Инерция моего замаха развернула меня кругом, и дочерям пришлось пошевелиться, чтобы избежать удара. Я оказался спиной к противнику, лицом ещё к двоим, и не было времени, чтобы снова замахнуться. Я ударил основанием фонаря в грудину ближайшего скелета. Без плоти тварь была довольно лёгкой, и удар остановил атаку, разбив кости и оторвав нападавшего от земли. Следующий скелет добрался до меня мгновением позже, но мне удалось, словно дубиной, врезать шестом фонаря ему по шее и прижать к песку, где под моим весом череп отделился от тела прежде, чем костлявые пальцы смогли до меня дотянуться.

Так я оказался на четвереньках среди останков своего последнего противника, но ещё полдюжины мчалось в мою сторону, и ближайший был уже в нескольких ярдах. И всё больше скелетов набрасывались на людей шейха, как на здоровых, так и на раненых.

Я с пустыми руками поднялся на колени и оказался лицом к лицу со скелетом, который уже собирался на меня наброситься. Крик не успел сорваться с моих губ, когда над моей головой мелькнул изогнутый меч, расколов череп, который едва не ударил меня в лицо. Остальная часть кошмара ударилась в меня, развалилась на куски, и лишь холодный серый туман повис в воздухе. Я резко вскочил, тряся руками, поскольку призрак попытался просочиться в меня сквозь кожу.

– Вот! – Тарелль взмахнула мечом и сунула его мне в руку. Клинок ха'тари – должно быть, она взяла его из останков первого скелета, которого я свалил.

– Чёрт! – Я отошёл в сторону от очередного нападавшего и снёс голову следующему.

Ещё пять или шесть скелетов нападали плотной группой. Я быстро прикинул, что лучше – сдаться или выкопать нору. И то и другое казалось безнадёжным. Прежде, чем я начал рассматривать другие варианты, в мертвецов врезалась огромная фигура, с резким хрустом ломая их кости. Мимо меня промчался ха'тари на верблюде, размахивая саифом, и другие неслись за ним следом.

Несколько секунд спустя вокруг нас спешились шейх с сыновьями, крича приказы и размахивая мечами.

– Бросайте шатры! – орал шейх Малик. – Сюда! – Указывал он на долину, которая вилась среди окружающих нас дюн.

Вскоре колонна мужчин и женщин хромала следом за сидевшим на верблюде шейхом. Сыновья и вооружённые кочевники ехали по бокам от него, а ха'тари сражались в арьергарде против костяных орд, по-прежнему изрыгаемых влажными песками.

Спустя полмили мы соединились с остальными всадниками шейха, охранявшими гружёных верблюдов, которых они собрали в пустыне.

– Будем ехать всю ночь. – Обращаясь к нам, шейх стоял в стременах своего призрачно-белого верблюда. – Никаких остановок. Кто отстанет, того оставим.

Я взглянул на Джамина, напряжённо смотревшего на отца.

– Ха'тари разберутся с мёртвыми, не так ли? – Мне казалось, что для всадников на верблюдах скелеты не представляют большой опасности.

Джамин глянул в мою сторону.

– Когда кости не лежат спокойно, это значит, что из пустоты явится джинн.

– Джинн? – В моей голове промелькнули истории о волшебных лампах, весёлых парнях в шёлковых панталонах и исполнении трёх желаний. – Они и впрямь так же опасны, как мертвецы, пытавшиеся нас сожрать?

– Опаснее. – Джамин отвёл взгляд. Теперь он был меньше похож на сердитого молодого мужчину, и больше на испуганного парнишку. – Намного, намного опаснее.

ТРИ

– Так насчёт этих джиннов… – Мы проехали мили две, и в дюнах уже каким-то образом стоял день – паляще жаркий, слепящий, отвратительный, как и всегда. Сойдя с реки времени, мы, казалось, не перескочили в следующий день, а соскользнули обратно в тот, из которого сбежали. Солнце поднялось буквально на западе, в противоположность закату, который мы наблюдали много часов назад. Я определённо чувствовал тревогу, и с учётом моих недавних переживаний, "тревога" – совсем не мягкое слово! – Расскажите подробнее. – На самом деле мне не очень хотелось узнавать про джиннов, но если Мёртвый Король послал новых слуг за ключом, я по крайней мере должен был знать, от чего бегу.

– Существа из невидимого жаркого огня, – сказал Махуд справа. – Солнце Зодчих притянет их. – Откликнулся Джамин слева. Они ехали рядом со мной всю дорогу, наверное, чтобы не дать мне разговаривать с их сёстрами.

– Бог создал три вида существ, обладающих силой мысли, – выкрикнул шейх Малик спереди. – Ангелов, людей и джиннов. Величайший из джиннов, Шайтан, бросил вызов Аллаху и был повержен. – Шейх замедлил своего верблюда и поравнялся с нами. – В пустыне пляшет много джиннов, но те из мелких. В этой части Сахара есть лишь один великий джинн. Его нам следует бояться.

– Вы имеете в виду, что за нами явится Сатана? – Я оглядел вершины дюн.

– Нет. – Шейх Малик блеснул белозубой улыбкой. – Он живёт глубоко в Сахаре, где людям не выжить.

Я поёрзал в седле.

– Это всего лишь его кузен. – И с этими словами шейх направил своего верблюда в сторону едущих впереди ха'тари.

Потрёпанный караван продолжал свой извилистый путь среди дюн. Его скорость ограничивали пешие раненые, получившие разнообразные ожоги от света Солнца Зодчих или переломы от ударной волны, которая настигла нас несколькими минутами позже, или раны от костей давно мёртвых людей, вылезших из песков.

Я сгорбился над своим вонючим скакуном, покачиваясь в такт его шагам, потея под одеждой и желая поскорее преодолеть те мили, что отделяли нас от защиты стенам Хамады. Почему-то мне казалось, что нам это не удастся. Возможно, уже сам разговор о джиннах определил нашу судьбу. Разговор о дьяволе, если уж на то пошло.

Солнце Зодчих рождает невидимый огонь – все это знают. Даже в Красной Марке до сих пор есть места, запятнанные тенью Тысячи Солнц. Места, в которых человек сначала обнаружит, что его кожа без причин покрывается волдырями, а потом умрёт за несколько дней. Их называют Земли Обетованные. Однажды они снова будут нашими, но не скоро.

Я почти ожидал, что джинн так и явится – как свет Солнца Зодчих, только невидимый, превращающий людей по очереди в столпы пламени, из которых сочится расплавленный жир. В Аду я видел много гадостей, и пищи моему воображению хватало.

На самом деле джинны сжигают людей изнутри.

Началось всё с надписей на песке. Слепяще-белые склоны дюн, между которыми мы шли, стали покрываться кривыми языческими письменами. Сначала их было видно лишь там, где солнечный свет под маленьким углом едва касался склонов, и выпуклые буквы отбрасывали тень.

Чёрт знает сколько времени с тех пор, как Таррель заметила знаки, мы ехали между склонами, покрытыми описаниями нашей судьбы.

– Что они гласят? – На самом деле мне не очень хотелось знать, но это один из тех вопросов, что задаются сами собой.

– Ты не захочешь знать. – Махуд выглядел неважно, словно съел слишком много бараньих глаз.

Либо все люди в караване были грамотными, либо беспокойство заразительно, поскольку спустя несколько минут после открытия Тарелль казалось, что каждый путешественник уже шёл или ехал внутри своего пузыря отчаяния. Молитвы произносили дрожащими голосами, ха'тари подъехали ближе, и вся пустыня, громадная и безжизненная, давила на нас.

Махуд был прав, я не хотел знать, что гласят письмена, но всё равно, какая-то часть меня желала, чтобы мне всё рассказали. Строчки слов, поднимающиеся над гладью дюн, притягивали мой взгляд, сводили с ума и в то же время ужасали. Мне хотелось подъехать и стереть надписи, но страх держал меня среди остальных. Когда беда подступает, главное держаться тише воды, ниже травы. Не привлекай внимание, и не станешь громоотводом.

– Сколько ещё осталось? – Я несколько раз задал этот вопрос, сначала от раздражения, потом от отчаяния. Мы уже были близко. Десять миль, или пятнадцать, и дюны расступятся, открыв Хамаду – ещё один город, ждущий своей очереди оказаться погребённым под пустыней. – Сколько ещё? – Спросил я, словно повторение сократило бы мили эффективнее, чем шаги верблюдов.