Он обхватил и огладил свой мощный ус, слегка выворачивая руку.

Разговор их стремительно обега́л полмира. Великий хан Кублай и папа Александр; Миндовг и калиф Египта; император Латинской империи Генрих и выгнанный крестоносцами Ласкарис; герцог Биргер и хан Берке; Плано Карпини и полномочный баскак императора Монголии и Китая — Улавчий, приехавший исчислить Русскую Землю; посол Людовика французского к монголам — Рюнсбрэк, и англичан — тамплиер Джон, родом из Лондона, именуемый татарами Пэта[50], который, после позорного своего поражения и плененья в Чехии, был отставлен от вождения татарских армий и ныне вместе с немцем Штумпенхаузеном числился при дворе Берке советником по делам Запада и Руси.

Помянули всё ещё длящуюся после смерти Гогенштауфена смуту и всенародную распрю в Тевтонии; помянули кровавое междуцарствие в Дании.

От купцов новгородских, что ездили торговать в Гамбург, Невский получал достоверные известия: кнехты немецкие уж не валят валом, как прежде, в набеги на Псковщину, — предпочитают грабить у себя по дорогам, в Германии.

   — Да уж, — проворчал Невский, — если этот miles gегmanicus — воин германский — начнёт грабить, то и татарину за ним не поспеть!..

— Ты прав, государь! — подтвердил Джакели, пристукнув кружкой, словно бы готовый ринуться в бой за истину этих слов, которых никто и не думал оспаривать. — Это они осквернили и ограбили Святую Софию константинопольскую, немцы!..

Александр наклонил голову.

   — Добирались и до нашей... до Новгородской Софии, — сказал он. — Да только не вышло!..

Кирилл-владыка сурово промолвил:

   — Растлились правы... Медь что в Дании делается?.. Короля отравляют причастием!.. Помыслить страшно!

Вспомнили братоубийцу — датского принца Авеля.

Джуаншеридзе мрачно пошутил:

   — Видно, и впрямь последние времена: Авель Каина убивает!..

Кирилл широко осенил себя крестным знаменьем. Оба посла грузинских перекрестились вслед за ним.

Длилась беседа... Александр изъяснил послам грузинским всю сложность внешнеполитических задач, перед ним стоявших.

   — Порознь одолеем и немца и татарина, — сказал он. — Верёвку от тарана татарского из руки господина папы надо вырвать... чтобы не натравливал татар противу нас!.. А то как нарочно: татары — на нас, и эти тоже на нас, воины Христовы... рыцари... Пускай сами столкнутся лоб в лоб!.. Привыкли за озёрами крови русской скрываться!.. Уж довольно бы народу нашему щит держать над всем прочим христианством!

Изысканно и от всего сердца расточали одна сторона другой похвалы — и народу, и государям, и духовенству.

Александр Ярославич горько сетовал на разномыслие и непослушанье князей.

   — У нас то же самое, — мрачно сказал Джакели.

   — Знаю — и у вас не лучше, — подтвердил Александр. — Всяк атабек — на свой побег!.. Однако я уверен: картвелы постоят за себя! Рымлян перебороли, персов перебороли... арабов... грекам не поддались... Турков отразили...

Митрополит Кирилл присоединился к словам князя.

   — Тамарь-царица, — сказал он, — не только венец носила царский, но и мечом была опоясана!

И снова Невский:

   — Да и не чужие мы! Дядя мой, Юрий Андреевич, на вашей царице Тамаре был женат[51]! — Он слегка поклонился послам. Улыбнувшись, вспомнил: — Витязь был добрый. Только не в меру горяч. Да и за третью чару далеко переступал... Афродите и Вакху служил сверх меры. Зато и прогнан был ею, Тамарою...

Помолчал и, лукаво переглянувшись с князем Бедианом, добавил:

   — Может быть, и ещё в чём-либо прогрешил... В своего родителя ндравом был, в Андрея Юрьича: самовластен!..

Бор — будто подземелье: сыр и тёмен. Пробившийся сквозь хвойную крышу луч солнца казался зелёным. Глухо! Даже конский ступ заглушён. Позвякивают медные наборы уздечек. Стукнет конь копытом о корень, ударит клювом в дерево чёрный дятел, и опять всё стихнет. Парит как в бане. Коням тяжело. Всадники то и дело огребают краем ладони со лба крупный пот.

Но Александр Ярославич не разрешает снимать ни шлема, ни панциря.

   — Самая глухомань, — сказал он. — Сюда и топор не хаживал. Места Перуньи. Быть готову!

И впрямь, не Перун ли, не Чернобог ли или богиня Мокош переместили сюда свои требища, будучи изгнаны из городов? Откуда этот дуб среди сосен? Откуда эти алые ленты, подвязанные к ветвям? Заглянули в большое дупло, а там теплится жёлтого воску большая и уже догорающая свеча...

   — Мордва! Своим богам молятся! — пояснил Ярославич.

Близко к закату дохнул ветер. Зашушукались меж собою, будто замышляя недоброе, большие лохматые ели, словно куделею обвешанные. Вот всё больше, всё больше начинают зыбиться кругами, очерчивая небо, вершины исполинских деревьев. И вот, уже будто вече, заволновался, зашумел весь бор...

Стало ещё темнее.

   — Опознаться не могу, князь, прости, должно, заблудились, — сказал старый дружинник, слезая с коня.

Александр покачал неодобрительно головою. Глянул на Михайлу Пинещинича, с которым ехал стремя в стремя.

Кудробородый, смуглый новгородец вполголоса ругнул старика и тотчас же обратился к Невскому:

   — Потянем, пока наши кони дюжат! А там — заночуем, — отвечал он. — Оно безопаснее, чем ехать. Идёшь в малой дружине, князь. А земля здесь глухая, лешая! Народ по лесам распуган от татар. Одичал. Ватагами сбивается. Купцов проезжих бьют. Слыхать, Гасило какой-то здесь орудует. Зверь! Татары и те его боятся — меньше как сотней не ездят.

   — Ох, боюсь, боюсь, словно лист осиновый! — пошутил Александр.

   — Да я разве к тому, что боишься, князь, а вот что без опаски ездишь!..

   — Большим народом ездить, ты сам знаешь, нельзя! След широк будем класть! — сказал Невский.

Эта поездка Ярославича только с полдюжиною отборных телохранителей, да ещё с Михайлой Пинещиничем, имеющим тайные полномочия от посадника новгородского, — эта поездка была лишь одной из тех сугубо тайных северных поездок князя, во время которых Невский, не объявляясь народу, проверял боевую готовность своих затаённых дружин и отрядов, которые он вот уже целые десять лет насаждал по всему северу, как во владимирских, так и в новгородских владениях.

В своей семье помогали ему в этом деле князья Глеб и Борис Васильковичи, а в Новгороде — посадник Михайла, да ещё вечевой воротила Пинещинич, в котором души не чаяли новгородцы, несмотря на то что он был предан Ярославичу и отнюдь того не скрывал от сограждан.

Больше никого из князей, из бояр не подпускал к тому тайному делу Ярославич.

Худо пришлось Александру с тайными его дружинами после несчастного восстания князя Андрея и после карательного нашествия Неврюя, Укитьи и Алабуги. Татары вынюхивали всё. Повсюду сели баскаки. Приходилось изворачиваться. Мимоездом из Владимира в Новгород, из Новгорода во Владимир Невский всякий раз давал большую дугу к северу и ухитрился-таки распрятать, рассовать по глухим северным острожкам и сёлам свои дружины и отряды.

Они обучались там воинскому делу под видом рыболовных, звероловных ватаг, под видом медоваров и смологонов. Невский сажал их по озёрам и рекам, чтобы, когда придёт час, быстро могли бы двинуться к югу — во владимирские и поволжские города.

Было двенадцать таких гнездовий: на озёрах — Онежском, Белом, Кубенском и на озере Лача; на реках — Мологе, Онеге, Чагодоще, на Сити, Сухоне, на Двине и на реке Юг. В городе Великий Устюг было главное из потаённых воеводств князя[52].

Случалось, заскакивали в эти гнездовья баскаки. «Кто вы такие?» — «Ловим рыбу на князя: осетринники княжие». — «А вы?» — «А мы — борти держим княжеские да мёда варим на княжеский двор». — «Ладно. А вы?» — «А мы соболя да горностая ищем. Прими, хан, от нас — в почтенье, во здравие!..» И вот — и мёдом стоялым потчуют татарина, и осётров, что брёвна, мороженых целые возы увозит с собою баскак, и — собольком по сердцу!..