К вечеру начался дождь. Влага приятно струилась по одежде и кирасам, проникая вплоть до разгорячённых тел. Но дождь быстро переполнил ручьи, которые сделались речками и перерезали лесные дороги. Перед ними настороженно прижимались конские уши. Мокрые драгуны вскоре почувствовали холод, а костров развести уже не могли: огонь шипел и сникал, даже не облизав мокрое дерево. Они жевали раскисший хлеб. Немного согрела водка, выданная на дорогу по распоряжению Гилленкрока. Отдыхали кто на пне, кто на поваленном дереве, кто под тёплым конским животом. Дождь не унимался ни на минуту. А когда осела набухшая влагой темень и по генеральскому приказу колонна двинулась дальше — уже не одни только лошади опасливо посматривали на целое море холодной воды, в котором часто приходилось пускаться вплавь.

Генерал нахмурился. Об этой экспедиции ведают маркитанты в королевском войске. Может, знают и московиты? Может, противнику известна более удобная дорога? Правда, расстояние от главных царских сил, сказал король, намного длиннее, нежели расстояние от королевского лагеря, но... Вскоре показалось, что потеряно нужное направление, и генерал представил страшное зрелище: четыре тысячи драгун прибывают назад в лагерь, так и не побывав во Мглине да в Почепе! Прощайте, королевские милости... Генерал приказал остановить драгун, офицеров — созвать к четырём пушкам, выделенным для похода повелением короля.

Чёрт возьми, думалось, пускай бы кто-нибудь из генералов очутился в этом сплошном болоте, в бесконечных лесах, где четыре тысячи воинов затерялись котятами в просторном крестьянском подворье!

Офицеры ждали приказа. Да от кого ждать его генералу? Он кипел и уже готов был выплеснуть гнев на того, кто подаст повод. Однако офицеры не один год провели в походе и умели беречь себя от опасностей. Пожаловался лишь лейтенант Штром, вступивший в войско с прошлогодним пополнением.

— Мой вахмистр твердит, что можно забрести в такое место, откуда уже нет дороги назад.

Лейтенантов голос негодовал. Верхняя губа с жиденькими упрямыми усиками подрагивала. Офицеры посочувствовали бедному вахмистру, которого неосторожно продал лейтенант и которому вскоре, может быть, придётся качаться на мокрой ветке, но радовались неожиданной развязке. Лагеркрон ничего ещё не ответил, как лейтенант снова:

   — Мой генерал! Слышите...

Ветер сник. В лесу веселились люди, не обращавшие внимания на раннее время, на закрытое тучами небо и непрерывный дождь. Это показалось невероятным. Лагеркрон забыл о вахмистре и о самом лейтенанте Штроме, очень старательном, на его взгляд, молодом офицере. На пути уже встречались селения, рядом с лесными гутами и руднями, — но все пустые, как и прежде, до Днепра. Генерал повелел бы солдатам жечь строения, если бы не высочайший приказ ничему здесь не вредить. Его величество король говорил об особой дружбе с черкасским гетманом. Генерал от поджогов воздерживался. Лишь когда на глаза попала чёрная кошка с маленькими котятами, он выстрелом из пистоля уложил её на месте, а с шипящими котятами шутя управились драгуны. Смеху и шуток было достаточно.

   — Люди...

Генерал снова вспомнил о лейтенанте Штроме. Приказал ему окружить село драгунами и привести пленных — хоть одного, двоих.

И вот среди драгун мелькнула хлопская одежда. Драгуны даже не связывали пленникам руки, а смеялись, глядя на их пьяные движения и вслушиваясь в непонятные певучие слова. Пленники о чём-то рассказывали, размахивая руками. Толмач хлопал их по широким плечам.

   — Знают дорогу на Мглин? — остановил Лагеркрон коня и сделал лейтенанту знак, что доволен его стараниями.

Толмач быстро добился ответа.

   — Знают, ваше превосходительство! Доведут!

Подобная готовность показалась бы подозрительной, если бы не личное приказание короля. К тому же гетманов посланец недавно приглашал королевское войско в гетманщину. А что жители оставили село — не удивительно. Мирные люди боятся выстрелов. Так было и в Саксонии, в польских землях. Лагеркрон вытащил из кармана золотую монету.

   — Скажи, — велел толмачу, — во Мглине погуляют на эти деньги.

Перед блеском золота глаза простолюдинов округлились, как сама монета. Но это тоже не удивило: за такие деньги купишь крестьянский двор...

   — Дать им коней!

Хорошее настроение снова и очень быстро овладело Лагеркроном. Сквозь белый туман засияло солнце, высвечивая на деревьях каждый золотой и красный листочек, пригрело, а дорога уже не извивалась между болотами, но тянулась по высоким мостам. Генерал подозвал проводника со сросшимися над переносицей бровями, желая поинтересоваться, как его имя, но вдруг не понравились колючие глаза пленного, хотя тот и старался отводить взгляд, — итак, генерал не стал расспрашивать относительно расстояния до Мглина. Уже раздумывал, какие письма писать черкасам и разослать по близким сёлам и местечкам. Таково повеление короля. Пока что придётся попотеть писарям. В обозе есть походная типография. Там универсалы будут печататься на черкасском языке.

Да, король, готовясь к походу, позаботился обо всём. Ничего не стоят нашёптывания, будто он без надобности рисковал собственной жизнью и жизнью воинов во время прогулки за Днепр из Могилёвской крепости. У короля, как вот и у генерала, много тайных недругов. А хорошо бы под старость получить в управление большую область вместе с титулом графа или маркиза да спокойно вспоминать о походах во главе с самим королём, о славе шведского оружия. Тафельдекер Гутман недаром читает монарху саги о древних викингах. Что ж, настанет пора...

Прошло уже две недели, погода наладилась, а Мглин не показывался. Генерал покачивался в седле да посматривал на дорогу, остерегаясь, как бы окончательно не ободрать о деревья ещё совсем недавно сверкавшие ботфорты. Как в таком случае въехать во Мглин? Треуголку свою пришлось заменить солдатской шапкой, а ботфорты не заменишь... Ночевали на срубленных ветвях. Ночами всё чаще и всё соблазнительней снилась Брунгильда... И вот на очередном привале к генералу приблизился лейтенант Штром. Волнуясь, оглянулся, будто снова уловил в лесном шуме что-то особенное, вроде присутствия на затерянном хуторе нынешних проводников.

   — Мой генерал, — обратился он на французский лад, зная, что Лагеркрону, как и самому монарху, нравятся подобные обращения. Сказал тихо: — Мон парни возвратились. За несколько лье отсюда видели город.

Лагеркрон мигом оказался в ботфортах, от которых недавно освободил усталые ноги, завизжал:

   — Немедленно... Проводников!

Лейтенант пулей бросился исполнять приказ. Садясь в седло, генерал уже придумывал наказание для обманщиков, как вдруг раздались выстрелы, ударил в уши и откатился в лесную глушь топот конских копыт.

Лейтенант возвратился через полчаса. По лицу было понятно: хлопов не настигли. Генерал еле сдерживался:

   — Где?

   — Один удрал, мой генерал! В городские ворота. Двоих убили. Из города стреляли... Вахмистр ранен в руку. А город этот — Стародуб!

Генерал увидел перед собою короля... В Почепе и Мглине уже московиты. И среди черкасов есть обманщики.

   — Стародуб? — переспросил, ища на карте чужое слово, долго не находил от злости, а завидев, понял, как далеко поставлено оно от того места, куда следует попасть.

   — Наши драгуны поймали старика, мой генерал.

Лагеркрон заторопился вместе с лейтенантом навстречу драгунам и остановился над двумя трупами, напрасно стараясь узнать в одном из них молодого, со сросшимися над переносицей бровями. Вахмистр с перевязанной рукою швырнул на землю старика. Седой пленник в длинной полотняной одежде почему-то не торопился стаскивать с головы шапку. Генерала переполнила злость. Не целясь, выстрелил он в трупы врагов, выхватил ещё один пистоль, тоже разрядил в ненавистных мертвецов, а старика затоптал конём. Крикнул:

   — Город возьмём! Трупы повесим на площади!

И быстро, собираясь отдавать приказ на штурм, бросил замершему лейтенанту: