«Великолепный и очень вкусный мёд они варят из малины, ежевики, вишен и др. Малиновый мёд казался нам приятнее всех других по своему запаху и вкусу. Меня учили варить его следующим образом: прежде всего, спелая малина кладётся в бочку, на неё наливают воды и оставляют в таком состоянии день или два, пока вкус и краска не перейдут с малины на воду; затем эту воду сливают с малины и примешивают к ней чистого, или отделённого от воска, пчелиного мёду, считая на кувшин пчелиного мёду 2 или 3 кувшина водки, смотря по тому, предпочитают ли сладкий или крепкий мёд. Затем бросают сюда кусочек поджаренного хлеба, на который намазано немного нижних или верховых дрожжей; когда начнётся брожение, хлеб вынимают, чтобы мёд не получил его вкуса, а затем дают бродить ещё 4 или 5 дней. Некоторые, желая придать мёду вкус и запах пряностей, вешают в бочку завёрнутые в лоскуток материи гвоздику, кардамон и корицу. Когда мёд стоит в тёплом месте, то он не перестаёт бродить даже и через 8 дней; поэтому необходимо переставить бочку, после того как мёд уже бродил известное время, в холодное место и оттянуть его от дрожжей».
Бабушка Марфа часто сажала Ваню подле себя во главе стола{5}. Внука любила до самозабвения и не могла, да и особенно не хотела этого скрывать. Был ещё внучок, Васенька, от младшего сына Фёдора, шестой годок всего. Того тоже любила нежно, а всё ж не как Ваню.
Думала когда-то, что навек ожесточилось, окаменело сердце. Была совсем молодой, когда у корельского берега опрокинула волна лодку с сыновьями-малолетками, Антоном и Феликсом[16]. Недоглядел муж, не успел спасти. Только через день выбросило на пенные валуны мальчишеские тела. Неподалёку, в монастыре Святого Николая, и отпели их. И погребли там же. Марфа металась тигрицей, искала виноватых. Открыто ярилась на отца, Ивана Дмитриевича Лошинского[17], седовласого богача, скупавшего за бесценок вотчины в Обонежье, — зачем, мол, купил злосчастную Золотицкую волость. Забыла, что это ей же был подарок. Мужа Филиппа, боярина, поехавшего осматривать новые земли и взявшего детей с собой, не простила до самой смерти его. Поверила слухам (не сама ли и пустила их?), что это корелы, зло умыслив против её детей, устроили в лодке течь. Послала дружину пожечь корельские деревни, потом одумалась, вернула с полпути.
Муж ненадолго пережил сыновей, в Великий пост занемог и вскоре после Пасхи преставился. Марфа Ивановна, став вдовой, сделалась набожной, отписала Николаевскому монастырю три деревни и рыбную ловлю в устье реки Кодьмы. Подумывала и сама постричься в монахини. А через год посватался к ней Исак Андреевич Борецкий, тоже бездетный вдовец{6}, на двадцать лет почти её старше. Тут-то и узнала она наконец, что значит любить, любимой быть. Пришло к боярыне простое бабье счастье, о котором и мечтать не смела. Стыдилась его, старалась не показать на людях, да как скроешь, если вся светилась от радости.
Однажды хотела вспомнить лицо первого мужа и не смогла. И первенцы свои видятся словно в тумане. Будто не она, а какая-то чужая Марфа прежнюю жизнь за неё прожила.
Митенька родился. Потом Федя[18]. Исак Андреевич мужем был нежным, отцом — терпеливым и мудрым. Сам детей грамоте учил, воспитывал, сам наказывал, больше словом, рукоприкладства не одобрял. Митя всё схватывал на лету, рос смышлёным. Федя — вертлявым, задиристым, в учении — тугодумом. Раз читал по складам Священное Писание, да и ляпнул:
— Тут всё про Христа, про пироги нет ничего, а сказано: от муки?..
— Ой дурень! — только и мог вымолвить хохочущий Исак Андреевич. — От Луки, а не от муки! Дурень, ой дурень!
С тех пор прозвище Дурень накрепко пристало к Феде.
И дочерей дал Бог — Олёну и Феврушу.
На Великой улице Неревского конца разросся боярский двор Борецких: избы, кузня, амбары, сенники, конюшня, медоварня, огороды, сад, бани, мастерские. Вместо деревянного боярского терема встал каменный, в два этажа, крытый железной кровлей, ещё редкой в Новгороде и называемой «немецкой».
День ото дня, незаметно даже для себя самой, Марфа перенимала у мужа умение вести огромное хозяйство, властвовать над людьми, руководствуясь холодным расчётом, а не душевным порывом, находить общий язык с холопом и купцом, гончаром и дьяком. Исак Андреевич это замечал и ценил. Радовался про себя, что и после его ухода не рухнет дом, не угаснет род Борецких.
Как не хватало ей сейчас его, мужа, друга верного и надёжного, защиты и опоры. В день его смерти думала руки наложить на себя, помутился разум. Трёх летняя Олёнка подбежала с криком:
— Матушка! Федька за шиворот Февруше киселя налил!
И прошло помутнение. Пошла наказывать Федьку, отдавать распоряжения, посылать человека в Торг за бухарским изюмом для кутьи, рассылать гонцов в Софийский собор к архиепископу, в Вечевую палату и в ближайшую от двора привычную, приветливую церковь Сорока мучеников на Великой улице. Дом по-прежнему кипел муравейником, но не крича, не паникуя. Ни одна кастрюля не грохнула. Никто не позволил себе раздирающего душу истеричного вопля, без которого не обходятся русские похороны. Примеривались к мужественно-сдержанной Марфе Ивановне.
Полгорода собралось на отпевание. Сам владыко Иона отслужил молебен[19]. Исак Андреевич был из первых людей в Великом Новгороде, посадничал не один раз, себя не щадил ради общего блага. Его знал великий князь Московский Василий Васильевич Тёмный[20], ценил злейший враг Москвы князь Дмитрий Юрьевич Шемяка[21], уважал король Польский и князь Литовский Казимир. С его уходом перевернулась ещё одна страница истории великой Новгородской республики. Много ли этих страниц осталось в её славной летописи?..
Ваня был на этот раз посажен между матерью Капитолиной и Олёной, младшей своей тёткой, весёлой и смешливой, за это и нравилась ему. По правую руку от бабушки сел степенной посадник Иван Лукинич, по левую — какой-то монах, которого Ваня никогда прежде не видел, неулыбчивый, в грубой рясе. Странно было видеть, как приветливо обращается к нему баба Марфа и умолкают знатные гости, прислушиваясь к негромкому разговору.
— Ешь, ешь, — подкладывала Олёна в Ванину тарелку кусочки повкуснее с большого серебряного блюда.
Ваня был не голоден. Грыз понемногу пропечённое, с корочкой, лебединое крыло и терпеливо дожидался, когда взрослые отпустят его из-за стола и можно будет уйти к себе.
По мере того как опустошались чары, братины, кувшины с мёдом, бочонки с винами, разговор становился шумней, непринуждённей. Однако присутствие на пиру строгого монаха сдерживало вольные языки, и одна общая забота, ради которой и собрались здесь высокие бояре, посадники, тысяцкие, богатые житьи люди, оставалась не высказанной до поры.
Капитолина раскраснелась, вытерла лоб белым платочком.
— Ай да мёд!{7} — похвалил сидящий напротив посадник Василий Казимер. — Кроме как у Марфы Ивановны, нет такого нигде. Капа, выдай секрет!
15
Ваня проснулся засветло. — Иван Дмитриевич Борецкий — сын посадника Дмитрия Исаковича Борецкого, внук Марфы Борецкой и Якова Короба. О его судьбе практически ничего не известно. Вероятно, после разгрома новгородского войска москвичами в Шелонской битве и казни отца Иван был удалён из дома Борецких, поскольку, когда в 1478 г. его бабка — Марфа Борецкая — была выслана из Новгорода, с ней в ссылку был отправлен внук, но не Иван, а его двоюродный брат Василий.
16
Была совсем молодой, когда у карельского берега опрокинула волна лодку с сыновьями-малолетками, Антоном и Феликсом. — От брака с боярином Филиппом Марфа Борецкая имела двух сыновей — Дитона и Феликса, родившихся около 1430 г. и утонувших в Онежском озере в 1441 г. Дети были похоронены в Никольском Корельском монастыре, которому Марфа на поминание сыновей пожертвовала огромные земельные владения.
17
Открыто ярилась на отца, Ивана Дмитриевича Лошинского... — Иван Дмитриевич Лошинский (конец XIV — первая половина XV в.) — новгородский боярин, богач, отец Марфы Борецкой. Своими трудами и удачными куплями земель нажил огромное состояние.
18
Митенька родился. Потом Федя. — Фёдор Исакович Борецкий (по прозвищу Дурень) (около 1450 — 9.05.1476 г.) — боярин новгородский, младший сын посадника И. А. Борецкого и Марфы Борецкой. О его жизни до 1475 г. практически ничего не известно. Вероятно, вместе с братом Д. И. Борецким участвовал в деятельности партии сторонников конфронтации с Москвой и присоединения Новгорода к Литве. В 1475 г. вместе с другими молодыми боярами участвовал в разбойном нападении на Славкову и Никитскую улицы в Новгороде, где были сожжены и разграблены дома сторонников Москвы. За это в ноябре 1475 г. был отдан под суд, по приговору великого князя Ивана III «посажен в железы» и отправлен в заточение в Муром, где в дальнейшем получил разрешение выйти из темницы и постричься в монахи. Вскоре по принятии схимы умер.
19
Сам владыко Иона отслужил молебен. — Святой Иона Новгородский (около 1400 — 5.11.1470 г.) — архиепископ Новгородский (с 1459 г.), опытный и топкий политик, пользовавшийся большим уважением новгородцев. Серьёзно влиял на политику Новгорода. Сторонник искусного лавирования в отношениях с Москвой, Иона выступал против подчинения Новгорода Казимиру IV, но был противником и соединения с Москвой. Считал, что отношения с великим князем необходимо строить на тонкой политической игре, то делая серьёзные уступки, то, пользуясь затруднениями Москвы, вырывая у неё уступки и привилегии. Успешно вёл такую политику вплоть до своей смерти. Канонизирован в 1559 г.
20
Его знал великий князь Московский Василий Васильевич Тёмный... — Василий II Васильевич (Тёмный) (10.3.1415 — 28.3.1462) — великий князь Московский (1425 — 1462), внук великого князя Дмитрия Донского. Всю жизнь вёл непримиримую борьбу со своими двоюродными родственниками — галицкими князьями за московский престол, завершившуюся в его пользу в 1453 г., после смерти последнего претендента — князя Дмитрия Юрьевича Шемяки. В ходе войны был пленён и в плену ослеплён, за что в конце XVII в. получил прозвище Тёмный. В борьбе опирался на московское боярство и горожан, поддерживал союзнические, подчас дружеские отношения с Тверью, Литвой и особенно татарами, нередко призывал их войска на помощь, за что был нелюбим в северной и юго-восточной Руси. Отличался жестокостью, коварством, вероломностью, настойчивостью в достижении своих целей.
21
...злейший враг Москвы князь Дмитрий Юрьевич Шемяка... — Дмитрий Юрьевич Шемяка (1420 — 17 или 18.07.1453) — князь Галицкий, внук князя Дмитрия Донского, второй сын князя Юрия Дмитриевича Галицкого — главного соперника Василия II Васильевича в борьбе за московский престол. После смерти отца (1434) предъявил собственные претензии на великое княжение, повёл непримиримую борьбу с Василием и его сторонниками. Опирался на владения своего рода — Галич, Углич, Звенигород и северные земли — Нижний Новгород, Суздаль, Вятку и отчасти Новгород Великий. В феврале 1446 г. захватил Москву, пленил, ослепил и заточил в темницу Василия II, провозгласил себя великим князем Московским, по не был поддержан горожанами, не удержался на престоле и в январе 1447 г. бежал перед войсками незадолго перед тем освобождённого им из заточения Василия II. Потеряв вскоре Углич и Галич, Шемяка нашёл поддержку на севере и в Казанском ханстве и продолжал безуспешную борьбу с Василием до самой своей смерти.