Маринка смиренно улыбнулась.

- Ты не представляешь себе, как это приятно. По сравнению с тобой я старый, потрепанный жизнью человек...

Добрышевский рисовался и напрашивался на комплименты. Маринка понимала, что как только он закончит говорить, он приступит к действиям, и поэтому попыталась растянуть беседу.

- Что вы, Владимир Григорьевич, не говорите так. Вы очень интересный мужчина. Весь Горечанск от вас без ума.

- Что значит какой-то паршивый городишко по сравнению с твоими глазами? - воскликнул он с пафосом и взял Маринку за подбородок. - Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.

Обольститель из Добрышевского был не хуже, чем популярный политик. Все жесты и слова были выверены до секунды. Поворот головы, бархатный взгляд, хватающий за сердце, приличествующая случаю дрожь в голосе... Если бы не обстоятельства, Маринка бы купилась. Но ребро фотоаппарата безжалостно впивалось в ее бедро и не давало пасть жертвой мэра-ловеласа.

- Вы очень добры ко мне, Владимир Григорьевич. Спасибо.

- Я говорю чистую правду.

К Маринкиному облегчению Добрышевский оставил в покое ее подбородок и схватил за руку. Поднес к губам, поцеловал, не отрывая глаз от лица Маринки. Она всерьез задумалась над тем, с какой силой нужно ударить взрослого мужчину по голове фотоаппаратом, чтобы он (мужчина, а не фотоаппарат) отключился.

- Ты великолепно смотришься на столе, - произнес мэр, подпустив в голос сексуальной хрипотцы. - Я вначале хотел пригласить тебя куда-нибудь, а потом решил, что здесь, в кабинете, будет гораздо романтичнее.

Он придвинулся к Маринке вплотную. Она отклонилась назад так далеко, как смогла.

- Вам не кажется, что мы немного спешим?

- Разве? Мы знаем друг друга целую неделю. Мы взрослые люди. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

- Д-да... но я не могу... так, сразу...

Добрышевский словно не слышал ее.

- Знаешь, я давно мечтал о чем-нибудь в этом духе, - прошептал он, обнимая Маринку за талию. - С тех пор, как Клинтон и Моника... Помнишь ту историю?

Парализованная ужасом Маринка смогла только кивнуть.

- Мэр ведь ничем не хуже президента, правда? Это так здорово... разбавить серые рабочие будни...

Добрышевский отодвинул Маринкины волосы и собрался поцеловать ее в шею. Она вздрогнула и уперлась ладонями ему в плечи.

- Не забудьте, чем это закончилось для Клинтона!

- Ну, мне это не грозит, - засмеялся он. - Ты же не побежишь в суд, да?

- Вдруг кто-нибудь услышит? - настаивала Маринка.

- Кто, например? Здесь хорошая звукоизоляция. За дверью мои ребята стоят. Так что не волнуйся, моя дорогая, нас никто не потревожит. Иди ко мне...

Это был конец. У Маринки больше не осталось аргументов, а у Добрышевского - желания разговаривать. Он тяжело задышал и потянул девушку к себе. Бумаги под Маринкой предательски поползли к краю стола.

Она зажмурилась в страхе перед тем, что сейчас произойдет, не зная, чего бояться сильнее - ласк Добрышевского или разоблачения. Впрочем, разоблачение в любом случае было неминуемо. Вряд ли ей удастся настолько заморочить голову мэру, что он не заметит ни фотоаппарата, ни папки с компроматом. А раз она все равно провалила задание, лучше во всем признаться и понести наказание, чем терпеть на себе руки Добрышевского.

План побега вспыхнул перед Маринкой как эпизод боевика. Оттолкнуть Добрышевского. Схватить фотоаппарат. Побежать к двери.

Нет, лучше по-другому. Схватить фотоаппарат, шмякнуть Добрышевского чем-нибудь тяжелым. Выскочить в приемную и сообщить охранникам, что мэру плохо. Сбежать.

Или можно...

- Владимир Григорич, там ЧП случилось!

Дверь с грохотом ударилась об стену, и в кабинет влетел один из телохранителей. Невысокий, коренастый, с толстой шеей и коротким ежиком светлых волос он показался Маринке ангелом. Или принцем-спасителем прекрасной девы. Или магом-исполнителем желаний.

- Что там у тебя? - недовольно рявкнул Добрышевский.

- Владимир Григорич, простите, ради Бога... с охраны только что звонили. Какой-то маньяк поливает бензином вашу машину и грозится сжечь ее вместе с собой, если вы не подойдете и не поговорите с ним. Репортеры вот-вот набегут. Вы бы посмотрели сами...

Добрышевский энергично выматерился, а Маринка мысленно послала благословение неведомому маньяку.

- В милицию позвонили? - рявкнул Добрышевский, надевая пиджак.

- Да, - кивнул охранник. - Но они могут все испортить. У этого придурка в руках зажигалка.

Мат Добрышевского опять прозвучал для Маринки сладкой музыкой. Конечно, она не желала зла ни ему, ни его машине, но как же приятно было сознавать, что еще немного, и они с фотоаппаратом будут в полной безопасности.

- Ладно, идем. - Добрышевский одернул пиджак, трезвея на глазах.

- Мне с вами? - пискнула Маринка.

Она волновалась, чувствуя на себе изучающий взгляд телохранителя. То-то он, наверное, удивляется, почему избранница мэра в данных обстоятельствах все еще сидит на столе, изогнувшись как кошка.

- Здесь сиди, - кинул Добрышевский. - Безопаснее будет. Санек за тобой присмотрит.

Молчаливый крепыш наклонил голову в знак того, что все понял.

Маринка чуть не застонала.

Добрышевский выбежал из кабинета, Санек за ним.

- Я в приемной буду, - буркнул он, глядя мимо Маринки. - Если что будет нужно, зовите.

Двери Маринкиной темницы захлопнулись, отодвигая спасение на неопределенный срок. Она спрыгнула со стола, засунула папку обратно в шкаф, а фотоаппарат - в рюкзачок, залпом допила наливку из своего стакана (для храбрости) и приготовилась драться с каждым, кто вздумает покуситься на ее честь. Теперь, когда немедленное разоблачение ей больше не угрожало, она решила не щадить чувства Добрышевского и признаться, что Клинтон из него никудышный, а ее лично роль Моники Левински никогда не прельщала.

Противный скрежет металла по стеклу заставил Маринку подпрыгнуть на месте. Она обернулась. Звук повторился. Кто-то намеренно царапал оконное стекло. Маринка отступила к двери, радуясь тому, что в любой момент может позвать на помощь. Санек производил впечатление человека, способного справиться с противником одной левой.

Через пару минут до Маринки дошло, что окно не пытаются разбить или вырезать. Скрежет чередовался с глухими постукиваниями, словно кто-то хотел просто обратить на себя внимание. Крадучись, она подошла к окну и осторожно заглянула за портьеру. На улице было темно, и, чтобы разглядеть злоумышленника, Маринке пришлось прижаться носом к стеклу.

За окном болталась человеческая рука. На первый взгляд, сама по себе, без туловища, головы, ног и всего остального, что обычно идет в комплекте. Маринка истерически всхлипнула, но тут рука вновь заколотила в стекло, и стало ясно, что это не потустороннее явление или галлюцинация, а человек, который взобрался по пожарной лестнице к окну мэрского кабинета. Причем не посторонний человек, а красавец Антонио собственной персоной.

Маринка кинулась открывать окно. Немецкая фурнитура подалась быстро, без усилий, и вечерний воздух Горечанска ворвался в душный кабинет.

- Что ты тут делаешь? - прошипела Маринка.

- Тебя спасаю. Через дверь тебе не выбраться, там народу полно. Так что пожалуйте по пожарной лестнице.

- Но я... не смогу... У меня каблуки!

Маринка с ужасом посмотрела на свою изысканную обувь, совершенно не приспособленную для пожарных лестниц.

- То есть ты будешь мэра дожидаться? - уточнил Антонио.

Маринка вздрогнула и полезла на подоконник.

- Жучок не забудь прихватить, - напомнил Антонио. - Думаю, он нам больше не понадобится.

Это был самый головокружительный спуск в ее жизни, достойный видеооператора и программы «Сам себе режиссер». Узкая юбка треснула по швам, когда Маринка, вцепившись одной рукой в подоконник, а второй - в плечо Антонио, закинула ногу на пожарную лестницу. Антонио помогал, чем мог, но оба понимали, что одно дело поддерживать кого-то, пусть даже стройного и гибкого, и совсем другое - держать.