— Мне сказали, что один из нас всегда может остаться. Здесь даже есть комната для родственников. Вот прямо сейчас пойду и проверю.

— Нет, папа, не уходи. Начинаются кошмары, не бросай меня.

— Как, никогда-никогда? — Он с улыбкой процитировал слова из оперетты Гилберта и Сулливана, ставшие семейной шуткой.

— Да, никогда, — ответила дочь быстро, и в глазах ее отец увидел страх.

Он нежно взял руку дочери и почувствовал, как она холодна. Как ему хотелось передать частицу своего тепла дочери. И отец торжественно поклялся:

— Ты никогда не будешь одна. Я или мама всегда будем рядом с тобой. Или Ричард, пока он в Англии, или Арлок. Если нам понадобится отойти, мы попросим медсестру посидеть с тобой, пока не вернемся.

Эти слова успокоили Джейн. Но боль не утихала.

Поскольку дочь ясно дала понять, что хочет, чтобы отец спал в ее комнате, а не в гостевой, Виктор спросил Патрицию, как это можно устроить. Я узнаю, ответила та. Придется найти для него коечку, которая бы поместилась в маленькой комнатке. Патриция не хотела затевать перестановку, не убедившись, что это желание именно дочери, а не чересчур заботливого отца.

С того дня Джейн ни разу не оставалась одна и могла спокойно предаваться своим мыслям. Больше всего ее страшили физическое одиночество, неожиданный кризис, в котором вдруг окажется ее организм, необходимость в срочной помощи, которую будет некому оказать. А уверенность в том, что кто-то всегда с ней, способствовала душевному равновесию. В эту ночь она, казалось, успокоилась. Пока боль не появилась снова.

— Разве еще не пора мне принять что-нибудь? Боль усиливается.

— Пойду поищу медсестру, — сказал Виктор. Но в коридоре никого не было. Надо ли ему идти разыскивать медсестру, поклявшись, что он никогда не оставит дочь одну?

— Может, нажмем кнопку твоего звонка?

— Не надо, папа, — сказала Джейн, слегка раздражаясь. — Вполне можешь пойти сам и найти медсестру. Зачем трезвонить? У них и так хватает дел.

Виктор нашел Патрицию у шкафа с медикаментами. Она старательно, по каплям отмеривала молочного цвета жидкость в стакан. Не желая ей мешать, Виктор огляделся, но никого больше не было. И тогда он сказал:

— У Джейн страшные боли. Неужели ничего нельзя сделать?

— Но ведь она только что приняла лекарство. Надо дать ему время подействовать. — Патриция взглянула на отца и, видя, как он встревожен, добавила: — Я подойду через минуту.

Когда сестра вошла в комнату, Джейн лежала с полузакрытыми глазами, притворяясь спящей. Она не хотела говорить с Патрицией и вообще ее замечать. Сестра подошла вплотную к кровати, изучила лицо Джейн, кажущееся спокойным, и улыбнулась ободряюще отцу. Едва она вышла, Джейн сразу открыла глаза.

— Почему она ничего не сделала?

Виктор снова отправился искать Патрицию, но ее нигде не было. Из комнаты сестер доносились тихие голоса. Он остановился у двери, узнал голос Патриции и поднес было руку к двери, чтобы постучать. Но передумал.

— Слава богу, что вы приехали, — говорила Патриция. — Джейн все не может успокоиться, и отец ее ужасно нервничает. Мы уже дали ей все, что предписал Дугал, но отец не верит, что боль утихла.

Виктор бегом бросился к дочери.

— Он приехал, Джейн, — почти выкрикнул он. — Доктор Меррей уже здесь!

Пока доктор Меррей говорил с Джейн, отец ждал в коридоре; нервы его были напряжены. Довольно долго пришлось ждать, пока врач вышел. Он был спокоен и сосредоточен, и в этот момент больше походил на священника, чем на врача. Высокий, угловатый, он шел впереди Виктора к комнате медсестер, которая сейчас была пуста. Движения его были свободны, говорил он медленно, обдумывая каждое слово. Казалось, для него сейчас самое главное — успокоить отца.

— Я долго говорил с Джейн, у нее дела плохи, но я обещал, что мы постараемся ей помочь. Состояние у нее почти такое же, как и раньше, но «скорая помощь» ее растрясла, и ей стало хуже.

— Да, но это было в полдень! А сейчас уже семь часов!

— Согласен, к этому времени мы должны были бы заглушить боль, но это не всегда легко сделать. В такой ситуации пациент нервничает все больше и больше, а это усиливает боль.

Дальше он объяснил, что здесь действует сложный механизм: прямая связь между нервным напряжением и физической болью. Страх и ожидание боли могут намного усилить страдания.

— Я сказал Джейн, что дам ей сильное лекарство, которое поможет уснуть, и загляну позже. Она хочет, чтобы вы остались на ночь, и я с удовольствием разрешаю, потому что ваше присутствие — это лучшее лекарство.

Виктор вдруг испугался: Джейн лежит одна, стало быть, он снова нарушил свое обещание.

— Я должен вернуться к ней, — это прозвучало почти резко. Он мог поговорить с врачом и позже.

Несмотря на весь диаморфин (т.е. героин), который она получила по распоряжению доктора Меррея, боли Джейн не утихли, а усилились. Виктор знал, что слишком большая доза диаморфина «нарушит респирацию», как было сказано в одной медицинской книге. Джейн перестанет дышать. А может, это и к лучшему, подумал он, она уже достаточно настрадалась. Но это плохой путь к смерти — в мучениях и гневе. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным.

Патриция тоже была обеспокоена, но она по крайней мере могла снять камень со своей души, разговаривая с другой медсестрой. Это была Джулия, старшая медсестра, которая принимала ночное дежурство и хотела знать обстановку.

— У нас, видимо, будут трудности не столько из-за Джейн, сколько из-за ее семьи, — сказала Патриция. — Ее отец без конца сюда приходит и спрашивает, где медсестра. Как будто я — не медсестра.

— Может быть, он думает, что у нас все как в обычной больнице, где только старшая медсестра имеет право принимать решения. Родственникам понадобится время, чтобы понять разницу.

— Я вижу, отец не находит себе места. А ведь нам нужна помощь родных, чтобы ухаживать за Джейн как следует.

Джулия внимательно просмотрела карту назначений, из которой было видно, что дозы все время увеличивали. Она поняла, почему отец девушки так волнуется.

— Если бы можно было убрать ее родственников хоть на несколько часов, — продолжала Патриция. — Ты же знаешь, какой спектакль иногда больные устраивают специально для них. Я вошла, а Джейн шевельнула рукой и скорчила гримасу. Не от боли, просто руку отлежала. А отец тут же говорит: «Вот видите, ей больно. Нужен укол».

— А ты Дэвиду сказала? — Она имела в виду доктора Меррея. Персонал хосписа называл друг друга по именам.

— Да. Он ответил: «Я понимаю, что происходит».

— Он нас предупреждал, что будут проблемы. Прежде чем стать учительницей, Джейн изучала социальные науки, и отец ее говорил Дэвиду, что она терпеть не может деспотизма. В другой больнице она здорово ссорилась с некоторыми врачами. Дэвид сказал: мы должны быть готовы к ее раздражительности.

— И еще, — продолжала Патриция, — хочу сказать, что ей дают ужасающие дозы диаморфина. Мне кажется, даже слишком много. Как ты думаешь, с моральной стороны это правильно?

Патриция боялась, что наркотики сократят жизнь Джейн. Джулия как более опытная смогла убедить ее в обратном.

— Дэвид знает, что делает, — добавила она.

— Никогда не думала, что мы будем впрыскивать так много наркотиков. Я сказала Дэвиду, а он ответил, что мы будем колоть, колоть, пока не снимем боль, а уж потом снизим дозу. И пустился в подробности.

Джейн не помогало увеличение доз диаморфина, ей пришлось глотать валиум для успокоения нервов. Заснуть она не могла; казалось, от всех лекарств только усиливалась апатия.

Доктор Меррей опять прошел в комнату Джейн, а Виктор ждал конца разговора в коридоре. Не в силах больше томиться, он заглянул в маленькое окошко в двери и увидел, что они уже не беседуют. Джейн лежит, отдыхая, а врач сидит у постели, держа ее за руку и глядя в лицо. Эта сцена успокоила отца.

Потом одна из ночных медсестер пришла посидеть рядом с Джейн, пока врач разговаривал с отцом. У врача был долгий, тяжелый день, и он выглядел усталым. Но он подробно рассказывал о состоянии Джейн.