— Ишь ты какая! Настоящая вьетконговка! Ну ладно! Я сам тебя допрошу. Как тебя зовут?

Ханг молчала.

— Ну же! Не серди меня, не зли Медвежью Челюсть! — Он снова оскалил свою пасть. — Говори! Как тебя зовут?

— Народный носильщик, вот как! — отрывисто бросила Ханг.

— Чем занимаешься?

— Тем же, что и остальные.

Глаза Медвежьей Челюсти сердито сверкнули. Едва сдерживая ярость, он прошипел:

— Отвечай, сколько вас? Откуда шли и зачем? Что несли?

— Я одна. Иду из освобожденной зоны.

— Тварь, смеяться надо мной вздумала! По какой дороге шла?

— Не помню.

— Доставляла грузы для регулярных сил вьетконга, так? Сколько вас?

Ханг молчала.

— Где склады?

Ханг продолжала молчать.

Медвежья Челюсть больше не стал сдерживаться. Огромный кулак обрушился прямо на голову девушки. Перед глазами ее все поплыло. Ханг упала, из носа полилась кровь.

Медвежья Челюсть ударил ее еще и еще раз, норовя попасть по лицу. Кровь хлынула из разбитых губ, лицо распухло и покраснело.

Тут же, не давая девушке передохнуть, Медвежья Челюсть с силой пнул ее ногой в бок. Ханг вскрикнула от боли и потеряла сознание.

Она не знала, сколько времени пролежала так. Очнулась девушка тогда, когда в пещере было уже совсем темно. Голова кружилась, перед глазами плыли огненные круги.

Медвежья Челюсть, глядя на нее, покачал головой:

— А ты молодец! Смелая! Поверь мне, я знаю, что говорю. Ну что ж, давай-ка поговорим о душам, а? Может это тебе больше понравится? Что ты на это скажешь? — Он ухмыльнулся, похотливо глянул на нее и, сглотнув слюну, постарался придать своему голосу мягкость: — Не будь со мной так строптива, тебе же от этого только хуже. Будь поласковее… Будешь умницей, отвезу на вертолете на базу, сделаешься женой лейтенанта, в шелках да в бархате станешь разгуливать, ни пыток тебе никаких, ни допросов! Неужто это не лучше, чем жить в лесу да лесными клубнями питаться?

Ханг бросила на него взгляд, полный гнева и презрения.

Но он не обратил на это никакого внимания, вытер ладонью губы и бросившись на девушку, обхватил ее своими лапищами. Тяжело дыша прямо ей в лицо, он прерывистым голосом проговорил:

— Ублажи меня маленько!.. Смотри, не захочешь, так солдатам своим отдам…

Сильная пощечина была ему ответом. Щека Медвежьей Челюсти сразу покрылась красно-белыми полосами.

— Не смей меня касаться! — Ханг прижалась спиной к каменной стене пещеры, готовая в любую минуту дать отпор. Она подумала, что лучше умрет, чем позволит опозорить себя.

Спасли ее редкие короткие гудки рации. Медвежья Челюсть, скрипнув зубами, посмотрел на девушку, еще раз ударил ее кулаком по лицу и бросился к аппарату. Закончив разговор, Медвежья Челюсть снова повернулся к Ханг и, понизив голос, сказал:

— Так и быть, оставлю тебя в покое на некоторое время! Но запомни: никто еще не оскорблял меня так! А вот ты себе это позволила! Но я подожду подполковника, пусть он сам тебя допросит! А уж потом ты от меня не уйдешь!

Всю ночь Ханг не сомкнула глаз. Было холодно и страшно. Боясь, что кто-нибудь из солдат надругается над ней, девушка так и просидела, прижавшись к каменной стене, обхватив поднятые колени и напряженно вглядываясь в темноту. Рядом лежал приготовленный на всякий случай тяжелый камень с острым как нож краем. Всякий раз, когда слышался какой-нибудь подозрительный звук — ворочался ли кто из солдат или просто убивал на себе комара, — Ханг вздрагивала, рука ее сама собой тянулась к этому камню.

Что только не приходило ей на ум! Вспоминалась Мо, склад, который они с товарищами соорудили несколько дней назад и из которого еще никому ничего не успели выдать. Что сейчас делают ее друзья, что они думают о ней? Наверное, уже считают ее мертвой. Девушка заплакала: «Мо, подружка! Все из-за того, что я не послушалась тебя…»

Ханг вспомнила о доме, о маме. Чистенький, крытый соломой, домик в белых дюнах… Они жили у самого моря, но в их селе никто не рыбачил, занимались только ловлей креветок. Неподалеку от дома протекала река, и вода ее, смешанная с соленой морской водой, все четыре сезона оставалась зеленоватой и чистой, почти совсем прозрачной. Река извивалась меж необъятных рисовых полей. С маленьких лодок спускались в реку сети, по ночам под веслами тихо плескалась вода. Если бы Ханг была дома, то, наверное, сейчас вместе с друзьями по бригаде была бы на одной из таких лодок, а может, гребла бы на своей собственной лодке, забрасывала в реку маленькую сеть.

Здесь, в глухих джунглях, окруженная вражескими солдатами, девушка вдруг ощутила такую острую тоску о дому, по маме, что из глаз ее снова потекли слезы.

Однако среди товарищей Ханг недаром слыла упорной и решительной. Минута слабости быстро прошла. Что суждено ей? Умереть? Нет! Так просто она смерти не дастся. Во время войны с французами погиб ее отец. А ей только двадцать лет, ее воспитала партия, воспитал комсомол. Она хорошо знает, для чего человеку дана жизнь, и отлично понимает, во имя чего она все делает. И вот теперь умереть? Как уйти из жизни, не отомстив врагу, не выполнив своей задачи? Она обещала матери, что пойдет по стопам отца. Обещала — значит обязана жить. Нельзя позволить этим псам одержать над ней верх. Нужно найти какой-то выход…

Под утро Ханг услышала возле себя осторожные шаги и тут же схватила камень, готовая дать отпор.

Что-то мягкое и тяжелое, пропахшее табачным дымом, упало к ее ногам, над ухом раздался тихий шепот:

— Постарайся уснуть, восстановить свои силы. Я постерегу. Ни кто из них не осмелится тронуть тебя, не бойся!

Шаги удалились куда-то вглубь пещеры.

Ханг некоторое время продолжала сидеть в той же позе, потом протянула руку и нащупала у своих ног солдатское одеяло. Она давно уже обратила внимание на то, что среди этих крикунов и сквернословов есть один, с нашивками какого-то низшего чина, с длинной и густой шевелюрой и худым костистым лицом. Он не произносил бранных слов, не грозил расправиться с ней за смерть Шинга, не смотрел на нее похотливо, как другие. Более того, Ханг часто ловила на себе его молчаливый сочувствующий взгляд.

Может быть, это он принес ей одеяло? Ханг даже приободрилась немного. Верно говорили: среди наемников встречаются и такие, которые еще не совсем потеряли совесть. Если это действительно так, надо будет к нему присмотреться. Может быть он сможет ей чем-то помочь?..

Ханг забылась тяжелым сном. Когда она открыла глаза, оказалось, что давно уже рассвело. Итак, одна кошмарная ночь осталась позади.

Во второй половине дня штурмовики перебрались на один из безлесых холмов. Прилетел вертолет, забрал их всех. И вот теперь они здесь. Сержант Тьем — теперь уже Ханг знала, как зовут этот парня, — как всегда, молча швырнул ей сверток с едой, в котором были сушеный рис и рыба, и затем раздраженным тоном, по-видимому боясь вызвать подозрения лейтенанта, бросил:

— Бери лопату, вырой себе окоп и ложись! Будешь прятаться от пуль своих товарищей!

Ханг неожиданно догадалась: штурмовики высадились тут, чтобы вступить в бой с солдатами армии Освобождения! Какое же из подразделений оказалось здесь?

Ханг справилась со своей задачей сноровисто и быстро, для нее не составило никакого труда вырыть окоп.

Один из солдат, по виду младше ее, бросил ей кусок брезента, чтобы она могла укрыться от тумана, и обрывок солдатского одеяла.

Закончив рыть окопы, штурмовики, как всегда это делали, открыли беспорядочную стрельбу.

Ханг смотрела на них, и понемногу ею овладевала глубокая грусть. Неожиданно захотелось затянуть какую-нибудь песню. В самом деле, почему бы не спеть? Спеть, чтобы как-то развеять тоску по товарищам, по дому, по маме и хоть немножко воспрянуть духом. Пусть эти бандиты знают, что им не удалось нагнать на нее страху. И Ханг потихоньку запела свою самую любимую песню:

В моем прекрасном краю Куангчи…

Еще не совсем стемнело, и поэтому штурмовики пока не залегли в свои окопы. Услышав пение, они начали потихоньку стягиваться поближе к Ханг. Девушка, молоденькая и симпатичная, народный носильщик у вьетконговцев, отличный снайпер (об этом они немало говорили после смерти Шинга), да еще посмевшая не покориться из лейтенанту, — для них она была своеобразной загадкой.