Для г-жи Шанто его выбор был большой радостью. Конечно, она предпочла бы видеть сына на государственной службе, в магистратуре или в министерстве; но врачи тоже люди почтенные, зарабатывают уйму денег.

— Да ты просто волшебница! — говорила она, обнимая Полину. — Ах, милая, ты с лихвой воздаешь нам за то, что мы взяли тебя в нашу семью!

Все было решено. Отъезд Лазара назначили на первое октября. В сентябре друзья возобновили прогулки с еще большим жаром, — им хотелось достойным образом завершить свою привольную летнюю жизнь. Забыв все на свете, они снова проводили целые дни до самой ночи на песчаном берегу «Бухты Сокровищ».

Однажды вечером, лежа рядом, они смотрели, как на бледнеющем небосклоне огненным жемчугом высыпают звезды. На серьезном лице Полины отражалось спокойное восхищение здорового, уравновешенного ребенка. Лазар, взбудораженный сборами к отъезду и бесконечными метаниями между различными проектами, был нервен, беспокойно моргал глазами.

— А ведь звезды красивые! — задумчиво проговорила Полина после длинной паузы.

Он ничего не ответил. Недавняя беспечная радость покинула его; затаенная печаль туманила его большие, широко открытые глаза. А в темном небе загорались все новые и новые светила, мерцая, словно сноп искр, брошенный в бесконечность.

— Ты же про них еще не учила, — прошептал он наконец. — Ведь каждая звезда — это солнце, и вокруг него вращаются такие же земли, как наша; за ними — мириады других планет, а за ними еще и еще.

Он помолчал, затем сказал дрогнувшим голосом:

— Не люблю смотреть на них… Страшно.

Надвигался прилив, из морской дали слышался глухой ропот, казалось, будто толпы людей оплакивают свой горестный удел. На необъятном небосводе сияла летучая пыль миров. И вдруг Полине почудилось, что к горестному стону земли, затерявшейся в сонмах бесчисленных звезд, присоединились еще чьи-то рыдания, где-то совсем близко.

— Что с тобой? Ты болен?

Лазар не отвечал; он продолжал рыдать, крепко прижав руки к лицу, как бы не желая ничего больше видеть. Наконец к нему вернулась речь, и он пробормотал:

— О, умереть, умереть!

Полина не раз с изумлением вспоминала этот вечер. Лазар с трудом поднялся на ноги, и они в темноте возвратились в Бонвиль; волны прилива катились за ними по пятам. Ни он, ни она не знали, о чем говорить. Полина смотрела, как Лазар шел впереди нее. Он казался ей теперь ниже ростом, словно его согнул западный ветер.

Вечером они застали у себя дома, в столовой, гостью, которая разговаривала с родителями Лазара. Ее уже ждали целую неделю; эта одиннадцатилетняя девочка, Луиза, ежегодно проводила в Бонвиле недели две, Шанто посылали за нею дважды в Арроманш, но она не приезжала и теперь явилась внезапно, когда ее уже перестали ждать. Мать Луизы умерла на руках у г-жи Шанто, вверив ее попечениям девочку. Отец, г-н Тибодье, был банкиром и жил в Кане. Овдовев, он через полгода женился вторично и теперь имел уже троих детей. Новая семья вытеснила дочку из его сердца, а голова банкира была занята только цифрами, поэтому он отдал Луизу в пансион и охотно отпускал ее на каникулы погостить к друзьям. Часто он даже не сам отвозил ее, а поручал слуге, который и на сей раз доставил сюда Луизу после недельного опоздания: у хозяина столько дел! И слуга тотчас уехал, передав, что г-н Тибодье постарается приехать за дочерью лично.

— Лазар, иди же! — крикнул Шанто. — Луиза приехала!

Луиза, улыбаясь, расцеловала юношу в обе щеки. Они, однако, мало знали друг друга: Луиза безвыездно жила в пансионе, а Лазар всего год назад вышел из лицея. Дружба их завязалась лишь во время последних каникул, но Лазар обращался с Луизой несколько церемонно, он уже угадывал в ней кокетку, которая отнесется свысока к шумным детским забавам.

— Ну вот! Что ж ты ее не целуешь, Полина? — спросила, входя в комнату, г-жа Шанто. — Луиза на полтора года старше тебя… Будьте подругами, порадуйте меня!

Полина посмотрела на Луизу — хрупкую, тоненькую девочку с неправильными, но необычайно привлекательными чертами лица. Чудесные пепельные волосы ее были завиты и собраны в узел, как у взрослой. Полина побледнела, увидев, что Луиза целует Лазара, а когда гостья подошла и весело обняла ее, Полина ответила на поцелуй, но губы ее дрожали.

— Что с тобой? — спросила тетка. — Тебе холодно?

— Да, немножко. Ветер свежий… — отвечала Полина, краснея от сознания, что солгала.

За столом она ничего не ела. Взор ее неотступно следил за всеми, и стоило кому-нибудь — кузену, дяде или хотя бы Веронике — заговорить с Луизой, как в глазах девочки темным пламенем загорался гнев. Но особенно огорчал ее Матье: обходя по обыкновению стол во время десерта, он положил свою большую голову на колени гостьи. Как ни звала его Полина, он не отходил от Луизы, то и дело совавшей ему сахар.

Встали из-за стола. Полина куда-то исчезла. Вероника, убиравшая посуду, вернулась вдруг из кухни и с торжествующим видом объявила:

— Вот, сударыня, вы все говорите, что ваша Полина такая добрая!.. Подите-ка во двор, полюбуйтесь!

Все вышли во двор. Спрятавшись за каретным сараем и прижав Матье к стене, Полина в диком бешенстве била собаку изо всех сил кулачками по голове. Ошеломленный Матье, понурившись, покорно сносил побои. Все бросились к Полине, но она продолжала колотить собаку. Пришлось увести ее силой; она вся похолодела и казалась такой измученной и бледной, что ее немедленно уложили в постель. Г-жа Шанто просидела около нее до поздней ночи.

— Хороша, нечего сказать, вот уж хороша! — повторяла Вероника, крайне довольная, что отыскала наконец изъян в этой жемчужине.

— Помнется, меня еще в Париже предупреждали о припадках гнева у Полины, — говорила г-жа Шанто. — Она ревнива, это очень дурная черта… За полгода, что она у нас, я кое-какие мелочи за ней подмечала, но, право, так избить собаку, это уж чересчур!

На другое утро, увидев Матье, Полина бросилась к нему, обняла, стала целовать в морду и так разрыдалась, что домашние начали бояться нового припадка. Тем не менее девочка не исправилась; какая-то внутренняя сила помимо ее воли сотрясала ее, и временами кровь бросалась ей в голову. Должно быть, она унаследовала эти припадки ревности от какого-то далекого предка со стороны матери, несмотря на то, что родители ее отличались уравновешенным характером, а Полина была живым портретом отца. Эта десятилетняя девочка, умная не по летам, объясняла, что она всеми силами борется с внезапными вспышками гнева, но ничего не может с собой поделать. После такого приступа она всякий раз долго грустила, как бы стыдясь своего недостатка.

— Я вас так люблю, зачем вам любить других? — сказала Полина, прижимаясь к тетке, когда та пришла к ней в комнату, чтобы ее пожурить.

Полина продолжала сильно страдать от присутствия Луизы, хотя всеми силами старалась побороть свою неприязнь. До приезда гостьи Полина ждала ее с тревожным любопытством, а теперь считала дни, оставшиеся до ее отъезда. И все же Луиза чем-то привлекала Полину: она была хорошо одета, держала себя, как взрослая воспитанная барышня, но с вкрадчивой нежностью ребенка, не знавшего ласки в семье. Когда же Лазар бывал с ними, Полину раздражало и тревожило именно обаяние этой маленькой женщины, за которым скрывалось нечто непонятное для нее. Правда, молодой человек явно отдавал предпочтение кузине; он подсмеивался над Луизой, говорил, что ему надоели ее светские манеры, предлагал пойти подальше, поиграть вволю и оставить Луизу — пусть важничает в одиночестве. И все-таки беготню и шумные игры пришлось пока прекратить: они сидели дома и рассматривали картинки или же чинно прогуливались по пляжу. Для Полины эти две недели были совершенно испорчены.

Однажды утром Лазар объявил, что уезжает на пять дней раньше назначенного срока. Он хотел заранее устроиться в Париже и разыскать старого товарища по Канскому лицею. И Полина, которую мысль об отъезде Лазара терзала уже целый месяц, на этот раз поддержала решение кузена. Она усердно и весело помогала тетке собирать его в дорогу. Но когда дядюшка Маливуар увез Лазара в своей старой колымаге, Полина убежала наверх и долго плакала, запершись у себя в комнате. Вечером она была с Луизой ласкова, и последняя неделя, проведенная гостьей в Бонвиле, оказалась очень приятной. Когда за Луизой снова прибыл слуга, доложив, что барин не мог приехать лично из-за множества дел в банке, девочки бросились друг другу в объятия и поклялись в вечной дружбе.