В отряде обсуждался вопрос об освобождении товарищей.

С этой целью было специально созвано собрание отряда. Из Македон пришел дед Михаил и сообщил, что Марию Абраменко привезли в село для допроса, а ночью собираются отправить в Ржищев. Тотчас же было принято решение отбить Марию. С этой целью были посланы десять партизан на шоссейную дорогу Македоны — Ржищев, чтобы устроить там засаду. В группе были Иван Кузьмич Примак, Николай Михайлович Попов, Федор Нагайцев, Иван Гаман, Василий Клопов, я и другие.

К месту засады мы прибыли ночью. Решаем, как лучше расположиться. По бокам шоссе — глубокие кюветы, В них надо оставить двух бойцов с гранатами, остальные замаскируются недалеко от дороги. Установили два ручных пулемета.

За пулеметы легли Попов и Иван Кузьмич. Я с гранатой — в кювете.

Ночь тихая, до нас отчетливо доносился лай собак из Македон.

Мы тихо переговаривались, пока со стороны села не увидели огни идущих в нашу сторону машин.

— Приготовиться! — послышалась команда Ивана Кузьмича.

Все заняли свои места. Прошло еще немного времени. Постепенно огни приближались. Теперь отчетливо был слышен гул моторов.

Вот машины от нас метрах в пятидесяти, не больше.

— Огонь! — раздалась команда.

Машины остановились.

— Вперед! — приказал Иван Кузьмич.

Мы бросились к машинам. Из одной послышались крики, я узнал голос Марии. «Значит, жива!» Немцы открыли огонь.

Я видел, как бежавший со мной товарищ, вскрикнув, упал на землю. Я подбежал ко второй машине и бросил в кузов гранату. Взрыв снес кузов. Послышались стоны и крики раненых.

Мы с Гаманом подбежали к головной машине, именно оттуда был слышен голос Марии и еще какого-то русского. Я прыгнул в кузов. Рядом с Марией стоял, высоко подняв руки, плечистый мужчина.

— Примак, Примак! — кричал он. — Я — Синявский! Не стреляйте!

Иван Кузьмич окликнул меня:

— Вася! Синявского пока не трогай! Разберемся.

Оказывается, Примак и Синявский в детстве учились в одной школе. В начале войны Синявский стал работать у немцев. Правда, он помог Ивану Кузьмичу бежать из немецкой комендатуры, куда тот попал во время облавы. Это и заставило Примака пощадить предателя. Он собирался использовать Синявского для освобождения арестованных товарищей.

Я не удержался и стукнул прикладом Синявского. Его подхватил Василий Клопов и поволок к Примаку.

Синявский был начальником мироновской районной полиции, и то, что мы взяли в плен такую крупную «птицу», было большой удачей.

Я поднял на руки тяжело раненную Марию. К машине подоспели товарищи, мы осторожно перенесли ее через кювет и положили на траву.

У Синявского мы изъяли все протоколы допроса мироновской полиции. Из двенадцати немецких офицеров и тринадцати полицейских, ехавших на двух машинах, один убежал.

Клопов доложил Ивану Кузьмичу о неисправности вражеских машин. Я собрал оружие и боеприпасы и подошел к Ивану Кузьмичу. Тот говорил с начальником полиции.

Абраменко Николай Михайлович — командир партизанского взвода. Абраменко Мария — подпольщица.

— Во что бы то ни стало, — наказывал он Синявскому, — устрой побег нашим товарищам. Для этого тебе дается десять дней. Не выполнишь — смотри, найдем под землей! Тогда пеняй на себя!

Начальник полиции дрожащим голосом заверял:

— Выполню, выполню. Все сделаю…

Впоследствии оказалось, что Синявский своего слова не сдержал. Это было нам горькой наукой: врагу, предателю верить нельзя.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Нам предстояло взорвать мост, через который немцы день и ночь гнали машины с продовольствием. Задание было важное и опасное. Опасное потому, что добираться до моста нужно было долго, и мы сомневались, успеем ли сделать это за ночь. Днем же двигаться было нельзя.

— Да, трудно… — сказал Иван Кузьмич Примак. — Но приказ выполнять надо.

К этой операции мы готовились несколько дней. Приготовили взрывчатку, отобрали людей. Выехали вечером. Отдохнувшие кони легко несли наши повозки.

Когда мы подъехали к большой дороге, идущей слева от села Ромашки, уже совсем стемнело. Чтобы добраться до села Македоны, необходимо было проехать двадцать четыре километра. Македоны снова стали центром нашей подпольной организации, и побывать там мы должны были во что бы то ни стало.

— Хлопцы, погоняйте, погоняйте! — торопил Иван Кузьмич.

Нам предстояло с ходу проскочить шоссейную дорогу, идущую через село на станцию.

Я спросил Примака, где нам в случае чего провести следующий день.

— Только не в Македонах, — ответил он. — В селе оставаться нельзя: мы невольно выдадим наших товарищей. Если нам удастся выполнить операцию, можно доехать до хутора Кулешова и остановиться там. Более подходящего места нет.

— Я тоже такого мнения, — сказал начальник штаба отряда Федор Нагайцев.

— Но скрытно заехать в хутор нам едва ли удастся. Как раз у въезда находится дом Середы.

— Кто этот Середа?

— Кулак. Когда-то был раскулачен и выслан. Потом вернулся и сейчас свирепствует. Из-за него погибло немало наших товарищей.

В час ночи мы приехали в Македоны. Ночную тишину временами нарушали одиночные выстрелы и лай собак. По выстрелам мы определили, что патруль немцев находится далеко от дороги. Это хорошо. Мы благополучно выехали на противоположную окраину села и направились на розыск боеприпасов, зарытых где-то здесь еще года полтора назад. Отыскали их с большим трудом. Откопали три железных ящика с гранатами и винтовочными патронами. Не задерживаясь больше, немедленно направились к хутору Кулешову. Светало. Мы благополучно объехали дом Середы и свернули к первому, по виду заброшенному, сараю. Ехать дальше было опасно. Начальник штаба, оставив нас всех в сарае, направился в дом и скоро привел хозяина и его жену.

Хозяин, бледный как полотно, буквально дрожал от страха.

— Если узнают немцы, что я буду делать? — беспокоился он.

— Не узнают.

— А соседи?..

Пока Федор разговаривал с хозяином сарая, мы достали из ящиков гранаты, патроны и принялись их протирать. Иван Кузьмич сидел на круглом чурбаке и чистил замок от пулемета.

Он стал расспрашивать хозяина и его жену о местных новостях. Время шло.

Мы привели в порядок боеприпасы, почистили оружие. Тут начальник штаба подошел к Ивану Кузьмичу и заметил:

— Послушайте, доносятся какие-то голоса.

Мы с оружием в руках подбежали к углу сарая и прислушались.

— Фашисты! Идут сюда. Быстрее запрягайте лошадей! — приказал Примак.

Быстро запрягли лошадей и поскакали что было силы из хутора. На самой околице лицом к лицу столкнулись с врагом. Немецкие солдаты во главе с офицером спешили отрезать нам путь к лесу.

— Ребята, огонь! — крикнул Примак, выхватывая револьвер.

Прорываясь через вражескую цепь, партизаны расстреливали фашистов в упор. Сытые, хорошо откормленные кони стремительно вынесли нас вперед. Опомнившись, немцы открыли беспорядочную стрельбу.

— Я ранен, — простонал пулеметчик Василий Клопов и упал на колени начальника штаба.

За пулемет лег Иван Кузьмич.

Когда мы выехали за хутор, я с комиссаром Данилой Витряком на ходу спрыгнул с телеги. Мы залегли и стали огнем прикрывать отход товарищей. Фашисты остановились, но зато усилили огонь. Пули не давали поднять голову.

Я оглянулся, чтобы посмотреть, далеко ли ушли наши товарищи, и помертвел.

— Комиссар! — закричал я. — Наши остановились. Они ждут нас. Скорее побежали к ним!

— Не могу. Ранен.

Подхватив обессилевшего Витряка, я потащил его к остановившейся подводе. Враги по-прежнему вели по нас прицельный огонь. Нас спасло то, что Иван Кузьмич метко пустил ответную пулеметную очередь. Так, под прикрытием пулеметного огня, мы с трудом добрались до телеги. Товарищи подняли комиссара и уложили рядом с Клоповым.