нынешнего таежного собачьего поголовья) поговори, и достаточно.

— Ладно, немец, говори!

— Так кофорил уже, вы сбиваете. Эти …ферфлюхтеры…суть не люди. Населяли эту землю когда-то благородные викинги и Валькирии. Вероятно, осели здесь после многолетнего плавания. Могли их корабли драккары и по рекам двигаться.

Край для них имел какую-то противоестественность, ибо потомство все больше ущербное получалось. Особенно мальчики. По обычаю таких неполноценных в пропасть сбрасывали. Думали, сразу в Валгаллу попадут. Куда они там попали неизвестно, но через некоторое время появились на Земле вот такие звероподобные существа. Молва про них пошла, что это потомство, сброшенных в Валгаллу ущербных младенцев. Сами себя они назвали Огольцами.

— А что одни только уроды у Викингов здесь рождались?

— Кто такое скасать мог? — Немец возмутился. — Мать твоя, Агафья, — и красива, и умна но…

— Не нокай. Про мужиков скажи.

— Начну тогда с начала. Мать твоя, Варенька, с самого раннего детства силой отличалась. Вроде ручонки совсем детские, а возьмет, да шутки ради, у пьяненького мужичка телегу поперек дороге поставит. Вместе с мужиком и лошадью. Лошадь она тоже не выпрягала: возьмет под брюшко да перетащит.

— Нам не про лошадей, про дочь мою врагами изуроченную знать надо!

— Чего-с изволите? Если в портал затащили, больных извольте предъявить! Только не психических: этих к Лхасарану.

— Так вот пред тобой, немец, дочь моя, кровинушка родная. Свидетельствуй!

— Я тебя однажды, дочь Воеводина, свидетельствовать пытался. До сих пор в дрожь бросает. Больных лечить готов, а рассказывает пусть твой странный дочь.

— Так расскажи мне, Лиюшка, в конце концов, что тут содеялось! — Возмутилось Агафья.

— Мамусенька, ты же у нас такая-такая добренькая. Сейчас все по-быстрому расскажу:

Прискакали эти с глиной в голове да срамом не прикрытым. Вы все на охоте. Кому баб со стариками защищать!

— ???

— Правильно, некому!

— Ты, мамочка, не перебивай. Там снаружи и папа, и все родичи извелись. Надо поскорее их успокоить. Слушай: я же с детства знала, что я особенная. Не сознавалась только: невыгодно. Бабуля меня тайно учила и все про Валькирий рассказала. Это же бабуля меня вместо Лии Варькой кликать стала. Напоминала таким манером, что я Валькирия. Я много, что делать умею. И глаза отводить, хоть целой толпе.

— А чего молчала-то? Из нас в лучшем случае одна на тысячу такая рождается. Определить трудно. Это меня твоя бабка сразу распознала по стати телесной.

— Снова-здорово! Говорил только вот батюшка, что, мол, тростиночкой была!

Агафья ничуть не смутилась.

‑ Ты вон — чистая тростиночка. И я в юном возрасте тоже…(Прошка сдержанно гоготнул) Ну, покрепче малость. Правда, говорили старики, что такая тростиночка в десять раз самой здоровенной Валькирии будет. А ты, скрывала. Ну, пошалишь малость и ни гу-гу.

— Так вам только расскажи…

— Ну, и что там с этими Огольцами? Я про эту породу от бабушки слыхала: человеческое тело имеют, а разума вовсе нет. И как вы с девками спасались?

— Никак. Я девок да баб пугать не стала. Они в полной уверенности были, что сами баньку истопили, попариться решили. А Огольцы все в предбаннике в кучке лежат. Ты, видать, с расстройства внимания не обратила.

— А крови столько откуда?

— Да злодеев Варвара пугала страшно и калечила. То, что ты, Воеводина Дочь, со мной чудила — это детские игры! — Влез в разговор немец. — Это ферфлюхтеры и орали, и даже на женские голоса вопили со страху.

— А чего ты, маменька, с немцем напортачила?

— Ну скажи же ей что-нибудь, чтобы отстала, доктор! — Приказала Агафья.

— Да слух прошел в народе, что батюшка твой, Прохор, твою маму Агафью телесному насилию подверг, да еще зверствовал.

— Какой дурак такое удумал?

— Да дед твой, Варвара, Воевода. Я при его полку лекарем был. Вот и обязан был девство твоей матушки удостоверить!

— Дед у нас что, перед этим с печки упал? Как до такого додумался…

— Молчал бы, дохтур, коли ума нет! — рявкнула Агашка.

— Сама-же, мать Агафья, велела всё как на духу дочери разъяснить…