От первого шага на льду у меня перехватило дыхание; то, как коньки вонзались в замерзшую воду, казалось чем-то волшебным. Я задвигал бёдрами влево и вправо, набирая скорость, даже не опуская клюшку на лёд. Брызги льда на кончиках пальцев возбуждали, порывы ветра в лицо отрезвляли.

Достав из кармана шайбу, я с силой бросил её на лёд и ударил клюшкой, крутя из стороны в сторону и преследуя её. Хоккей представлялся мне замысловатым танцем, в котором важно было знать все движения и шаги, иначе можно было споткнуться о свои же ноги.

Я вырвался вперёд, представляя, как обхожу соперников и их атаку. Мне было не сосчитать по пальцам, сколько раз меня с силой отбрасывали к забору, я знал, каково это быть размазанным о защитное стекло, какими опасными могут быть громилы на коньках. Но сейчас я был один и представлял себе оглушительный рёв несуществующей толпы. Я согнул руки, обхватив верхнюю часть клюшки и стараясь оставаться свободным и двигаться на коньках синхронно.

Кататься на катке — как плыть по течению, вы вырывались вперёд, а затем теряли шайбу и падали на лёд. Люди забывали об этом. Пойдите в пятницу вечером на часок на любой каток и увидите любителей, переступающих с ноги на ногу и выставив руки вперёд, будто передвигаясь между двумя небоскрёбами.

Хитрость была в том, чтобы отпустить ситуацию, довериться своему телу и сохранять равновесие. Просто скользить, кататься. Не думать слишком много и держаться прямо. И всё получится само собой.

Я ускорился, вращаясь туда-сюда и направляясь к своей цели в другом конце катка, где стоял воображаемый мной вратарь. Я и раньше гонял на катке свою маленькую цель, пробираясь сюда после работы. Мистеру Валону не могло навредить то, о чём он не знал, и это был мой единственный порок на работе, которым я наслаждался.

Потянув назад деревянную клюшку и собрав всю силу в запястьях, я остановился перед тем, как резко размахнуться и со всей силы ударить. Раздался сильный, пронизывающий мою душу и всю комнату удар. Этот оглушительный стук по шайбе завёл меня и разжёг огонь в моей груди, пронзив каждую косточку моего тела.

Маленький круглый диск изящно поплыл, рассекая воздух, и беззвучно ударился о сетку ворот, оставив за собой лишь брызги льда от удара и резко вставших коньков.

Не было слышно ни победного свистка, оповещающего о забитом голе, ни криков с трибун, ни бьющихся друг о друга шлемов. В чрезмерном ликовании я поднял руки вверх. Это было именно то, что нужно после длинного рабочего дня.

Только после этого я услышал, как щёлкнул замок двери позади меня, и почувствовал, как чей-то взгляд впился мне в спину. Я предположил, что кто-то из персонала мог задержаться и прийти посмотреть, чем я был занят. Кое-кто из них знает, что я иногда провожу здесь вечера.

Но, услышав тихий голос, мягкий, но по-своему строгий, я понял, что это не сотрудник персонала.

— Кажется, я велела вам не заниматься восстановлением катка.

Застигнутый врасплох появлением Камиллы, наблюдавшей за мной, я не мог сообразить, что ответить, и медленно повернулся к ней. Собравшись с духом, я уже был готов извиниться.

К чему я не был готов, так это увидеть её в тонкой шёлковой рубашке, без макияжа, настолько беззащитной и невинной.

Всё, что я хотел было сказать, застряло на кончике языка, в горле пересохло. Неожиданно меня охватило пламя желания.

Не нужно было быть гениальным ученым, чтобы догадаться, что могло потушить этот огонь.

Глава 11 

Камилла

— Кажется, я велела вам не заниматься восстановлением катка?

Мой голос прозвучал резче, чем мне хотелось, но затем я себя одёрнула. Я понимала, что теперь я была главой этого особняка, как и всего бизнеса отца, и, возможно, было разумно начать вести себя именно так.

Натан Раш явно нарушал мои приказы. Я была недовольна тем, что мне пришлось зайти в эту комнату, пройдя через весь дом, и почувствовать отчётливый аромат, который может оставить за собой только ледовый каток. Тот сладкий, прохладный запах укоренился в моей памяти, и сейчас меня тошнило от него.

Его серые, бурлящие глаза блуждали по моему телу. Не говоря ни слова, он просто стоял с клюшкой в руке и смотрел на меня. Неожиданно я осознала, во что одета: длинная розовая шёлковая ночная рубашка и шёлковый халат поверх этого — ни бюстгальтера, ни хлопкового нижнего белья, без макияжа, волосы не уложены и естественными волнами распущены по плечам.

Было очевидно, что Натан тоже это заметил. Под его пожирающим взглядом мои щеки вспыхнули, и я почувствовала, как жар медленно поднимался вверх по шее. Щекочущие медленные струйки пота побежали по всему телу, словно сладкий сироп из патоки. Мои соски превратились в твёрдые бутоны, чего никогда раньше не происходило в обществе мужчины. Я винила во всём холодный воздух, исходящий от катка.

Я слегка прокашлялась, намекая ему сказать что-нибудь, к примеру, извиниться… что угодно.

Он отвёл взгляд, бросил клюшку на лёд и на коньках подкатился ближе к забору, по ту сторону которого я стояла.

— Мисс Валон, я прощу прощения, мне очень жаль, я… Я предположил, что со временем вы захотите воспользоваться катком. Я совершил ошибку, конечно, я должен следовать вашим инструкциям и исполнять ваши пожелания.

Неужели он думал, что знал меня лучше, чем я сама? Это прямая дорога к увольнению. Он и так вторгался в мои мысли слишком часто, а теперь вот это?

— Это всё ещё не объясняет, почему вы использовали оборудование, которое вам не принадлежит, — я скрестила руки на груди в попытках скрыть затвердевшие соски.

Его взгляд дрогнул, я понимала, что он пытался извиниться, но продолжала хмуриться, не переставая представлять его скользящим по водянистой поверхности катка.

Натан был красивым фигуристом. Возможно, это звучит странно в отношении мужчины, но то была правда. Проворный и стройный, он куда лучше смотрелся на катке, чем с лопатой в саду. Он однозначно знал, как нужно двигаться, и наверняка занимался фигурным катанием довольно давно. Мне до боли хотелось присоединиться к нему, частичка моей души никак не могла оторваться от него и открыть дверь этой комнаты. Я завидовала и была напугана — Натан мог кататься, получая от этого удовольствие, вот так легко.

Я боялась, что больше никогда не смогу сделать этого. Что даже не захочу.

— Прошу меня извинить. Я знаю, что не должен пользоваться оборудованием, я бы никогда не стал злоупотреблять своим положением таким образом. Но иногда, когда все уже ушли, мне нравится приходить сюда и делать пару кругов по катку. После этого я всегда выравниваю его, убираю и запираю комнату. Но больше этого не повторится. И я пойму, если вы предпримете меры.

Натан был таким искренним, настоящим, что я понимала — ему действительно было жаль. Это был его способ выпустить пар. Как никто другой в мире я знала, каково это — кататься в одиночестве, в тишине, наедине со своими мыслями. Холлис Хаус пустовал многие годы, и, как говорил мой отец, Натан проделал хорошую работу, поддерживая особняк в отличном состоянии. Несколько мгновений удовольствия в конце рабочего дня вряд ли можно назвать преступлением.

Но боль по-прежнему душила меня. Даже стоя там и отлично понимая этого высокого, стройного мужчину с густыми каштановыми волосами, свисающими на глаза… я позволила своей упрямой гордости взять верх.

— Я бы не хотела, чтобы вы снова использовали каток. Не хочу, чтобы кто-либо сюда заходил. Можете забросить и разморозить его, но заприте эту комнату на замок.

Я не могла это выдержать. Даже тогда я чувствовала боль при виде ледового катка. Нечто, когда-то давно так сильно полюбившееся мне, теперь представляло опасность, и именно это привело к гибели моих родителей. Я не могла ступить на лёд, не разрыдавшись и не впадая в истерику.

— Я понимаю. Больше этого не повторится, — Натан поднял клюшку, сердито качая головой.