Следующим утром, едва я успеваю усадить Элиаса завтракать, раздается звонок в дверь... На пороге, к моему огромному удивлению и неудовольствию одновременно, стоит мой вчерашний знакомец - правда одежды на нем нынче побольше, к тому же покаянная улыбка на его красивом лице выглядит крайне привлекательно. Отмечаю это опять же автоматически...
Я слышал, ты любишь шоколадные маффины. Вот, держи! - он протягивает мне названное лакомство, которое явно не имеет к Хелене никакого отношения. При этом он смотрит на меня из-под своей длинной, по-модному взлахмаченной челки, прикрывающей ему правый глаз. - Это маффин примирения. Могу я войти?
Мне очень хочется хлопнуть дверью, прищемив его аккуратный нос вкупе с этой вот обаятельной мальчишеской улыбкой, которая вдруг прорезается на его лице подобно первому весеннему первоцвету, но если я сделаю это, то как же тогда смотреть в глаза Хелене и Паулю...
Я хочу кое что тебе объяснить, - добавляет он, видя мое нежелание зарывать топор войны. - О том, что произошло вчера...
Нехотя протягиваю руку и беру «маффин примирения»: по-моему, красивые люди имеют над нами определенную власть, думаю я в тот момент, припоминая знакомство с Хеленой и мои губы, против воли согласившиеся тогда на первое чаепитие. И вот снова...
Мы проходим в гостиную, и я молча останавливаюсь около дивана, желая наглядно показать, что не рада его присутствию здесь, мол, я тебя слушаю, но пусть это закончится как можно скорее. Мы даже не станем садиться...
Доминик меня отлично понимает, но выражение его лица остается все таким же невозмутимо-дружелюбным, словно и не было его вчерашнего флирта и скабрезного поведения.
У вас очень уютно, - говорит он, окидывая нашу квартирку быстрым взглядом. - Твоего мужа нет дома?
Думаю, ты знаешь, что нет, иначе бы не заявился сюда с этим твоим примирением, - огрызаюсь я на автомате, сама себе удивляясь. - Итак, о чем ты хотел поговорить?
Доминик смотрит на меня долгим, внимательным взглядом, словно пытается заглянуть прямо мне в душу и понять причину моей агрессии, и мне не нравится, как этот взгляд непонятным волнением отзывается в моем сердце. Ну да, этот молодой человек, этот внешне идеальный молодой человек заставляет меня нервничать, поскольку слишком похож на книжного героя, одного из тех, которые разбивают девичьи сердца направо и налево. Но ведь жизнь не какой-нибудь там сентиментальный роман...
Извини, не очень-то легко говорить о таком, - начинает между тем Доминик, поднимая на меня до странности смущенный взгляд, - но Пауль взял с меня слово, что я это сделаю... - Смотрю на него недоуменно, словно услышала вдруг, как слон начинает кукарекать или заметила, как мышь несет куриные яица: никак не могу сопоставить дерзкого Ника с этим вот смущенным мальчишкой... - Он мне просто мозг вынес, когда заметил вчера, как я повел себя с тобой! - добавляет он с легкой полуулыбкой. - А вел я себя некрасиво, признаю. Извини меня!
Я продолжаю хмурить брови: он меня пока что не совсем убедил в своей искренности. Хочу знать, почему он вообще позволил себе такое...
Но всему этому спектаклю есть свое логические объяснение! - продолжает мой визави. - Признаю, что специально припрятал мыло в душе и специально спустился, так сказать, неглиже, - тут Доминик не удерживается и сбивается на беспечное пожатие плечами, - признаю даже, что хотел тебя испытать... Но разве тебе это не понравилось? - тут уж он и вовсе подмигивает мне, чем тут же напоминает вчерашнего парня в полотенце.
Нет, не понравилось! - отрезаю я однозначно, чуточку покривив душой: вид-то уж точно был хорош, а вот начинка, так сказать, подкачала. - Не так я рассчитывала познакомиться с сыном своей подруги, которого она описывала, как самого милого мальчика в мире...
Но разве я не милый?- вставляет Доминик с просящей, щенячьей улыбкой, на которую я пока не готова купиться.
… И вообще я не понимаю, к чему была вся эта проверка? - продолжаю я свою речь. - Как, по-твоему я должна была себя повести? И почему?
Ты могла бы быть и понежнее! - все в том же игривом тоне произносит парень, но заметив мой строгий взгляд, добавляет: - Извини, никак не могу привыкнуть, что ты такая строгая! Обычно мамины подружки были без ума от моей улыбки, - его легкомысленный тон разбивается о мои нахмуренные брови и сложенные на груди руки, а потому он вздыхает и нехотя говорит: - Ладно, я объясню, как и обещал. Подруга матери – это было примерно года три назад, - которую она расхваливала почти так же, как расхваливает сейчас тебя, и которая и в половину не нравилась Паулю так, как ты... впрочем, ему было тринадцать, какое ему было дело до взрослой тетки, с которой мама проводила все свое время... Так вот, у той подруги был к Паулю определенный интерес: она строила ему глазки, - он невесело хмыкает, не смея смотреть мне в глаза, - и не только... Когда я это заметил, то жутко разозлился...
Ты сказал об этом Хелене? - спрашиваю я, почувствовав вдруг стеснение в горле. Это ведь не то, о чем я подумала, правда?
Нет, мы ей об этом не рассказали, она и сейчас не знает, поэтому ничего ей не говори, - два голубых озера его глаз пристально глядят на меня из-под широкой челки. - Я просто отвлек ее вниание на себя, - снова невеселый смешок, - ей, может, и нравились молоденькие мальчишки, но мной она тоже не побрезговала...
От этого признания мои глаза испуганно распахиваются: просто трепетная лань, узревшая слепящий свет фар...
Нет, ну не так все было и страшно, как ты себе это представила, - добавляет он поспешно, видя мою реакцию на свое признание. - Мне было двадцать и я был далеко не девственником, а с ней было даже весело... в постели.
Мне с трудом удается все это переварить...
Это отвратительно! - не удерживаюсь я от комментария, и по комнате прокатывается звонкий смех Доминика, такой задорный и безудержный, что я тоже невольно начинаю улыбаться.
Зато теперь, надеюсь, ты меня простишь?
От одной мысли, что ты представлял меня очередной педофилкой, мне блевать хочется, Доминик Шрайбер! - честно признаюсь я. - Как мне простить такое?!
Друзья зовут меня просто Ником... А уж про педофилию ты явно преувеличиваешь, - этот странный многоликий парень как бы осуждающе покачивает головой, - Паулю шестнадцать, а у меня в шестнадцать... э, дай подумать... было уже предостаточно опыта в этом деле... ну, ты понимаешь!
Я зажимаю уши руками.
Слышать ничего не желаю! - заявляю я строго. - Твоя жизнь – это твое дело, а Пауль другой... Он мальчик домашний и тихий. Теперь я вижу, что вы с ним абсолютно разные!
Я тоже домашний мальчик! - наигранно возмущается Доминик. - Ты на меня наговариваешь.
Э, нет, ты дамский угодник, это сразу видно! - отбиваю я его выпад. - Ты щеголял предо мной в своем «неглиже» так спокойно, словно весь мир должен пред тобой преклоняться... Ты красив и знаешь об этом!
Так и знал, что ты не можешь забыть мой идеальный пресс!
Как так вышло, что мы стоим с этим парнем посреди моего дома и пререкаемся, как малые дети... Детский сад какой-то! Но это забавно, вот в чем все дело.
Думаю, этот твой пресс теперь будет являться мне в страшном сне, - усмехаюсь я, состроив пренебрежительную гримасу. - Поэтому больше меня так не пугай.
Значит, мир? - Доминик протягивает мне свою ладонь, и мы закрепляем наше перемирие крепким рукопожатием. - И я могу сказать Паулю, что мы теперь друзья?
Ну, про друзей это сильно сказано, ты не находишь?
Что, - вскидывается парень с очередным наиграным отчаянием, - ты не хочешь быть моим другом? Это удар ниже пояса.
Усмехаюсь и говорю:
Дружбу надо заслужить. Уверен, что готов приложить усилия?
Ради тебя все, что угодно.
Это звучит высокопарно и нелепо, но я начинаю смеяться, смеюсь и понимаю, что семейство Шрайбер полно самых невероятных сюрпризов, и что все эти сюрпризы, определенно, начинают мне нравиться.