Лучше напиши, иначе тебя могут услышать! - Ник скашивает глаза на дверь.
Я глухо стону и быстро набираю текст сообщения: «Я заперта в комнате Томми – Хелена внизу с кавалером «пьет чай» за обеденным столом. Ну, ты понимаешь!!! Не волнуйся за меня, схоронюсь до поры до времени».
Отлично получилось! - одобряет парень мое послание, бессовестно заглядывая через мое плечо. - „Пьют чай за обеденным столом» - непревзойденный эвфемизм.
Я уж хочу было пожурить его за подсматривание, но тут серия понятного рода стонов доносится до нашего слуха, и я отступаю к окну, словно лишние пару метров могут избавить меня от чрезмерного неудобства данной ситуации. Мало того, что Хелена занимается любовью прямо на кухне, так я еще вынуждена слушать все сопутствующие этому звуки вместе с ее собственным сыном... а с ним, с Домиником, это особенно невыносимо. Его же вся эта ситуация, кажется, только забавляет...
Тренькает мой телефон и я читаю сообщение Юргена: « Да у тебя настоящее приключение, дорогая! Сочувствую. Возвращайся, как только сможешь... и непременно расскажи обо всем». Я улыбаюсь и мне даже становится чуточку легче. Ник, следивший за мной со стороны, интересуется:
Ну что, остаемся или лезем в окно?
Я не умею лазать по крышам, если хочешь знать, - шепчу я все с той же улыбкой на лице, хотя, если честно, мы могли бы говорить в голос - увлеченная парочка навряд ли бы нас услышала, - поэтому лучше уж переждем «бурю» здесь...
О, новый эвфемизм! Да ты просто мастер по эвфемизмам, Джессика.
Перестань. - Скидываю баретки и сажусь на прежнее место рядом с уснувшим мальчиком. Подняв с пола маленькую декоративную подушечку, прижимаю ее к своему лицу. - И без твоих подколов достаточно тошно.
Доминик недоуменно приподнимает свои идеальные брови, мол, чего это такого тошного ты усмотерла во всей этой милой ситуации, так и вопрошают они. Я снова прижимаю подушку к лицу и бубню трагическим голосом:
А что если Хелена узнает, что я была этой ночью здесь и все слышала?!
Тогда она посмеется вместе с тобой.
Но мне не смешно...
А ей будет, - Ник тоже присаживается по другую сторону кровати, где и лежал до этого. - Так что перестань истерить и дорасскажи мне сказку, раз уж все так вышло.
И вовсе я не истерю! - возмущаюсь я абсолютно беззлобно, откидываясь на спину. Лежу и понимаю, насколько физически измучена и хочу спать... Прямо закрыла бы глаза и уснула, скажем так до зимы. - И я больше не в настроении для сказок...Уж извини.
Отлично, тогда можно мне задать тебе вопрос? - Ник тоже растягивается на кровати, повернувшись лицом в мою сторону. Сопящий нос Томми утыкается ему прямо в грудь.
И о чем же ты хочешь меня спросить? Валяй, друг по несчастью.
Слышала, ночные разговоры именно потому так откровенны, что усталость притупляет человеческую настороженность и скрытность, наверное, потому и я так спокойно воспринимаю вопрос Доминика:
Ты любишь Юргена, Джессика?
Ух ты, - удивляюсь я только, - это очень личный вопрос. Но ты и сам знаешь ответ на него...
Доминик откидывается на спину и говорит, что, да, знает, вот только хотел бы уточнить, за что именно я его люблю, мол, его, Доминика, видите ли, любопытство разбирает. Я молчу... Знаю, что Ник убедил себя в собственной заинтересованности мной и что он хочет убедить в этом и меня самое, но мне непонятно это его почти мазохистское желание выслушивать о нашей с Юргеном любви...
- Так почему все-таки? - продолжает допытываться он, и мне вдруг думается, что я еще ни разу в жизни ни с кем не говорила на подобную тему, даже с мамой - никто никогда не спрашивал меня, почему и за что я люблю собственного мужа... И вот на тебе, готова беседовать об этом с Домиником! Действительно готова. В любой другой раз я бы лишь возмутилась этим его нездоровым интересом, но не теперь.
Никогда об этом не задумывалась, - признаюсь честно в полудремотном состоянии. - Я просто люблю его вот и все. Люблю за доброту... за внимательность... за умение всегда меня развеселить. Даже не знаю. Он просто тот, с кем мне хорошо и спокойно.., - я на секунду замолкаю, задумавшись. - С ним уютно даже просто молчать... И мне нравятся его руки... и морщинки в уголках глаз. Я просто люблю его... Раве можно объяснить любовь? - мы оба молчим. Я составляю в голове список того, за что люблю Юргена... Он длинный. Почти как расстояние от Земли до Марса и обратно (я, конечно, на Марс не летала, но мне кажется, что это подходящее сравнение). А потом добавляю:
Можно я тоже задам вопрос?
Молчание Доминика воспринимаю, как согласие и спрашиваю про его отца: какой он, этот Гюнтер Шрайбер, породивший это внешне совершенное существо, с которым мне нынче приходится коротать эти ночные часы... И сначала не слышу ничего, кроме уютного сопения Томми (даже любовная оргия внизу затихла), и уже практически засыпаю, когда Ник произносит:
- Довольно странно в этом признаваться, но я почти не знаю своего отца... Мне было семь, когда родители расстались, и из-за извечной занятости отец редко устраивал наши встречи, дядя Густав, отец Томми, даже больше мне отец, чем мой собственный, - усмехается парень в темноту. - Правда, и он нынче не на высоте! А Гюнтер – мой биологический отец — он, по сути, очень властный, высокомерный и вечно занятой...
Не очень приятная характеристика! - отзываюсь я на это. - Вы часто с ним видетесь?
Бывает, раз в неделю... или реже. Он не из тех отцов, что играют с детьми в футбол на лужайке за домом или ходят к пруду с удочками и ведут пространные беседы, зато он поддерживает меня финансово и обещает устроить хорошую стажировку после окончания учебы. Однажды обмолвился про Японию...
Япония?!
Да, это звучит круто! - Доминик невесело, как мне кажется, улыбается, - большие перспективы, как сказал бы отец.
Разве ты этому не рад?
Рад, наверное. Не знаю. - И тут же выдает то, о чем, наверное, до этого не решался признаться даже самому себе: - Просто иногда я боюсь стать таким же, как он...
Как твой отец?
Да.
Я, конечно мало тебя знаю, Доминик, - произношу я в ночную тишину, - но, по-моему, сама мысль о подобном уже делает тебя другим... Да ты и не кажешься мне ни властным, ни высокомерным, хотя, - хмыкаю я тихонько, - обычно чем больше узнаешь людей, тем больше в них разочаровываешься... Возможно, я просто плохо тебя знаю.
Слышу улыбку в его голосе, когда Ник произносит наигранно-несчастным тоном:
Ты просто разбиваешь мне сердце, маленький оракул!
Я тоже улыбаюсь, чувствуя, как сон все больше затягивает меня в свои сети, противиться усталости почти нет больше сил и я, засыпая, шепчу:
Но учитывая, что наше с тобой знакомство началось именно с разочарования, то есть вероятность обратного движения...
От разочарования к обожанию? - доносятся до меня слова Ника, но на них я уже не отзываюсь, только чувствую - хотя не могу сказать определенно, не привиделось ли мне это в полусне - как рука Доминика зависает на мгновение надо мной, словно он хочет коснуться моего лица... или волос, не уверена точно, но так и не решается. А потом я наконец-то проваливаюсь в глубокий сон...
… И просыпаюсь как от толчка. Хотя толчок, скорее всего, действительно, был, так как ноги Томми лежат прямо поперек моего живота, а головой он упирается Доминику в подмышку. Оба спят сном праведников – что подразумевает этот праведный сон, судить не берусь! - но полнейшее безмятежное умиротворение, написанное на их спящих лицах, так и напрашивается на подобное сравнение.
Тихонько высвобождаюсь и соскальзываю с кровати - следует уйти прежде, чем кто-либо из семейства Шрайбер проснется и увидит меня здесь...
Часы показывают шесть утра, когда я наконец возвращаюсь домой и юркаю в уютное тепло рядом со спящим мужем, тот даже не шевелится – утренний сон, как я знаю, у него самый крепкий. Тем лучше, мне и самой не помешает лишний час сна, которым я и спешу воспользоваться, а будит меня нежное поглаживание по бедру и тихий голос у самого уха: