- Агорафобия, - подсказала я негромко.

- Вот, точно, она! Представляешь, сидеть в четырёх стенах годами? Бр-р. Но при этом он отлично управляет семейным бизнесом, у них династия. Их главный магазин находится в исторической части города, можно сказать, под стенами Кремля. И деду Давида ещё от его деда достался. По крайней мере, так говорят. Может, врут. – Анька равнодушно пожала плечами.

- А внук, значит, на дедушкином содержании?

- Давид? – Анька, кажется, удивилась моему высказыванию. – Нет, он у деда правая рука. Тот в доме сидит, под охраной, со всеми своими цацками и сокровищами, а Давид по городам и весям разъезжает, и даже по заграницам. Вот сейчас, говорят, где-то в Европе был. – Сестра снова вздохнула, и это уже начинало тревожить. – У некоторых жизнь интересная.

- Да уж.

- А ты чего заинтересовалась им? Понравился?

У меня вдруг в горле запершило, я даже кашлянула. А на Аньку посмотрела ошалевшими глазами.

- Ты что? Я его и видела-то мельком, со спины!

- Но впечатление произвёл, да? – Анька толкнула меня локтем. Затем примирительно сказала: - Он на всех баб впечатление производит, раз и навсегда. И на меня тоже. Я его как увидела, так думала, у меня рот от удивления никогда не закроется. Хорош, чертяка.

- Хорош, - согласилась я негромко, и, к своему неудовольствию, увидела перед своим внутренним взором Давида Кравеца, как живого. Высокого, смуглого, коротко стриженного. Волевой подбородок, размах в плечах, а глаза ясного голубого цвета. И смотрит с намёком и обещанием. Анька права, любая женщина на этот взгляд поведётся без всяких оснований. Я прекрасно помнила, что мне после первой его улыбки, причём ничего не значащей, захотелось бухнуться ему в ноги, глупо задрать голову, и смотреть, смотреть на него. Но, всё же, есть чему порадоваться. Не я одна такая. Значит, это первое впечатление наверняка можно пережить.

Уверена, что при нашей следующей встрече, я уже не стану так реагировать. Уже буду готова и к взглядам, и к обезоруживающим улыбкам. Он, уверена, всем так улыбается – и официанткам, и стюардессам, и домработницам.

Интересно, каково это – работать в его доме домработницей? Для этого, наверное, надо быть полуслепой престарелой тёткой, иначе через неделю окажешься в психушке с переизбытком феромонов в организме.

Никак он у меня из головы не шёл. Вернувшись в город, я отказалась от приглашения сестры поехать обедать к ним. Вместо этого я приехала к себе, переоделась и решила прогуляться по городу, благо погода радовала. И деньги были, хоть и немного. Петрович, несмотря на свои угрозы оставить меня на две испытательные недели без копейки, ещё позавчера выдал мне небольшой аванс. Хорошо, что позавчера, а то после вчерашнего он вряд ли бы задумался о моей непростой доле. Из-за любимого посетителя он на меня разозлился не на шутку. Я весь оставшийся вечер мило и старательно улыбалась всем, входящим в двери ресторана, пытаясь заслужить прощение у начальства.

Но, конечно, я себе врала. Примерно час врала. Приехала в старую часть города, гуляла по набережной, даже мороженое съела. Дошла до стен Кремля и пошла вдоль них. Говорила себе, что гуляю. Вспоминаю великую историю родного города, исследую новшества и преобразования, а сама стреляла глазами по сторонам, в надежде увидеть вывеску «Антиквариат» или что-то в этом роде. Вот только сама не понимала, для чего мне всё это нужно. Я не искала встречи с этим самым Давидом, мне просто было любопытно. А встречи с ним я откровенно побаивалась, вспоминая вчерашнюю реакцию своего сознания, точнее, полное его отсутствие на какой-то период времени. Я не могла припомнить за собой подобного поведения, и повторения не хотела. Но история, рассказанная мне сестрой, интриговала. Дед-агорафоб, несметные богатства, клады и драгоценности. Кто бы ни заинтересовался, правда?

Магазин я нашла. В начале туристической пешеходной зоны, на самом видном месте, на углу старинной улочки. Затемнённые витрины, искусно выкованные ограждения и витые решётки, и название «Антиквар» над ними. Магазинчик небольшой, но раньше подобные лавки, торгующие ювелирными изделиями и антикварными вещицами, большими и не были. В целях безопасности. Я остановилась перед витриной, рассматривала граммофон и огромное зеркало в тяжёлой раме, выставленные на продажу, и далеко не сразу осмелилась толкнуть дверь и войти внутрь. Люди спешили мимо, будто не замечая вывеску и витрину, и никто даже головы не поворачивал в эту сторону. И у меня складывалось впечатление, что никто кроме меня не видит этой двери. Казалось, войду и окажусь в другой реальности.

Дверь была дубовая, тяжёлая, но совсем не старинная, хотя, мастера очень постарались придать ей солидный, потёртый вид. Я её толкнула, над головой звякнул колокольчик, и я перешагнула порог. Дверь беззвучно прикрылась за моей спиной, и я оказалась в полумраке и удивительной тишине. Суетливая улица перестала существовать. А вокруг мебель, картины, сервизы и всякие безделушки. Я шла осторожно, боясь задеть какой-нибудь столик или буфет. Не дай Бог, с него всё повалится, я никогда не расплачусь.

В узкой витрине за стеклом манекен в пышном платье с оборками. Атласное, бледно-золотистое платье, с открытыми плечами и немыслимым декольте. А к руке манекена прикреплён кружевной зонтик. Правда, кружево потускнело, кое-где помялось и в целом выглядело невоодушевляюще. Для покупки. Но с платьем смотрелось интересно.

- Вам бы пошло, - сказал кто-то за моей спиной, и я испуганно обернулась. Увидела за комодом мужчину. Худого, с всклокоченными кудрявыми волосами и в очках. На впалой груди надета атласная жилетка, а из узкого карманчика на ней свисала цепочка от карманных часов, по виду, золотая.

Первой мыслью было, что это дед Давида. Ходит, как привидение по магазину, раз не может выйти на улицу. Но присмотревшись к мужчине в полумраке, я поняла, что он слишком молод для того, чтобы быть дедом такого взрослого внука. Скорее всего, продавец.

Вспомнила, что он ко мне обратился, изобразила улыбку в ответ.

- Оно, правда, старинное?

- Середина девятнадцатого века. Отлично сохранилось, ни один шовчик не разошёлся. Вы интересуетесь?

Я на платье оглянулась.

- Интересуюсь, - промямлила я. Попыталась представить, сколько стоит платье, которое я смогу надевать лишь глубокой ночью, чтобы окружающие не решили, что я спятила, раз изображаю кентервильское привидение в блочной пятиэтажке. – Но только в качестве интереса. Скорее, любопытствую.

Мужчина мягко улыбнулся.

- Это тоже хорошее дело.

- Я никогда не видела такое старое… то есть, антикварное платье. Вы его тоже продаёте?

- В этом магазине продаётся всё.

Я сделала несколько шагов, разглядывала вещи, принюхивалась, но пылью или чем-то неприятным, лежалым и застоявшимся, не пахло. А у стены увидела хорошо освещённый прилавок и подошла ближе. Под стеклом лежали иконы, кресты на цепочках и украшения. Конечно, ничего драгоценного или дорогого, это сразу становилось понятно, даже мне, которая ничего в каратах и огранке не смыслила.

- Вас интересует что-то определённое? У нас есть кольца и браслеты. А ещё броши. Когда-то броши были непременным атрибутом любого наряда. Барышни вашего возраста обожали подобные украшения.

Я улыбнулась. Мужчина так мило изъяснялся, под стать всему этому магазину и вещам, которыми торговал.

- Барышни моего возраста?

- Юные особы. Знаете, ведь брошью, как и заколкой для волос, можно было сказать многое. Даже показать, что дама готова к любовной игре.

Я сжала губы, чтобы не рассмеяться.

- Как мило.

Мужчина вдруг нырнул под прилавок.

- Покажу вам пару занимательных вещичек. – Он появился перед моими глазами с бархатным подносом, откинул край покрывала, и я увидела переливающиеся разными цветами украшения. Заколки, брошки, булавки. Выглядело всё очень мило. Никаких тебе жуков-скаробеев, помню, у бабушки была такая брошка, и она ею очень гордилась. А тут хрупкий букетик фиалок, роза с капелькой росы на лепестке, бабочка, усыпанная самоцветами. Я, на самом деле, засмотрелась.