Он вышел из кубикулы, оставив Орестиллу. Раб Прокул побежал за господином, на ходу набрасывая на его плечи тёплый шерстяной плащ. Центурион дежурной когорты ждал императора у выхода.

— Цезарь! Угодно ли тебе отправится в Сенатскую курию? Носилки уже приготовлены, — доложил он.

— Не хочу. Надоело, — отмахнулся Калигула.

Пройдя по перистилю, он спустился в сад. Тонкая женская фигура одиноко застыла на мраморной скамье у фонтана. Серце Калигулы забилось сильнее: он узнал Друзиллу.

— Ты здесь?! — радостно выдохнул он, присаживаясь рядом с ней и прикрывая своим плащом её озябшие плечи.

— Зачем ты сделал это, Гай? — с упрёком спросила Друзилла. — Зачем взял в жены Орестиллу? Или ты уже не любишь меня?

Калигула насупился.

— Это ты виновата! — заявил он. — Почему до сих пор не покинула Кассия?

Друзилла отвела в сторону глаза. Почему? Из-за нерешительности. Но как признаться в этом Гаю? Как сказать ему, что она до сих пор спит с Кассием, потому что боится отказать ему?

— Прогони Орестиллу, и я брошу Кассия, — помолчав, попросила она.

— Хорошо! — не задумываясь, пообещал Калигула. — Но не обмани! Иначе я возьму себе десять жён!

Друзилла лукаво улыбнулась:

— Мы не в Азии, а в Риме! У нас позволено иметь лишь одну жену.

— Жаль, что мы не в Египте! — пристально глядя на неё, прошептал Гай. — Там брат может жениться на сестре…

Глаза Друзиллы потемнели.

— А если мы поселимся в Александрии?.. — замирая от волнения, ответила она. Усталое изнеможение охватило девушку: неужели она действительно допускает такую возможность?! И почти сразу Друзилла ответила себе: «Почему нет?! Ведь Гай — император. И, подобно Цезарю и Августу, будет причислен к богам. А богам позволено то, что запрещено обыкновенным людям!»

— Так и будет! — решительно ответил Калигула.

Ливия Орестилла вышла из опочивальни. Голубая туника, которую по велению императора рабыни спешно купили в портике Ливии, была тесна и коротка для неё. Зябко обхватив ладонями предплечья, девушка шла по перистилю. Жёлтые башмачки гулко стучали по мраморному полу. Преторианцы в замешательстве разглядывали девушку: нужно ли приветствовать её, как императрицу? Орестилла тоже не могла ответить на этот вопрос.

Остановившись у коринфской колонны, она выглянула в сад. Калигула, сидя у фонтана, обнимал за плечи рыжеволосую женщину. Сестру Друзиллу. Подойти к нему? «Что я скажу Гаю Цезарю? Мужчине, который до вчерашнего дня был чужим для меня?» — грустно подумала Орестилла.

Вздохнув, девушка отошла от колонны. Глядя под ноги, она бесцельно бродила по дворцовым переходам. Разноцветный мрамор устилал полы, тканые золотом занавеси прикрывали входы в кубикулы. На бронзовых пьедесталах стояли позолоченные статуи остроухих псов, которые Август привёз из покорённого Египта. Посреди безликой холодной роскоши Орестилла чувствовала себя одинокой и ненужной.

Плохо скрываемые любопытные взгляды преторианцев провожали её. Орестилла нутром ощущала их. Порывалась и не смела сказать: «Почему вы так глядите? Потому что я провела ночь с императором? Да, это верно. Но ведь Гай Цезарь объявил меня женой! Вот его кольцо на моем безымянном пальце!»

Орестилла вышла в просторный атриум. Между двойными колоннами портика часто толпились просители. Сегодня не было почти никого. Лишь одинокая мужская фигура в тёмном плаще жалко скорчилась почти у самого выхода. Девушка метнулась туда.

— Гай! Это ты?! — забыв об осторожности, выкрикнула она.

Гай Пизон поднял нечесанную голову. Тонкие, искривлённые гримасой губы напрасно пытались улыбнуться. Орестилла присела рядом с ним. Задыхаясь от бессильной горечи, дотронулась до смуглой мужской руки.

— Почему ты здесь?

— Я пришёл попросить тебя назад у императора, — неловко пряча глаза ответил Пизон.

— Цезарь был небрежен со мной, покидая постель, — задумавшись, прошептала она. — За одну лишь ночь он пресытился мною. Попроси! Может, он и отдаст?..

Пизон отвернулся. Ревность душила его; но стыд — ещё сильнее!

— Прости меня. Вчера я поступил недостойно римлянина.

— Зачем же ты сделал это? — с печальной иронией усмехнулась девушка. Яркие губы за ночь побледнели и не слушались её. Орестилла непрерывно облизывала их, стараясь избежать неприятной сухости.

— Из страха, — признался Пизон. — Времена республики миновали. Теперь один человек безраздельно правит Римом. Жизнь каждого — в его руках!

Девушка прикрыла глаза, мучительно стараясь сдержать подступившие слезы.

— Уходи, — едва слышно попросила она. — И моли богов, чтобы смиловались над нами…

Пизон послушно поднялся и ушёл, избегая смотреть на Орестиллу. Девушка обречённо наблюдала, как он, сгорбившись, спускается по мраморным ступеням Палатинского дворца.

— Кто это? С кем ты разговаривала?

Ливия Орестилла вздрогнула, услышав резкий голос Калигулы.

— Это был Пизон? — подозрительно допрашивался император.

— Нет, — испуганно прошептала она.

Гай Цезарь насмешливо прищурился.

— Если ты солгала — то напрасно! — заявил он. — Императора опасно обманывать!

Правая рука Калигулы машинально поигрывала рукоятью кинжала, висящего на поясе. Девушка отошла на шаг и втянула голову в плечи.

— Уходи! — равнодушно зевнув, вдруг велел он. — Я спрошу у знатоков права: если ты действительно законная жена — получишь развод. Если нет — тебе нечего здесь делать.

— Спасибо, цезарь, — униженно прошептала Орестилла, упав на колени и целуя перстень на пальце императора.

— Подожди! — Гай схватил девушку за предплечье и рывком притянул к себе. Зеленые зрачки сердито скользнули по её испуганному лицу. — Не смей возвращаться к Пизону! Иначе я накажу вас обоих!

Император давно исчез в глубине тёмных переходов, а Ливия Орестилла не смела подняться с колен. Руки, сложенные в умоляющем жесте, не просто дрожали — они колотились в нервной лихорадке.

XI

Друзилла проснулась от непривычного шума за стеной. Недовольно застонав, укрылась с головой янтарно-жёлтым одеялом. Резкий шум донёсся и туда.

— Луций, что случилось? Вели, чтобы прекратили! Я спать хочу! — переворачиваясь на живот, лениво пробормотала она.

Муж не ответил. Его половина постели оказалась пуста.

Капризно кривясь, девушка сунула ноги в сандалии и набросила на тело шёлковую тунику. Сонно жмурясь, выбралась в атриум. И замерла в изумлении: обнажённые до пояса рабы таскали дубовые сундуки, обеденные ложа, столы и обёрнутые тканью вазы. Кассий Лонгин, сжимая в руке желтоватый папирусный свиток, отдавал приказы.

— Почему уносят мебель? — растерянно оглядываясь по сторонам, спросила Друзилла. — Мы переезжаем?

Кассий обернулся к жене.

— Да! — восторженно потрясая свитком, крикнул он. — Твой брат Гай назначил меня наместником в провинции Азии! Выехать из Рима следует немедленно!

— И ты доволен? — осторожно спросила она.

— Конечно! Наконец-то я получил должность, на которой могу показать мои способности. Я буду повелевать огромной богатой провинцией! — он притянул к себе удивлённую Друзиллу. — Мы будем счастливы! Ты поселишься в роскошном дворце, подобно восточной царице! Я закажу для тебя открытые носилки из ливанского кедра и украшу их жемчужинами, выловленными в морях Леванта!…

Друзилла осторожно высвободилась из пылких объятий супруга.

— Я останусь в Риме, — отворачиваясь, прошептала она.

— Почему? — опешил Кассий.

— Почему?.. — Друзилла лихорадочно раздумывала, выискивая убедительную причину. — Потому что я ненавижу Азию! В Сирии умер мой отец!

— А если бы Германик умер в Риме, ты ненавидела бы Рим? — в вопросе Кассия прозвучали сарказм и недоверие. — Не кажется ли тебе, Друзилла, что ты должна принести жертву в честь отца именно в Антиохии — городе, где он скончался?!